Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 37



Несомненно, уже неудачное Ноябрьское восстание 1831 года стало глубокой цезурой в этой истории. А потому в следующей главе необходимо будет выяснить, каковы были основные характеристики «эпохи Паскевича» в период после 1831 года. Только на фоне этой эпохи угнетения становится ясно, какие надежды были пробуждены в Царстве Польском реформами Александра II. Вместе с тем предстоит еще выяснить, почему либерализация, начавшаяся в 1856 году, быстро привела к обострению конфликта и к радикализации части польской общественности, что в конечном итоге и вылилось в Январское восстание 1863 года.

Итак, обратимся к процессу разделения Речи Посполитой во второй половине XVIII века.

РАЗДЕЛЫ ПОЛЬШИ, ГЕРЦОГСТВО ВАРШАВСКОЕ И ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС (1772–1815)

Разделы Польши и Литвы в 1772, 1793 и 1795 годах были следствием той негативной политики в отношении Польши, что проводилась Российской империей на протяжении всего XVIII века с целью решительного и долговременного ослабления соседа и «кровного врага». При этом Россия, и Пруссия, и Австрия воспользовались политическим ослаблением шляхетской республики, которое отчасти явилось результатом Северной войны (1700–1721), но усугубилось прежде всего после Семилетней войны (1756–1763)29.

На заключительной фазе Семилетней войны позиции противоборствующих сторон значительно изменились. Со смертью Елизаветы Петровны в 1762 году в российской внешней политике произошел решительный поворот по направлению к Пруссии. Петр III, горячий поклонник этой страны, без долгих разговоров прекратил конфликт с ней и отказался от всей прежней антипрусской стратегии России. Экспансия Российской империи на запад была отныне возможна только за счет земель все более хрупкой Польши. В выборной польской монархии после смерти короля Августа III главным вопросом повестки дня были поиски подходящего кандидата на трон. Екатерина II давала понять, что очень заинтересована в том, чтобы королем стал поляк, на которого легко было бы оказывать влияние. Выбор Екатерины и Фридриха II пал на польского дворянина Станислава Августа Понятовского, каковой и был коронован королем Польши в 1764 году под именем Станислава II30.

Уже то сильнейшее влияние, которое соседние великие державы оказали на выборы польского короля, можно рассматривать как предварительную стадию раздела Польши. Кроме того, возможности самостоятельного политического действия у польского монарха были весьма ограниченны в силу конституционно-правового принципа единогласия (liberum veto) при принятии решений сеймом. Поскольку Станислав II был представителем движения, выступавшего за конституционную реформу, уже очень скоро обострился конфликт между ним и соседними государствами, которые стремились сохранить статус-кво, поскольку им был выгоден существовавший в Польше строй и обусловленная им слабость монархии. Все попытки Станислава устроить, в соответствии с принципами Просвещения и консенсуса, социальное и политическое сосуществование различных конфессий, представленных у него в стране, срывались при участии как российской, так и прусской сторон. Всякое внутриполитическое обновление было заблокировано с помощью созданной в 1767 году Радомской конфедерации, составленной из шляхты, критически относившейся к реформе и выступавшей в защиту «золотой свободы», т. е. дворянских привилегий. Конституционный конфликт и разразившиеся беспорядки в Польше Санкт-Петербург использовал для усиления российского контроля над Речью Посполитой. В 1768 году Польша была вынуждена согласиться на заключение союза с Екатериной II, который понизил статус Польши до уровня российского протектората. Эффективно противодействовать этому процессу не могло и возникшее движение сопротивления растущему российскому влиянию – образованная в 1768 году Барская конфедерация31.

Окончательно дорогу к первому разделу Польши открыл международный конфликт. Победа России в Русско-турецкой войне 1768–1774 годов обеспечила императрице Екатерине господствующее положение на Балканах, что означало вызов для Австрии. Внешняя политика Габсбургов еще с потери Силезии в 1740 году была направлена на территориальную компенсацию за счет Польши, и эта ее направленность усилилась в связи с произошедшим смещением баланса сил. Кроме того, геополитические интересы Пруссии, ориентированные на создание «перешейка» между Померанией и герцогством Пруссия, заставляли Гогенцоллернов также стремиться к отчуждению части земель Польского королевства. Инициатива проведения совместной стратегии, направленной на раздел Польши, начиная с 1770 года исходила в первую очередь от Пруссии. Екатерина поддержала созданный с такой целью альянс «трех черных орлов», вероятно, прежде всего для того, чтобы избежать прямого конфликта с Габсбургами в «восточном вопросе»32.

