Страница 9 из 14
Хозяин не решился выйти из дому. Лис во всеуслышание сказал, чтобы подожгли дом. Хозяин пугался все сильнее и сильнее. Один из наиболее крепких повел за собой домашних слуг и с громким криком выбежал из дому. Залетали камни, дошли до стрел – с обеих сторон так и били, поражая и раня друг друга.
Лисы стали понемногу слабеть. Их увели беспорядочной толпой. На земле был брошен нож, блестевший ярко, словно иней или снег. Подошли, чтоб подобрать. Оказалось – это лист гаоляна[77]. Публика засмеялась.
– Ах, значит, вся их сноровка только в этом! – говорилось вокруг.
Однако из опасения, что они появятся снова, караулили еще строже.
На следующий день сидели и разговаривали, как вдруг с неба сошел какой-то великан, ростом в сажень с лишком и в несколько аршин поперек себя. Размахивая огромным ножом, величиной в дверное полотнище, стал убивать одного человека за другим. Тут все схватили в руки стрелы и камни и кто чем стали в него бить. Он свалился и издох. Оказывается: соломенный призрак[78].
Публике теперь это казалось все более и более легким, несерьезным. Лисы в течение трех дней более не появились, и публика тоже стала полениваться.
Как-то раз, только что хозяин влез в ретираде на рундук, как вдруг увидел лисье войско, появившееся с натянутыми луками и со стрелами под мышкой. Начали в него беспорядочно стрелять. Стрелы уселись ему в задние места. Хозяин, страшно перепугавшись, что было силы стал кричать, чтоб бежали драться, и лисы ушли. Вытащили стрелы – смотрят, а это стебли лопухов.
И в таком роде продолжалось с месяц, а то и больше. Лисы то приходили, то уходили – нерегулярно. Особенного вреда, положим, они не наносили, но все же ежедневно люди несли строгий караул.
Однажды появился студент Ху во главе своих войск. Хозяин вышел к нему сам. Ху, увидя его, скрылся в толпе. Хозяин окликнул его. Делать нечего – пришлось выступить.
– Ваш покорный слуга, – сказал хозяин, – считает, что он ни в чем не ошибся в смысле вежливого внимания к вам, сударь. Зачем же, скажите, вы подняли войска?
Толпы лис хотели стрелять, но Ху остановил их. Хозяин подошел, взял его за руку и пригласил войти в его прежнюю комнату. Тут он поставил вина и стал его угощать, говоря ему тихо и свободно:
– Вы, сударь, человек умный и должны меня извинить. При моем к вам чувстве и расположении, неужели я не был бы доволен вступить с вами в брачное родство? Только судите же сами: у вас всё – и повозки, и лошади, и здания – большею частью не те, что у людей. Моей дочери, находящейся в столь нежном возрасте, идти за вас – вы должны же это понять – невозможно. К тому же, знаете, пословица гласит: «Сорвешь тыкву сырой – во рту неприятно». Что вам в ней, сударь?
Ху сильно смутился.
– Не беспокойтесь, – сказал хозяин, – прежняя наша приязнь остается в силе. Если вы не отвергаете еще меня, считая меня мусором, то вот видите, младшему сыну в моем доме уже пятнадцать лет, и я хотел бы дать ему, как говорится в таких случаях, «с распоясанным чревом лежать у кровати»[79]. Не знаю, насколько найдется ему подходящая?
– У меня, – сказал радостно Ху, – есть молоденькая сестренка. Она моложе вашего почтенного сыночка на год и очень даже недурна. Вот ее дать, как говорят, «в услуженье по выметальной части»[80], – что вы на это скажете?
Хозяин встал и поклонился. Ху сделал ответный поклон. Затем хозяин стал потчевать Ху и был в отличном настроении. Предыдущая ссора целиком была забыта. Он велел поставить вино и другие напитки для угощения тех, что пришли с Ху. И баре и люди веселились и тешились вовсю.
Хозяин расспросил подробнее о местожительстве Ху, желая, как водится, поднести гуся[81], но Ху отказался. Свечерело; зажгли, продолжая пир, свечи, и Ху ушел совершенно пьяным. С этих пор все стало спокойно.
Прошел с чем-то год. Ху не появлялся. Кое-кто уже думал, что его сговор одно вранье, но хозяин был тверд и ждал его.
