Страница 4 из 12
Уже было за полночь, а Лютый все вышагивал по малознакомым улочкам. Ночь была тихая и теплая, и идти домой в пустую квартиру совершенно не хотелось.
Так бы он и бродил дальше, но тут его окликнули.
– Слышь друг, угости сигаретой…
Где-то сбоку появилась тень какого-то шкета.
Лютый посмотрел на тень, и ответил:
– Отвечаю, последнюю скурил, – ответил грамотно, причем, совершенно искренне.
– А если поискать? – настаивала тень. И тут Лютый заметил, что из-за кустов появились еще двое: худой, длинный, как шпала, и коренастый здоровяк.
«Не люблю драться!» подумал Лютый. Драться он действительно не любил – в том смысле, который подразумевал обмен тумаками, а потом долгое сопение вобнимку на земле с порванным штанами, выбитыми зубами и рассеченными бровями. Своих обидчиков он бил, быстро, жестко и эффективно.
Бил так, как его этому учила жизнь, а также Папина методичка, которую он иногда читал. Методичка была достаточно старой, предназначенной, наверное, еще для сотрудников СМЕРШа, и рекомендовала вместо сопливой возни оглушать противника ладонями по ушам, выкручивать локтевые суставы и бить в переносицу рукояткой револьвера. Револьвера у Лютого не было, но с другими опциями Лютый справлялся вполне успешно: бил в кадыки, выбивал колени и до зловещего хруста выкручивал пальцы.
– Поищи, если здоровья много… – ответил Лютый, оценив ситуацию.
– Чё, борзый?! – резко ответил ему коренастый и попер на Лютого, как танк. Вместо того, чтобы с ним вязаться – такого все равно хрен свалишь – Лютый ушел в сторону, совершенно неожиданно повернулся к долговязому и напал на него, налетел с градом ударов, оттолкнул и вновь нагнал, пробив в конце концов в солнечное сплетение, отчего долговязый согнулся пополам, а затем присел, и оказавшись в таком невыгодном положении, получил коленом в нос и укатился в кусты.
Лютый развернулся. В нескольких шагах находился коренастый. Тот кинулся к Лютому, выставив вперед руки. Но Лютый стал его окучивать ногами по бедрам, коленям, лодыжкам. Коренастый сопел, матюгался, даже пытался отряхиваться, но настырно лез вперед, и, когда он остановился, опустив руки, чтобы поправить съехавшие вниз штаны, Лютый, улучив момент, выпрямился как пружина и длинным апперкотом заставил его отлететь, сверкнув начищенными ботинками где-то на высоте полутора метров, на ближайшую лавочку.
Откуда ни возьмись появившийся шкет повис у Лютого на плечах, но тот не растерялся, и схватив шкета за ноги, подсадил его к себе повыше на спину и прямо так, как и стоял, завалился спиной на асфальт, подставляя шкета под удар.
Шкет, оказавшийся словно между молотом и наковальней, разжал руки, и, саданувшись затылком, потерял сознание.
Лютый мигом вскочил на ноги и осмотрелся. Шкет неподвижно лежал на асфальте, запрокинув голову. Где-то в кустах стонал долговязый.
– Ух ты сука, бля… Рукаааа! – орал коренастый, выползая из-под обломков лавочки.
Лютый, не мешкая, пошел дальше своей дорогой. Пройдя метров десять, он обернулся, и глядя в темноту, сказал:
– Ну вы это, извините, если чё.
Глава 3. Нагорный. Куда ты прешься, господи!?
Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою.
Козьма Прутков
Когда закончился последний урок, я вышел из класса и пошел в учительскую со смутным чувством – что-то среднее между чувством выполненного долга и чувством каторжника, выполнявшего тяжелую бесполезную работу, которому наконец-то сказали: «Хватит!».
Я уже собирался завершить все дела, и предвкушал грядущие выходные, но тут, проходя мимо директорского кабинета, вспомнил. Вспомнил о том, что я должен туда зайти. Я минуту постоял, глядя на обитую зеленым дерматином дверь, раздумывая стоит ли стучать. Потом я махнул рукой и вошел без стука.
Там в кабинете за массивным столом, уткнувшись в бумаги, и сидел он. Назовем его… Ну, собственно говоря, мы его так и назовем – Директор.
Репутация у Директора была так себе. Как, впрочем, и у меня.