С 1771 года планы великих держав по разделу Польши стали приобретать все более конкретные очертания и в феврале 1772 года привели к подписанию соответствующего российско-прусского, а в августе – российско-австрийского договора, по которым Польша и была в первый раз поделена между тремя соседями. По договорам к России отходили польско-ливонские, полоцкие и могилевские земли. Несмотря на то что Австрия не смогла реализовать свои притязания на возврат Силезии, в порядке компенсации ей досталась Галиция, включавшая «Червонную Русь», части Сандомира и Краков. Поскольку Россия отказалась от расширения своих владений на юго-восток за счет Молдавии и Валахии, Мария-Терезия отошла от прежней конфронтационной политики и одобрила первый договор о разделе. Пруссия получила Вармию и Западную Пруссию, но без Гданьска. Отторгнутые земли, общей площадью 220 тыс. кв. километров, составили около трети территории Польши33.

Хотя при первом отторжении польских земель еще не существовало никакого плана полного разгрома польской государственности, все же динамика событий была направлена именно в эту сторону. Не только территория Польши была урезана, но и самое существование последней было уже под угрозой, и чем больше ее политическая элита была готова к внутренним реформам, тем больше трем соседним державам казалось, что новые территориальные требования – это удачный способ поддерживать Польшу в состоянии агонии. К тому же заключением альянса ради первого ее раздела стратегическое соперничество между Россией, Австрией и Пруссией было только отодвинуто на второй план, но никоим образом не устранено. Во многом в результате присоединения Крыма к Российской империи в 1783 году российско-османские противоречия превратились в общеевропейский «восточный вопрос», который – поскольку теперь и Англия все более настороженно относилась к экспансионистским устремлениям России, видя в них вызов, – заключал в себе значительный потенциал для большой войны. Соблазн же для Петербурга реализовать свою экспансию вновь в Польше, а не в Причерноморье усиливался не в последнюю очередь из‐за сравнительно невысоких и предсказуемых внешнеполитических рисков, связанных с подобным предприятием34.

Решающим фактором, предопределившим решение о втором разделе Польши в 1793 году, стало, однако, принятие реформированной польской Конституции 3 мая 1791 года. В глазах Екатерины она представляла собой афронт для России сразу по нескольким причинам. Во-первых – считалась вызывающе «якобинской», опасно приблизила дух Французской революции 1789 года к российским рубежам. Но главное – эта Конституция грозила положить конец внутриполитическому параличу Речи Посполитой, а значит, и вмешательству России в ее дела35.

Конституционная реформа 1791 года стала кульминацией процесса обновления польской государственности, начатого после раздела 1772 года. Польская Конституция – первый кодифицированный основной закон в Европе и второй, после Конституции США, в мире – была основана на принципе народного суверенитета, сформулированном Ж.-Ж. Руссо, и на идее разделения властей. Кроме того, она предусматривала усиление исполнительной власти, а в обеих палатах парламента решения должны были приниматься большинством голосов. Таким образом, принцип liberum veto, который прежде давал каждому депутату сейма возможность блокировать законодательство, был отменен. Отменялось и деструктивное право создания конфедераций, которое прежде обостряло внутренние политические конфликты. Важно также, что по Конституции была усилена роль армии в качестве гаранта самостоятельной политики как внутри страны, так и вовне. Армия должна была стать постоянной, формироваться «как вооруженная и упорядоченная сила, составленная из общей мощи нации»36.

29

Об этом направлении политики Петербурга см.: Долбилов М. Д., Миллер А. И. (ред.). Западные окраины Российской империи. М., 2006. С. 65–68, и, прежде всего, Zernack K. Negative Polenpolitik als Grundlage deutsch-russischer Diplomatie in der Mächtepolitik des 18. Jhs // Liszkowski U. (Hg.). Rußland und Deutschland. Festschrift für Georg von Rauch. Stuttgart, 1974.