Прошло еще полгода, и вдруг Ху пришел. Поговорили о тепле и холоде. Затем Ху сказал:
– Сестра моя совсем взрослая. Прошу вас подождать, когда будет счастливый день[82], в который нам послать ее служить свекру и свекрови.
Хозяин был крайне доволен. Тут же уговорились о сроке, и Ху ушел.
С наступлением ночи и в самом деле появились носилки и кони, привезшие молодую жену. Ее приданое было очень богатое, роскошное. Поставили среди комнаты – так заняло почти всю комнату. Молодая жена представилась свекрови. Она была мила и красива на редкость. Хозяин был очень доволен.
Приехал проводить сестру Ху и один из младших братьев. Оба они говорили очень тонко и умно. Да и пить умели тоже ловко. Ушли только на рассвете.
Молодая жена, оказывается, умела предсказывать урожайные и плохие годы. Поэтому во всех хозяйственных предприятиях с ней считались.
Братьев Ху с их матерью мог видеть каждый, когда они иногда являлись проведать молодую.
Невеста-монахиня Чэнь Юньци
Студент Чжэнь Юй происходил из Илина в Чу[83]. Он был сын второго кандидата[84], сам вполне владел стилем и отличался прекрасною наружностью. Он пользовался в этом отношении известностью еще с очень нежного возраста.
Когда он был еще ребенком, один гадатель, посмотрев на его лицо, сказал так:
– Впоследствии ему суждено будет взять себе в жены даосскую монахиню[85].
Отец с матерью сочли это за шутку. Стали уже приговаривать ему невесту, но, к их огорчению, все не могли ни на ком остановиться: одна была слишком низка, другая – слишком знатна.
Мать студента была урожденная госпожа Цзан. Ее родня жила в Хуангане. Как-то раз по делам студенту пришлось туда идти, чтобы повидать свою вторую бабушку[86]. Ему сказали там слова, ставшие поговоркой:
Дело в том, что в этом уезде был храм Патриарха Люя[88], а в храме этом жили даосские монахини, все прекрасные собой. Отсюда и поговорка.
Этот небольшой храм был всего лишь в десяти с чем-то ли от деревни, где жили Цзаны, и наш студент тайком от них направился в храм. Постучался. И в самом деле, там оказались четыре даосские монахини. Они с большим самоуничижением и в то же время с большой охотой бросились его привечать-принимать. Вид у них был очень приличный, чистенький.
Та же из них, что была моложе всех, была так красива, что и во всем просторном мире ничего подобного нельзя было найти. Студенту она пришлась по душе: он устремил на нее весь свой взор. Она же, подперев рукой лицо, смотрела себе куда-то в сторону.
В это время три прочие девы-монахини собирали на стол посуду и кипятили чай. Студент воспользовался удобным случаем, чтобы спросить у младшей, как ее имя и фамилия.
– Меня зовут Юньци, – отвечала она. – А по фамилии – Чэнь!
– Странно, – сказал в шутку студент. – А ведь мне, ничтожному студентику, как раз фамилия Пань[89]!
Чэнь краска бросилась в щеки. Она опустила голову и молчала. Потом поднялась и ушла.
Тут же сейчас заварили чай и стали подносить гостю отборные фрукты. Разговорились, сказали, как каждую зовут. Одна назвалась Бай Юньшэнь[90]. Ей было тридцать с лишком. Другая оказалась Шэн Юньмянь. Этой было с чем-то двадцать. Третью звали Лян Юньдун. Она была в возрасте двадцати четырех – двадцати пяти лет, но была тем не менее младшей из всей братии.
77
Лист гаоляна. – Имеется в виду высокорастущее грубое просо. Стебель идет на топливо.
78
Соломенный призрак – соломенные чучела, изображавшие слуг, жен покойника; их бросали в могилу или сжигали на ней.
79
«С распоясанным чревом лежать у кровати». – В «Цзиньшу», в жизнеописании поэта и каллиграфа Ван Сичжи (321–379), рассказывается, как один человек послал своего ученика выбрать в семье Ванов зятя. Глава семьи велел ему выбирать любого и пройти в помещение сыновей. Вернувшись, ученик доложил, что все сыновья Вана прекрасны. Но все строго выдержанны и горды. Только один из них лежал себе у кровати совершенно распоясанный, словно ему ничего не известно. «Этот-то и есть настоящий», – сказал тот, кто посылал. «Настоящий» оказался знаменитым Ван Сичжи. Отсюда жених и зять называются в вежливом языке «распоясанными».