Увидев меня, Директор отложил бумаги в сторону, снял очки и повернулся полубоком, глядя на меня, словно попугай, левым глазом.
Коллектив школы единодушно считал его хапугой и растратчиком, которого лишь по большому недоразумению еще не посадили. К тому же был он то ли евреем, то ли полуевреем, поэтому каждый год возрождались слухи, что обчистит он в ближайшее время школу до ниточки и уедет в этот… Ну, сами знаете, куда!
Дети же были уверены, что из его кабинета есть выход в тайную комнату, где он регулярно лупит по голым попам двоечников и двоечниц розгами, плетками и палками. Двоечники и двоечницы, правда, эту легенду никогда не подтверждали.
– О! Александр Сергеевич! Хорошо, что вы ко мне зашли. – потирая руки, произнес Директор.
– Да-да. Учитель русской литературы Нагорный по вашему приказанию прибыл! – отшутился я.
– Да бросьте вы, бросьте. Что это у вас за военные шуточки. Присядьте.
Я присел. Директор стал прохаживаться по кабинету. Кабинет его был небольшой, и он ловко лавировал по нему между предметами мебели.
– Знаете, Александр Сергеевич, я понимаю, что у вас значительная педагогическая нагрузка. Поэтому я… Я… – он остановился, полез в карман, достал оттуда белоснежный платок и тщательно вытер им губы.
– Я почти никогда не нагружал вас общественной работой – продолжал он – но сегодня… Сегодня – особый случай.
– И что у нас сегодня? – без особого энтузиазма спросил я.
– Сегодня у нас в школе дискотека. Вот, есть распоряжение отдела образования – и он протянул мне листок бумаги с гербовой печатью.
Ну, дискотека, так дискотека. Это все-таки не собрание комсомольского актива, пережить можно.
– Дети, соответственно, будут отдыхать. А педагоги, соответственно, будут работать. Работать, значит, следить за порядком и прочее. Так что прошу – и он протянул мне еще один листок с отпечатанным текстом – вот приказ. Распишитесь, что ознакомлены.
Затем он мне протянул еще листок со столбиком фамилий. Напротив, некоторых из них стояли подписи.
– Вот еще, пожалуйста – сказал он.
– А это еще что? – спросил я.
– А вот здесь распишитесь в том, что я вас проинструктировал.
– Проинструктировали? О чем?
– Об этом вам расскажет Елена Петровна. – он посмотрел на часы – В восемнадцать тридцать.
– А вы?
– А я, к сожалению, буду на другом мероприятии.
Я молча расписался.
– Все, спасибо за понимание – Директор забрал у меня листочки, – Прошу не опаздывать. Начало дискотеки в девятнадцать. Сбор в вестибюле на первом этаже в восемнадцать тридцать.
Я встал. Мы с директором обменялись сдержанными рукопожатиями, и я вышел.
Спорить я не видел смысла. Да, и спорить было, собственно говоря, не о чем.
Дискотека – значит дискотека. С одной стороны, я терял несколько часов времени. С другой стороны, приобретал бесценный опыт, который вряд ли забудется.
Я посмотрел на часы. До сбора в вестибюле первого этажа у меня был час времени с небольшим. Идти домой не было смысла, как, впрочем, и торчать здесь, в школе. Я решил прогуляться по окрестностям – стоило немного подразмяться. Ведь дежурство на дискотеке – дело нешуточное. Если эти детки разгуляются, тогда да, жди неприятностей…
Как там в детских частушках поется?
Маленький мальчик нашел пистолет – больше в деревне милиции нет.
Или:
Маленький мальчик нашел пулемет – больше в деревне никто не живет.
Да, веселые частушки. С черным юморком…
Я вышел из школы и пошел куда глаза глядят. В лицо мне дул свежий ветер. Навстречу шли люди, они были мрачные и серые. Все о чем-то думали. Никто не улыбался. Никто не радовался жизни.
Интересно, а я такой же мрачный и серый? Угрюмый? Или нет? Я попытался посмотреть на себя со стороны. Идет такой весь серьезный, учитель Нагорный. Александр Сергеевич Нагорный – недавно вышел из уборной! В сером плаще, в штанах а-ля «Сталин в Кунцево», руки в брюки, морда канделябром. Хорошо еще, что без шляпы. Ничего, кстати, что я без шляпы?!