30



См. также: Miller A., Dolbilov M. «The Damned Polish Question». The Romanov Empire and the Polish Uprisings of 1830–31 and 1863–64 // Leonard J., Hirschhausen U. von (eds). Comparing Empires. Encounters and Transfers in the Long Nineteenth Century. Göttingen, 2011. P. 425–452, прежде всего p. 425–427; Müller M. G. Die Erste Teilung Polens und ihre Folgen // Bömelburg H.-J. (Hg.). Polen in der europäischen Geschichte. Ein Handbuch in vier Bänden. Stuttgart, 2017. S. 513–527; Idem. Polen zwischen Preussen und Russland. Souveränitätskrise und Reformpolitik 1736–1752. Berlin, 1983; Idem. Die Teilungen Polens 1772, 1793, 1795. München, 1984; Idem. Hegemonialpolitik und imperiale Expansion. Die Teilungen Polens // Hübner E., Kusber J., Nitsche P. (Hg.). Russland zur Zeit Katharinas II. Absolutismus – Aufklärung – Pragmatismus. Köln, 1998. P. 397–410; Roos H. Die polnische Nationsgesellschaft und die Staatsgewalt der Teilungsmächte in der europäischen Geschichte (1795–1863) // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1966. Bd. 14. H. 3. S. 388–399; Schulze Wessel M. Russlands Blick auf Preußen. Die polnische Frage in der Diplomatie und politischen Öffentlichkeit des Zarenreiches und des Sowjetstaates 1697–1947. Stuttgart, 1995. S. 80–92; Zernack K. Polen und Rußland. Zwei Wege in der europäischen Geschichte. Berlin, 1994. S. 282–295; Zielińska Z. Katharina II. und Polen zu Begi

31

См.: Kriegseisen W. Die Reformpolitik Stanislaw August Poniatowskis. Grundlage, Programme, Trägerschichten, Resultate // Bömelburg H.-J. (Hg.). Polen in der europäischen Geschichte. S. 495–511; Müller M. G. Die Erste Teilung Polens. S. 518–519; Idem. Der polnische Adel von 1750 bis 1863 // Wehler H.-U. (Hg.). Europäischer Adel 1750–1950. Göttingen, 1990. S. 217–242; Zernack K. Polen und Rußland. S. 280–281.

32

См.: Aretin K. O. F. von. Tausch, Teilung und Länderschacher als Folgen des Gleichgewichtssystems der europäischen Großmächte. Die polnischen Teilungen als europäisches Schicksal // Zernack K. (Hg.). Polen und die polnische Frage in der Geschichte der Hohenzollernmonarchie 1701–1871. Berlin, 1982. S. 53–68, здесь S. 56–57; Müller M. G. Polen, die deutschen Staaten und Russland in den internationalen Beziehungen im 18. Jahrhundert. Systemzwänge und Handungsspielräume // Dmitrów E. (Hg.). Deutschlands östliche Nachbarschaften. Eine Sammlung von historischen Essays für Hans He

33

См.: Miller A., Dolbilov M. «The Damned Polish Question». Прежде всего р. 425–427; Müller M. G. Die Erste Teilung Polens; Idem. Die Teilungen Polens.

34

См.: Altieri R. Polen als Spielball der Mächte? // Altieri R. (Hg.). Spielball der Mächte. Beiträge zur polnischen Geschichte. Bo

35

По следующей далее проблематике см. подробнее: Долбилов М. Д., Миллер А. И. (ред.). Западные окраины. С. 68–73; Drozdowski M. Die Reformen des Großen Sejms in der Praxis // Jaworski R. (Hg.). Nationale und internationale Aspekte der polnischen Verfassung vom 3. Mai 1791. Frankfurt am Main, 1993. S. 43–53; Grodziski S. Die Verfassung vom 3. Mai 1791. Das erste polnische Grundgesetz // Aus Politik und Zeitgeschichte. 1987. Bd. 30/31. S. 40–46; Kleinma

36

О тексте Конституции см.: Die polnische Verfassung vom 3. Mai 1791 // Gosewinkel D. (Hg.). Die Verfassungen in Europa 1789–1949. Wissenschaftliche Textedition unter Einschluß sämtlicher Änderungen und Ergänzungen sowie mit Dokumenten aus der englischen und amerikanischen Verfassungsgeschichte. München, 2006. S. 376–384.