Дерево уккал

– Старец Вассиан не хулил ни Бога, ни Писание, но его назвали богохульцем за то, что велел монастырям сел не иметь, а тех, что упорствовали в стяжании, обличал в вероотступничестве. Ересь? А не ересь проповедовать братскую любовь и братьев своих при этом обдирать до нитки? Неужели то ересь, если кто от неведения в чем усомнится, желая добраться до истины?

Матерый казак не стал ничего отвечать. Внутри него привычка боролась с ощущением очевидной справедливости сказанного.

– Людей пищального боя у нас мало, – продолжил грек, глядя в глаза атаману, – но царская казна в нынешнем своем состоянии не может постоянно содержать даже их. Я уже молчу о том, чтобы наладить военное обучение как у шведов и голландцев. А представь, что могло бы быть, отдай иноки свои имения? Без всякой лютеровой ереси мы сделали бы то же, что сделал шведский король. Но теперь, после судилища над Артемием, надежды на то мало.

– И на вопросы Артемия ты ищешь ответы за Каменным поясом? – очень тихо и задумчиво поинтересовался Ермак.

– Может быть.

Атаман отвернулся, вроде как разглядывая местные пейзажи. Некоторое время он молчал. По его невозмутимому лицу совершенно невозможно было понять, какие мысли лезли ему в голову.

– Знаешь, ты либо сумасшедший, либо… нет, все-таки сумасшедший. Но несмотря на это мне нравится, что ты говоришь, – широкая улыбка вдруг показалась под кучерявой казачьей бородой. – Ха, а ведь поначалу ты мне совсем не понравился, вот ведь как бывает. Ну ничего, первый взгляд обманчив. И не мучай себя по поводу Строгановых. Чему быть, того не миновать, а за Камнем мы все равно знатно погуляем. Эх, погуляем!

***

Борис Годунов и Григорий Никифоров покинули царские покои и вышли во двор. Миновав сверкающих ослепительно-белыми ферязями и до блеска отполированными бердышами стрельцов, которые стояли на страже при входе в терем, боярин остановился. Грек встал прямо за ним, ожидая дальнейших действий. Поразмыслив о чем-то, Годунов, не поворачиваясь, негромко произнес:

– Рядом вроде никого. Медленно иди за мной и слушай.

С этими словами, он начал неспешно прогуливаться вдоль хозяйственных построек. Григорий в недоумении последовал за ним.

– Предприятие государь наш Иван Васильевич задумал дерзкое и интересное, а главное, на мой взгляд, вполне осуществимое, – начал боярин. – Питая огромное уважение к славному воеводе Хворостинину, царь принял от него твою кандидатуру для выполнения столь непростого и ответственного задания. Так что, будь добр, оправдай оказанное тебе доверие.

Грек хранил молчание. Он еще не до конца понимал, что ждет его впереди. Слишком сильно было впечатление от личной встречи с великим государем, божьим помазанником и защитником православной веры. Впереди показались люди, поэтому Годунов прервал свою тираду. Это были двое мужчин средних лет и выглядели они весьма экстравагантно. Один из них, видимо англичанин, худощавый, с длинными вьющимися волосами и щегольской бородкой, носил богато вышитый пурпуэн с большим и жестким, как испанская фреза, воротником, шарообразные штаны и чулки-трико. На плечи он накинул короткий красный плащ. Другой, плотного телосложения, гладко выбритый и коротко стриженый, был облачен в одеяния католического монаха. Странная парочка что-то очень эмоционально обсуждала.

– Представьте себе, господин Горсей, – возмущенно жестикулируя говорил монах, – в Старице после аудиенции царь Иоанн устроил пир в мою честь и произнес целую речь о том, что папа – главный пастырь всех христиан и наместник Христа, а потому вся Русь хотела бы подчиниться его власти и вере.

– И Вы, мессир Поссевино, наверняка весьма тому обрадовались, – усмехнулся англичанин. – Иезуит, проявляющий ребяческую наивность? М-да…

– Но ведь я не знал русский язык, не мог верно уловить интонации! Как же можно было иначе понять царские речи?!

– Ну, ну, почтеннейший, любовь царя к юродству не секрет. Да и всегда стоит принимать во внимание, что его бабка Софья, византийская принцесса, воспитывалась в Италии именно вашей братией. Разговор о вере за пиршественным столом должен был бы зародить в Вас некоторые сомнения.