80
Дать… «в услужение по выметальной части» – или «услужить вам по уборке комнат» – вежливо-уничижительное выражение для понятия «быть женой», ведущее начало с давних времен, когда ханьскому императору будущий тесть говорил: «У вашего верноподданного, государь, есть молодая дочь, которую я хочу сделать вашей служанкой с метлой и сорным коробом».
81
Желая… поднести гуся. – В подарок семье невесты. Один из древних брачных обрядов, предшествующих свадьбе.
82
Подождать, когда будет счастливый день – то есть нанять гадателей, которые, на основании хитрых чертежей и еще более хитрых книг, вычислят и определят счастливый для брака день, проведут обряд очень сложного гадания, для которого имелась особая профессия специалистов. Без этого вообще не предпринималось ничего важного, тем более важнейшее дело брака.
83
Чу – название древнего удела, окончившего свое существование еще в III веке до н. э. Литературный стиль любит заменять географические названия древними именами. Чу употреблено вместо губернии Хубэй, до которой из Шаньдуна, где происходит действие, действительно далеко.
84
Второго кандидата – собственно говоря, «Сыновнею почтительностью и честностью прославленного». Так именуется эта степень в литературном языке на том основании, что во II веке до н. э., когда впервые было повелено представлять нужных людей от всех областей Китая, их выбирали по высоким нравственным качествам, среди которых сыновнее благоговение стояло всегда на первом месте. Затем название «сынопочтительного, честного» (сяолянь) свелось к чисто литературному словоупотреблению вместо всем известного – цзюйжэнь.
85
Взять… в жены… монахиню. – В Китае это звучит еще более дико, чем звучало у нас, так как женщины-монахини пользуются скорее дурной, чем хорошей славой: их оторванность от семьи и от связанного с нею регламента создает в умах патриархально настроенных людей предвзятое к ним нерасположение.
86
Повидать свою вторую бабушку – то есть «внешнюю» бабушку. «Внешней» родней называется родня жены, как не принимающая участия в созидании «нутра», недр семьи.
87
Четыре облака в Хуане – то есть четыре монахини, в собственные имена которых входит слово «облако». Девочки в старом Китае чаще всего назывались порядковыми числительными: Первая девочка, Вторая и так далее с присоединением для посторонних фамилии – Чжан Первая, Ли Вторая и тому подобные. (Так же – в порядке их появления на свет – именовались в массах неграмотного населения и мужчины – Ван Пятый, Чжоу Третий.) Однако гетеры, актрисы, женщины-монахини, а также девушки, начитанные в литературе (редкость в старом Китае), всегда имели свое особое прозвание и имя, в противоположность тем, кому не полагалось выходить и быть известными за порогами своей патриархальной сатрапии.
88
Патриарх Люй – Люй Дунбинь, знаменитый подвижник VIII века, ставший одним из самых популярных богов Китая. На иконах он изображается с мечом за плечами (магический меч, главный атрибут заклинателя… Иногда это «драгоценный меч», состоящий из монет с каббалистическими надписями), и в славословии ему говорится, что он ходит невидимкой, сокрушая, по молитве верующих, нечистую силу.
89
Как раз фамилия Пань. – В биографиях видных женщин китайской истории есть повествование о буддийской монахине, называвшейся Чэнь Мяочан (то есть тою же фамилией, как и Чэнь Юньци) и отличавшейся, кроме красоты, умением слагать прекрасные стихи и играть на цитре. Некто Чжан Ганьху, назначенный правителем на юг, проездом остановился в храме, где она жила, влюбился и пытался привлечь ее к себе. Однако был сурово отвергнут. Прошло некоторое время, и Чэнь Мяочан вступила в тайную связь с другом Чжана, Пань Фачэном. Узнав об этом, Чжан велел Паню подать прошение, в котором указать, что монахиня давно уже за него просватана, и на этом прошении, как народоправитель, положил резолюцию: быть им мужем и женой. Ляо Чжай предполагает, что история эта известна монахине, которая при сопоставлении своей фамилии Чэнь с вымышленною фамилией Паня поняла, что он намекает на возможную с ней связь.
90
Одна назвалась Бай Юньшэнь. – Юньшэнь – «Облака глубоки». В именах даосских монахинь, героинь рассказа, главную роль играет юнь – облако, как местопребывание бессмертных.