Страница 15 из 16
Наконец с облегчением снова утвердились на прямой дороге, расселись по местам, и лошади без всякого понукания пошли так ходко, что душа радовалась.
Однако вскоре радости у Антонины поубавилось. Карета начала то на один бок крениться, то на другой, как-то странно заскрипела, и вскоре, оглянувшись и свесившись с козел, Антонина увидела, что колеса так ходуном и ходят. Похоже было, что втулки совсем расшатались, повывинтились, и не одно, так другое колесо вот-вот отвалится. А это значит, карета осядет, завалится, и тогда четырем женщинам ее нипочем не поднять без посторонней помощи! А откуда эта помощь возьмется, когда они уже на лесной дороге, ведущей к Диомидовке?!
Пришлось остановиться, забросить вожжи на ветку раскидистого дуба, который стоял у самой дороги, и осмотреть колеса. То ли тяжелый подъем по песчаному склону так их расшатал, то ли никакого пригляду за ними со сторону Парфёши отродясь не было. Антонина ужаснулась: деревянные ступицы растрескались, и чугунные втулки в самом деле ходили в отверстиях слишком свободно. Но голыми руками (а у нее никакой рабочей справы, понятное дело, не было: ни орудий кузнеца, ни колесника!) их не завернешь так, чтобы еще несколько часов пути выдержали. Ехать можно было только очень медленно и осторожно, да по хорошей бы дороге, а не по лесной, где там и сям торчали вылезшие из земли корни деревьев да зияли ямины, да возвышались ухабы!
И не объедешь их: дорога неширока, да и видно ее плохо. Конечно, в июне темнеет поздно, однако в этих местах лес смыкал свои кроны, поэтому чудилось, что уже глубокие сумерки.
– Что же делать? – пробормотала Антонина, и вдруг рядом с ней раздался глуховатый голос:
– Помочь, красавица?
Она обернулась так резко, что упала бы, когда б ее не поддержал какой-то незнакомец. Он выглядел бы как самый обычный крестьянин, однако на голову его была глубоко насунута шапка, а лицо снизу до половины завязано черным платком, оттого голос и звучал глухо. Этот платок придавал лицу вид поистине пугающий!
И, словно для того, чтобы устрашить Антонину еще сильней, незнакомец вдруг махнул рукой и воскликнул:
– Эй, вылезай на свет, кровь разбойная!
Немедленно из-за деревьев вылезли, вышли, выскользнули на дорогу и окружили карету еще трое мужиков, которые и одеты были так же, как первый, и выглядели так же страхолюдно с этими черными платками, до половины закрывающими лица. Но хуже всего показалось Антонине то, что у каждого за поясом торчал или топор, или сабля, или даже пистоль.
Девушка переводила взгляд с одного из них на другого, но ни слова не могла вымолвить от страха, потому что теперь не осталось сомнений в том, что вокруг собрались разбойники… лесные разбойники!
Антонина всегда соображала быстро, и сейчас мысли так и закрутились, проворно забегали в ее голове. Не раз слышала она рассказы о том, что дремучие леса, которые приступают к большой дороге, служат приютом ворам и убийцам. Лихих людей привлекало то, что у путников всегда есть при себе деньги и имущество, которым вполне можно разжиться, пригрозив смертью. В Нижегородской провинции[34], случалось, тоже пошаливали, поэтому путешественники обычно отправлялись в дальний путь целыми поездами, под охраной. Но Нижегородчина – глухомань лесная, а вот встретить воровскую ватагу здесь, между Москвой и Владимиром, где множество деревень и деревенек, где там и сям натыканы постоялые дворы и почтовые станции, которые часто оказывались навещаемы солдатами и полицией… Вдобавок, разбойничьи шайки, если уж выходили на своей грабительский промысел, старались держаться как можно ближе именно к главному проезжему тракту, чтобы взять богатую добычу, а потом залечь в каком-нибудь тайном месте. Но здесь, на этой полузаросшей лесной дороге, которая вела только в Диомидовку, грабители могли дожидаться встречи с удачей довольно долго!
Не странно ли, что эти страшные люди появились именно теперь, когда карета Диомидовых въехала в гущу леса, а втулки в колесах расшатались, так что даже если бы Антонина сейчас вскочила на козлы и погнала лошадей во всю прыть, уйти от погони все равно не удалось бы? Неужели разбойники поджидали их, зная, что они проедут здесь, проедут скоро, а главное, окажутся совершенно беспомощны?!
