Страница 24 из 26
Потом ты занимаешь очередь за молоком. Теперь можно просто бродить по дорожкам садика и спокойно наблюдать за вновь подходящими горожанами – эти уже за тобой.
Светает. Чем бы заняться? Можно представлять, как обрадуются взрослые, когда встанут и увидят твою добычу. Можно ещё думать, вспоминать городок, Светку с Валеркой, виноградную беседку, озеро у крепости султана Санджара.
Так проходит час, другой, третий. Ты уже не на шутку продрог.
Вот, наконец, привозят жёлтую бочку с молоком, открывается магазин с хлебом, толпа привычно вытягивается в длинную кишку, разбирается по номерам. Домой ты возвращаешься победителем: буханка чёрного, два батона и три литра молока.
Ну вот, за хлебушком ты уже сходил, пора в школу.
7
Чем тебе запомнится твой шестой класс в астраханской центральной десятой школе? Как ни странно, ничем. Разве что пением. Вы будете зачем-то учить наизусть «Гимн демократической молодёжи» на английском языке, не понимая ни единого слова, равно как и глубокого смысла всего прогрессивного произведения.
А ещё в твоём классе ребята возьмутся петь на школьном вечере песню чудесного Шпаликова из безобидного, проверенного, утверждённого кинофильма. Как известно, там есть слова:
И вот во время репетиции в зал войдёт страдающая цензорским зудом классручка, послушает и, по всей видимости, не желая ни отыскивать под снегом фиалку, ни, тем паче, распускать белый парус потребует заменить слова «пока не знаю, с кем» на «пока не знаю, где».
Пороптав, вы подчинитесь, хотя педагог поступила явно опрометчиво: в стране Советов уж лучше было не знать, с кем ты собираешься распускать пресловутый парус, чем задаваться странным вопросом, где лучше это сделать. Не знать первое было легкомысленно, второе – небезопасно.
Где, где… Натурально, на родине.
Правда, и времена стояли глухие. После финта пилота Беленко и появления анекдота про рекламный плакат «МИГом – в Японию» она бы остереглась.
Больше за год учёбы ты не запомнишь ровным счётом ничего.
Нам дадут квартиру – «трёшку» в хрущобе. Твой первый и последний астраханский район будет называться Болда по названиям речек Прямая Болда и Кривая Болда, протекающих неподалёку волжских рукавов. Это сразу за железнодорожным вокзалом. Места, может быть, воздушные, но чужие после наступления темноты прогуливаться там не любили.
Ты проживёшь там уже четыре года, когда поздно вечером тебя ослепят фонарём, прижмут к выцветшей кирпичной стене интерната и уже соберутся молотить, как вдруг ты услышишь голос, исходящий прямо с небес:
«Эй, кончай на́ хер. Чё, ослеп что ль – это же Сашка, он у нас двум классам английский делает. Здорово, Санёк».
8
Тебе интересно и важно понять, сколько стоят деньги. В смысле, сколько надо затратить усилий, чтобы купить, допустим, транзистор. Так называли портативные радиоприёмники. В каникулы ты стремишься устроиться на работу, смутно подозревая, что нельзя не иметь своих денег и быть при этом свободным. Тебе ещё невдомёк, что бывает такая несвобода, что и деньги не в счёт.
Ты ничего не умеешь и боишься, что твой труд ничего не сто́ит, что он никому не нужен. Тебе надо убедиться в обратном самому и доказать другим. Ты стесняешься своей неловкости почти так же болезненно, как своей внешности: длиннющий, худющий, сутулый. Грудь впалая, зато, как тогда шутили, спина колесом. Ты хочешь себя перебороть.
Ты устраиваешься на сбор яблок, потом вишни, ещё через лето – помидоров.
Вот летнее утро, ты, наскоро перекусив, выходишь на Перевозную улицу. Солнце уже высоко, хотя нет и семи. Показывается твой грузовик, в кузове женщины в платках сидят на деревянных лавках. Они двигаются, освобождая тебе место, подтрунивают.
