Страница 11 из 72
- Да, - ответил крестьянин.
И это была правда - женщина доставила ему удовольствие. Вначале она показала ему то, чего крестьянин не знал, и даже не мечтал узнать в своей деревне. Но спустя час женщина просто отдалась ему - беспомощная, не сдерживающаяся; она умоляла и кричала, как Тесса, Лиа или Сат. В конце она уже была не наставницей, а покорной рабыней.
- Ты взял ее? - спросил Бун Тап.
- Да, - ответил крестьянин.
- Тогда плати.
- Я не ел и не пил здесь, - повторил крестьянин.
- Ты должен заплатить, - настаивал Бун Тап, указывая на медное блюдо.
Двое мужчин за столиком отодвинули стулья, подошли к стойке и встали по бокам от крестьянина.
- Лучше не нарывайся, - предупредил Бун Тап.
- Я не нарываюсь, - ответил крестьянин.
Он не хотел неприятностей; он был здесь впервые и не знал этих людей. Для них он был чужаком. Кроме того, ему не хотелось огорчать брата Вениамина. Брат Вениамин в недавней беседе как раз упоминал о таких случаях; он прошел всю дорогу от фестанга, чтобы попрощаться с ним. Крестьянин опустился на колени в дорожную пыль и склонил голову, чтобы получить благословение брата Вениамина, принятое в Телнарии и имеющее глубокий смысл. Кажется, брат Вениамин никогда не считал, что крестьянин останется в деревне. Во время путешествия крестьянин понял, что брат каким-то образом предчувствовал это уже несколько лет. Другие люди тоже попрощались с ним, они испытывали различные чувства. Несомненно, его уходом многие были огорчены, но кое-кто радовался этому. Крестьянин возвышался над толпой, он выглядел не похожим на односельчан. Кроме того, он был опасен: его нрав отличался буйством и непредсказуемостью. Он мог свернуть кабану шею голыми руками.
- Кто я? - еще раз спросил крестьянин у брата Вениамина, прежде, чем покинуть деревню.
- Ты - Пес, - ответил брат Вениамин. - Пес из деревни близ фестанга Сим-Гьядини.
Потом крестьянин ушел.
Он почувствовал, как один из мужчин снял с его плеча котомку, но не стал спорить или сопротивляться. Он был здесь чужаком. Он не хотел огорчать брата Вениамина. Котомку бросили на стойку. Второй мужчина взял посох из рук крестьянина и прислонил его к стойке.
- Я скажу, сколько ты должен заплатить, - заявил Бун Тал. - Сколько ты дал в комнате наверху?
Крестьянин молчал.
Сколько ты заплатил ей? - повторил Бун Тап.
- Ничего.
- Как "ничего"? - удивился Бун Тап.
- Она ничего не взяла, - объяснил крестьянин.
- Лгун! - воскликнул Бун Тап.
Крестьянин уловил в его лице сходство с рылом кабана.
- Думаешь, она шлюха из публичного дома, прикованная цепью к кровати, на которой висит кружка для денег с прорезью?
- Нет, - ответил крестьянин.
Он слышал о таких женщинах: пока он чистил загоны для скота на корабле, команда развлекалась болтовней, думая, что их никто не слышит. Монету клали рядом с кружкой, чтобы доказать, что клиент способен заплатить за услуги женщины. Потом монету можно было и не бросать в кружку, если клиент бывал недоволен услугами. Поскольку хозяева публичного дома вели запись посетителей, им было просто проверить количество монет в кружках после работы и увидеть, соответствует ли оно количеству посетителей. Женщины подвергались наказаниям, если монет не хватало. Иногда их били, как рабынь. Поэтому женщины стремились угодить посетителям.
- Ты вор, - сказал мужчина, стоящий за спиной крестьянина.
- Я не вор, - возразил тот.
- Если ты не заплатил ей, ты заплатишь мне вдвойне, - заявил Бун Тап.
- Нет.
- Она работает на меня, - объяснил владелец таверны.
- Нет, она платит тебе ренту, - покачал головой крестьянин.
- Тогда я побью ее, - пригрозил Бун Тап.
- Она свободная женщина, - не слишком уверенно возразил крестьянин. Бьют ли свободных женщин в городах? Крестьянин вспомнил, что иногда мужчины в деревне били жен и дочерей. Конечно, и Тессу, и Лиа, и Сат тоже били - за то, что они встречались с ним, но это не останавливало женщин: они сходились с ним тайно, на сеновалах, в курятниках. Однако крестьянин слышал, что на Тереннии женщин не бьют - неважно, заслуживают они наказания или нет. Вот потому-то женщины на Тереннии кажутся такими избалованными. Но эту женщину было не за что бить - она не сделала ничего дурного. Она была доброй и ласковой. Кроме того, насколько знал крестьянин, она не принадлежала владельцу таверны. Она жила на Тереннии и была свободна. Непохоже, чтобы она оказалась рабыней, которую наказывают за малейшее неповиновение или за то, что она не умеет угодить.
- Посмотрим, что у тебя здесь, - сказал Бун Тап, ослабляя завязки котомки и вытряхивая ее содержимое на стойку.
- У него есть деньги! - воскликнул один из мужчин за спиной крестьянина.
- Смотри, дарин! - сказал другой.
- Ух, смотрите-ка! - Бун Тап схватил серебряный браслет.
- Он вор! - воскликнул мужчина, стоящий справа.
- Конечно, - кивнул Бун Тап.
- Нет, - возразил крестьянин и схватился за стойку.
Ему не следовало поддаваться ярости - по крайней мере, такой внезапной, слепой и неистовой. Ярость оказалась слишком сильной, она была неудержима, стремительна, подобно молнии, поражающей небосвод, разрывающей тучи, изломанной и резкой. С такой яростью ничего нельзя поделать; трудно предугадать, что произойдет. Человек обо всем узнает позднее. Таких приступов особенно боялись в деревне. Существовала ярость, которая накатывается постепенно - она обостряет все чувства, наделяет человека страшной силой, и тот с напряжением ждет всплеска. Ждет, предчувствует, готовый к пружинистому броску. А потом наступает холодное, безжалостное бешенство, самое ужасное из всех - крестьянин еще не испытывал такого чувства, неумолимого, как приближение зимы, научающего холодному и жестокому терпению.
"Остерегайся таких чувств, сын мой", - говорил ему брат Вениамин.
- Браслет украден, - заявил Бун Тап. - Я заберу его.
- И дарин, - добавил мужчина, стоящий слева.
- Мы забираем у тебя мешок, - заключил Бун Тап. - Уходи.
- Это мои вещи, - сказал крестьянин.
- Уходи отсюда!
Мужчина, стоящий справа, вдруг схватил посох крестьянина и замахнулся.
- Уходи, - повторил Бун Тап.