Страница 10 из 10
Он хотел что-то сказать, но передумал и пробормотал:
- И в самом деле, незачем.
- Как получилось, что в девушку попала стрела? – спросила я. – Это разбойники?
Что-то я не слышала про разбойников в окрестностях Брохля, но всякое бывает. На душе заскребло, когда я вспомнила о маме – она всегда ездила по лесной дороге в одиночку…
- Нет, не разбойники, - как-то слишком быстро ответил Иоганнес. – Это… это был несчастный случай.
- Ты попал в нее стрелой? – сказала я укоризненно. – Малыш, да кто же тебе арбалет доверил?
- Помолчи! – огрызнулся он.
То, что он не стал оправдываться, еще больше уверило меня, что именно его неловкость и была причиной ранения. Бестолковый, грубый, напыщенный юнец. И зачем таких несет в лес? Сидели бы у себя дома, под крылышком у заботливой мамочки и строгого папочки.
Я разбила в миску несколько яиц, взболтала, сдобрила топленым маслом и отправила готовиться, а потом перебрала горстку крупы, промыла ее, ссыпала в кастрюльку, сдобрила душистыми листьями и корешками из маминых запасов и бросила туда же последний кусочек вяленого мяса. Если девушка придет в себя, то питательный бульон – вот что нужно тому, кто потерял много крови.
- Эй, головешка! – позвал меня пленник.
Очаровательное прозвище – как раз ударил по больному месту. Я постаралась не показать, как меня обидело подобное сравнение, и не ответила, продолжая колдовать у печи, мурлыча под нос песенку.
- Ладно, не злись, - примирительно сказал Иоганнес. – Мне по нужде надо. Выпусти, будь добра.
- Рядом с тобой ведро, - ответила я, проверяя, не началась ли лихорадка у девушки.
- Ведро? – переспросил он после некоторого молчания. – Ты издеваешься, ведьма?
- Прости, у меня здесь не предусмотрено бархатного стульчика с дырочкой, - ответила я, всё ещё злясь за «головешку».
- Просто выпусти меня! – завопил он, снова вцепившись в решетку.
- Выпустить? – сердито переспросила я. – Такого дикаря? Всё, не мешай мне. Я ухаживаю за раненой и готовлю ужин. Скоро приедет моя мама.
Некоторое время он ругался вполголоса, но прошло не больше получаса, как мой пленник сменил гнев на просьбы.
- Хотя бы выйди, - попросил Иоганнес смущенно.
- Пойду принесу воды
Я и в самом деле пошла за водой. Выпускать буйного юнца я не собиралась, но и слушать его журчание никакого желания не было.
Пока из родника набиралась вода, я смотрела на дорогу. Вот сейчас из-за поворота покажется повозка, приедет мама, и всё сразу станет проще.
Но ведро наполнилось, вода потекла через край, а я не увидела повозки и не услышала топота лошадиных копыт и скрипа колес.
Пришлось возвращаться, и первым делом я проверила раненую девушку. Она спала, и лицо ее же не было таким восковым. Не было и румянца, но я понадеялась, что смерть отступила от этого юного существа.
- Как она? – тут же спросил Иоганнес.
- Гораздо лучше, - успокоила я его. – Кровь остановилась. А теперь нам надо поесть.
Я положила по порции яичной кашки себе и парню, поставила его чашку на пол перед решеткой, а сама села за стол, чтобы видеть и Гензеля, и Гретель.
- Ничего, вкусно, - одобрил пленник, попробовав мою стряпню.
- Просто восторг, что тебе понравилось! - съязвила я.
– Раз не хочешь называть имя, - продолжал он невозмутимо, уписывая нехитрое кушанье за обе щеки, - тогда скажи, почему живешь в лесу. Ты прячешься от кого-то?
- Ни от кого не прячусь, - возмутилась я. – Просто мы с мамой делаем сладости, а здесь можно вырастить и мяту, и шалфей, и разные ягоды есть.
- А, ну да, - протянул он с оскорбительным недоверием. Он сидел на полу, вытянув ноги, и лениво на меня поглядывал.
На что это он намекает? Что мы с мамой - преступницы?
Ерунда какая!
Но мы так часто переезжали из города в город… Иногда даже бросали вещи, уезжая ночью и налегке…
Я со стуком положила ложку. Чего доброго, этот нахал заставит меня поверить, что я и правда преступница.
- Ты, вроде как, разозлилась? – спросил он, выставляя вон пустую чашку из клетки.