В усадьбе колхоза «Заветы Ильича» Наримановского района под навесом, спасающим от солнца и дождя, висит разлинованный лист ватмана, на нём сверху даты, а сбоку – фамилии, в том числе и твоя, и тебя это очень радует: тебя тоже посчитали. В квадратиках – цифры, это количество ящиков собранных помидоров. В субботу подсчитывают твой результат за неделю и обводят цифру в кружок.
Платят мало, зато разрешают каждый рабочий день взять домой одно ведро помидоров.
Вас везут на поле, указывают полосу. Уже очень жарко. На помидорах отчего-то зелёный налёт, и через час твои пальцы становятся тоже зелёными и зудят. Хочется пить, от зноя темнеет в глазах.
Ты механически срываешь чёртовы плоды, тащишь полный ящик к дороге, отбираешь самые хорошие в ведро – домой.
Перед обедом женщины моются в протоке, при этом смущаешься ты, а не они.
На обратном пути твои товарки затягивают свои бесконечные старинные грустные волжские бабьи песни, ты пленяешься их красотой и печалью. Из песен ты узнаёшь, что всех баб побросали ихние милёнки из-за подлых разлучниц или же их (милёнков, не баб же) забрили во солдаты, и вот эти такие славные, но такие несчастные бабы клонятся у Волги как ивушки и жалуются речке на судьбу-злодейку. Речка их жалеет, и от этого им легче становится.
Почему-то тебе становится легче тоже.
Тебе четырнадцать. Тебе нравится эта жизнь. Ты любишь слушать эти протяжные длинные песни-истории. Ты научаешься не краснеть, когда бабы болтают невесть что или сватают тебе тут же сидящую чью-нибудь дочку.
Между тем родители занимают у соседей банки и крышки и закатывают твои помидоры. Ты наработал на всю зиму и ужасно этим гордишься.
Ты гонишь прочь мысль о школе. Не к ночи будь помянута.
9
В качестве награды за участие в битве за урожай родители берут тебя с собой в город Ейск. Мама уже совсем плохо ходит, а наш вагон ночью останавливается не у платформы, а там, где она уже кончилась, его крутая лесенка зависает над насыпью, мама кричит, что не будет прыгать, папа снимает её с площадки, еле удержавшись на ногах, а мама плачет от стыда и бессилия.
Всё тебе нравится в этом маленьком уютном городке, кроме того, что вода с сиропом в автомате, во-первых, здесь стоит не три копейки, как везде, а пять, а во-вторых, она солоноватая и потому противная. Ну, и за что прикажете такой город любить?
В Ейске ты продолжаешь знакомиться с роднёй уже по линии матери. Если в Армавире есть одна сестра твоего американского деда – тётя Женя, то в Ейске их целых две: тётя Нина и тётя Галя. Первая – одинокая и бездетная заслуженная учительница РСФСР (одна на весь Ейск), у неё на стене висит её собственный фотопортрет с орденом. Вы остановитесь в её доме, полном книг и журналов.
Тётя Нина расскажет твоей маме, как она в юности любила молодого человека, и как он от красных бежал в донские плавни, потерялся, стал священником, женился. Потом узнал о ней, и писал, писал, пока незадолго до нашего приезда не умер, а она так и прожила этими письмами всю жизнь, утешаясь ими да любимыми своими учениками, уча их русскому и литературе.
Ты случайно услышишь эту красивую, книжную историю, ты увидишь письма, написанные мелким твёрдым почерком священника на больших листах бумаги, успеешь выхватить несколько старинных страстных слов.
Узнав о твоём увлечении журналом «Юность» и всем, что с ним об эту счастливую для журнала и его читателей пору было связано, тётя Нина умиляется и разрешает покуситься на святое. Ты можешь просмотреть все имеющиеся у неё толстые журналы типа «Новый мир», «Нева», «Звезда», «Москва» и тому подобные за последние годы и аккуратно выдрать из них всё, что твоей душе угодно.
Тебе четырнадцать, и твоей душе угодно выдрать Евтушенко и Рождественского, Вознесенского и Окуджаву, Беллу Ахмадулину и Юнну Мориц, Василия Аксёнова и Анатолия Гладилина, Анатолия Кузнецова и Аркадия Арканова, сочиняющего смешные истории под псевдонимом Галка Галкина.