– Должен, должен. Но головокружение от успехов… Я сообщил папе радостную новость и вернулся в Москву, предполагая, что дело сделано. И тут начались неурядицы. Обсудить наедине вопрос унии царь отказался, но предложил провести дискуссию в Кремле в присутствии бояр и служилых князей. Всего собралось человек сто.

– Ага, боюсь даже представить, что случилось дальше.

– Сначала вроде ничего особенного. Иван Васильевич сказал, что уважает мою позицию, но поскольку он уже стар и готовится к смерти, веру менять не готов. А какая вера истинная, то решит Господь в день Суда.

– Ловко, однако, он Вас провел, уважаемый.

– Дальше хуже. От него посыпались возмутительные и неуместные вопросы: почему папа сечет бороду, почему носит крест ниже пояса, пристойно ли носить крест на туфле и так далее. Затем заявил, что носилки, на которых папу носят во время торжественных шествий, не облако, носильщики не ангелы, а сам папа не Христос.

– Справедливо.

– Чем ерничать, лучше дослушайте, чем дело закончилось. Говорит, ежели папа не по Христову учению и не по апостольскому преданию живет, то он волк, а не пастырь. Ну тут я и замолк. Коли уж папа волк, сказать мне больше нечего.

– Конечно нечего, правда глаза колет.

– Ой, Вам ли говорить? Царю московскому все одно: яко латина прелесть, тако и люторы тьма.

– Так ведь и королеве все одно, господин иезуит, – разведя руками ответил англичанин, – лишь бы торговать пускали. За вашей религиозной непримиримостью нет будущего, потому вы проигрываете на каждом шагу. Рим окончательно и бесповоротно устарел, мессир Поссевино.

Прелат хотел было что-то возразить, но заметил Годунова с Григорием и слегка поклонился. Боярин ответил тем же.

Когда иностранцы прошли мимо, он покосился им вслед и с явным раздражением заметил:

– Аглицкий прихлебатель и папский шпик, хороша компания. Второй особенно мерзкий, приехал якобы помочь заключить перемирие, а на самом деле пытается убедить царя принять унию. Ну, пусть себе пытается. Главное, чтобы они о нашем деле ничего не пронюхали.

Послы, тем временем, не торопясь продолжили свой путь и даже если бы захотели, ничего разнюхать или подслушать уже не могли.

– Так вот, – продолжил наконец Годунов, все еще оглядываясь на экстравагантную пару, – царь наш набожен без меры, а с возрастом его вера приобретает все более фанатичный характер. Человек – он всегда человек. Верит в то, во что хочет поверить.

– Борис Федорович, о чем это ты? Сказывай, не темни, – Григорий вопросительно посмотрел на боярина.

– Сам в толк не возьму, сомненья гложут. Пойми меня правильно, нам попы уже столько раз обещали светопреставленье, что диву даешься. Они всю жизнь в Священном писании доказательства тому ищут и удивительно вовремя находят. Но это ладно, тут у нас другое. Что мы имеем? Полоумного крестьянина, скончавшегося от истощения? Так для него ведь что Кострома, что Индия. Ни там, ни там не был и не побывает никогда.

– А как же доказательство? – грек протянул холщовую котомку, полученную им в покоях царя Ивана.

– Скажи, Григорий, много ли ты знаешь о сибирской земле? – Годунов ответил вопросом на вопрос.

– Ну, басни всякие, ничего конкретного. Люди с песьими головами, а еще странный народ, который то умирает, то воскресает в зависимости от времени года. Ерунда, в общем. Даже карты пристойной никогда не видел.

– Не видел, потому как нет ее. Я о том и твержу, что кроме слухов и баек у нас совсем ничего не имеется. Мало ли за Камнем диковинок может быть? Здесь в Москве порой такое увидишь, что ни в сказке сказать. Ладно, давай к сути. Государство наше в положении крайне тяжелом. И дело не только в послевоенной разрухе. Дело, прежде всего, в умонастроении народа. Четверть века нескончаемой войны. Понимаешь, что это? Целое поколение людей, которое не видело мирной жизни. Люди у нас стойкие, но даже такое выдержит не каждый. Вот и бегут на окраины как умалишенные, вроде там легче будет. А как войско без крестьян содержать? Короче говоря, нам остро необходим реванш. От этого зависит, во что превратится Русь в ближайшие годы, растащат снова наши земли или наоборот, мы продолжим расширять свои территории. На запад, как видишь, путь временно закрыт, но вот восток…