- С чего бы? – насмешливо удивилась я. – Разве на детей обижаются? Пусть болтают себе милые глупости.
- Тебе уже говорилось, что я – не ребенок!
- Ты, вроде, разозлился?
- Деревенщина, - сказал он сквозь зубы и закрыл глаза, прислонившись затылком к стене.
Я решила не отвечать ему. Много чести ему отвечать.
Напоив с ложечки Гретель, я сменила ей повязку, поправила подушку и заплела волосы, чтобы девушку ничего не беспокоило. Было ясно, что мама сегодня уже не приедет. Наверное, решила заночевать в городе. Колесо сломалось. Или лошадь захромала. Или… да мало ли что могло случиться в пути. Я успокаивала себя, но всё равно волновалась. Хорошо хоть, что грубиян Гензель затих – уснул, как сидел, привалившись к стене.
Сжевав пару дынных цукатов, чтобы подсластить незадавшийся вечер, я поворошила почти прогоревшие угли и подошла к клетке, чтобы забрать пустую чашку и ложку.
Но стоило мне наклониться, чтобы взять посуду, как пленник открыл глаза, просунул руку между прутьями решетки и схватил меня за шею.
- Вот ты и попалась, пташечка, - сказал он, не скрывая злорадства. – Неплохо для ребенка, верно?
И не успела я ничего сказать или сделать, как он притянул меня к решетке вплотную и поцеловал прямо в губы.
10.
Сразу было понятно, что юнец совсем не умеет целоваться, хотя он и попытался что-то такое изобразить, больно притиснув меня лбом к решетке. Да ученик пекаря в Диммербрю целовался лучше!
Конечно, я не могла похвастаться богатым опытом в области поцелуев, но с чем сравнивать – было. И парнишка Иоганнес точно не произвел впечатления.
А он старался! Наверное, пытался доказать, что и в самом деле мужчина. Я не стала терять время даром, точно так же, как он, просунула руку сквозь прутья решетки и изо всей силы дернула его за волосы.
Он коротко взвыл и отпустил меня. Я рванула от клетки и, как оказалось, успела очень вовремя, потому что этот хитрюга чуть-чуть не успел залезть в карман моего передника, где лежал ключ.
- Ах ты… ах ты… молокосос! – несмотря на испуг, я не выдержала и расхохоталась. – Вот этому учат детей лесничих? Воровать, отвлекая внимание?
- Ха-ха, - передразнил он меня, мрачно блестя глазами из темноты чулана.
- Сто раз «ха-ха», - заверила я его. – И вор из тебя никудышный, и целуешься ты отвратительно.
- Ври больше, - ответил он презрительно. – Еще немного, и я бы с тебя платье стащил – и ты не заметила бы.
- Малыш, не льсти себе, - я пригладила волосы и отошла посмотреть, как чувствует себя девушка. – Такими поцелуями ты и поломойку не впечатлишь.
- Ой, опытная нашлась! – не остался он в долгу. – Сама-то ничего не умеешь.
- Утешайся, утешайся, крошка Гензель.
- Даже не знаешь, что рот надо открывать.
- Какие познания у ребенка! – я картинно приложила руку к сердцу и закатила глаза.
- Я – не ребенок, - повторил он, угрожающе. – Подойди поближе и докажу.
- Ага, бегу – и платье развевается, - отрезала я. - Все, ты меня вывел, ребенок. Будешь теперь сидеть на хлебе и воде, после такой выходки.
Мы переругивались до тех пор, пока я не заперла двери и не загасила свечу. В наказание Гензель был оставлен спать без подушки и одеяла. Я посчитала, что раз уж он достаточно взрослый, чтобы набрасываться с поцелуями, то пусть привыкает к суровым будням жизни. Ничего, поспит на соломке – здоровее будет.
Свеча была потушена, но и в темноте мы продолжали вяло обмениваться колкостями, пока парень не уснул на полуслове.
В отличие от него, сон ко мне не шел. И дело было не в том, что я очутилась под одной крышей с двумя незнакомыми людьми.
Я лежала в темноте с открытыми глазами, слушая, как дышит Гретель, как посапывает в своей тюрьме Гензель, и думала о матери, которая задержалась в пути. Оставалось надеяться, что ничего страшного не случилось. Мы ведь в самом деле, ну совершенно точно, просто без сомнений – ни от кого не бежим и не прячемся. Иначе мама рассказала бы мне…
Конец ознакомительного фрагмента.