Но кто мог сообщить им об этом? Парфёша? Может быть, прав оказался Серёнька, подозревая его в пособничестве конокрадам? И тот же Парфёша помогал разбойникам в их воровском промысле?!
Что ждет их всех, пленных женщин?! Будут они убиты на месте или…
Антонина не успела додумать ответа на этот пугающий вопрос, потому что немедля получила на него страшный ответ. По знаку своего атамана (а тот незнакомец, который заговорил с Антониной, а потом выкликнул из леса своих пособников, был, несомненно, их атаманом) ватажники кинулись к карете и вытащили оттуда графиню Стрешневу и обеих Диомидовых – мать и дочь. Графиня Елизавета Львовна пыталась отбиваться, бранилась на чем свет стоит, однако ее наградили крепкой оплеухой, живо связали и швырнули на обочину. Точно так же была связана и брошена рядом Наталья Ефимовна Диомидова. Обе барыни продолжали оглашать округу истошными воплями да стонами, а Маша стояла как окаменелая. Она словно и в самом деле превратилась от ужаса в камень, недвижный и безмолвный, так что не сопротивлялась и молчала, когда ее схватил один из разбойников и потащил в лес.
Только теперь Антонина очнулась и рванулась было бежать, однако была через несколько шагов перехвачена двумя «удальцами», причем руки их оказались настолько крепки, что, как ни билась она, как ни трепыхалась, все было напрасно.
– Угомонись, – шепнул, подойдя вплотную атаман. – Не бойся, я с тобой ничего дурного не сделаю, хотя, будь моя воля… ох-ма, мать родна! – Он многозначительно присвистнул, и голубые глаза его блеснули из-под шапки так жадно, что Антонину дрожь пробрала.
Девушка испуганно отвернулась.
– Чего колотишься? – буркнул атаман уже сердито. – Говорено было: нечего меня бояться! Но только знай: кабы не поклялся я побратиму, не ушла бы ты от меня… никогда бы я тебя не отпустил! Ох-ма, мать родна, до чего ж покидать тебя неохота!
С этими словами он вдруг припал к губам девушки, не то поцеловав, не то укусив, а потом канул в лесную чащу в том направлении, куда уволокли Машу. Двое его пособников потащили следом Антонину.
Нимало не успокоенная словами атамана, она продолжала дергаться и рваться, попыталась кричать, однако мужики приостановились, один выхватил из-за пояса нож… Антонина решила было, что тут ей и конец придет, однако он только отхватил этим ножом лоскут от подола ее сарафана да, скомкав, запихал ей в рот, поцарапав щеку своим крепким ногтем.
Затем Антонину в немилосердные тычки снова погнали через лес, причем передохнуть не давали до тех пор, пока не забрезжила сквозь деревья опушка, а там поджидал гнедой конек, которого держал в поводу тот самый мужик, который недавно уволок в чащу Машу Диомидову. Однако ни ее, ни атамана здесь не было.
Антонина сначала взглянула на коня мельком, а потом глаза вытаращила: по приметному белому пятну на носу она узнала одного из краденых коней графини Стрешневой! Ну да, того самого гнедого, коего не далее как нынче утром, под покровом тумана, увели в лес два вора, мужчина и женщина…
У Антонины от таких совпадений голова кругом пошла, однако особо раздумывать ей не дали. Один из мужиков подвел коня к пеньку, вскарабкался с пенька верхом (конь был по-прежнему не оседлан, только взнуздан), уселся поудобнее, а потом его пособник взвалил на коня и Антонину: нет, не посадил, а именно взвалил – перекинул через холку перед всадником, так что она повисла вниз головой.
– Хорошо девка, да больно строптива! – пробурчал один из разбойников, не преминув несколько раз грубо и жадно лапнуть Антонину, пока взгромождал ее на коня. – Как глазами-то жжет!
– Губы подбери! – хрипловато хохотнул всадник. – Не про тебя огонь горит!
34
В описываемое время, после реформы Петра 1720 года, провинциями назывались некоторые административные образования, которые позднее изменили свои очертания и стали губерниями. Нижний Новгород был центром Нижегородской провинции. Владимирская провинция входила в состав Московской губернии.