Ноль

Вслед за возмущенными пассажирами я выхожу из автобуса.

То же яркое солнце запуталось в камуфляжной сетке зеленых листьев, тот же ветер треплет волосы, тот же запах пыли и скошенной травы наполняет легкие. Над макушками кривых деревьев возвышаются огромные трубы.

Заводская. Район, где мне строго-настрого запрещено бывать.

Слегка кружится голова, в груди разрастается жгучий интерес.

Престарелые «подруги по несчастью» в ожидании автобуса занимают лавочку на остановке, а я затаив дыхание решаю прогуляться. Совсем чуть-чуть.

Неподалеку виднеются ржавые ворота – вход в запущенный сквер или парк, а внутри – памятник рабочему в зарослях кустарников и выкрашенные синей краской скамейки. Оттуда доносятся веселые голоса.

– Пого танцуют так! – густым басом поучает кто-то; миновав куст сирени, замираю – огромный детина в кожаной куртке с заклепками, плотно прижав руки к телу, несколько раз подпрыгивает на месте. – А то, что ты изображаешь, – не канон! Ты трясешься, будто тебя током долбануло!

– Не колышет. У меня свой пого! – вальяжно отзывается парень в мешковатом пиджаке и вдруг выдает резкие, ломаные, ненормальные телодвижения.

В ужасе пячусь назад, проваливаюсь каблуком в трещину асфальта, пакет в руках надрывается, я всхлипываю.

Парень оборачивается и пристально смотрит мне в глаза.

Так и есть. Урод…

Отброс и изгой, который рыщет по окрестностям в компании не менее уродливого панка Воробья, одевается в черное – пальто с огромными плечами или уродский пиджак, стрижется под короткий ежик и носит в ухе женскую серьгу с кроваво-красным камнем. Когда он забредает в Микрорайон без Воробья – здоровенного двухметрового бугая, – его бьют. Когда он идет в магазин, ему не продают хлеб. Когда он заходит в автобус, его сторонятся. И поделом. Урод обязан страдать.

Но здесь и сейчас он почему-то раскован и весел… Он живет и радуется!

Сжимаю кулаки, возмущенно разглядываю кошмарное существо в нескольких метрах от меня – мозг заклинило от злости.

Фрукты из разорванного пакета раскатились по земле, один замер у носка пыльного тяжелого ботинка. Урод наклоняется, поднимает яблоко и черной тенью возникает рядом. Рука с жуткой татуировкой, похожая на костлявую руку смерти, подает его мне.

Надо бежать – в шаге стоит тот, на кого нельзя смотреть.

– А где спасибо? – нагло выглядывает из-за его плеча Воробей.

Урод все так же молча протягивает мне яблоко.

«…Пустое место. Ничто. Ноль, который не должен жить…»

Сжимаю губы и с омерзением бью по теплым пальцам.

– Засунь свою помощь себе в… Я – Соня Наумова!

Яблоко разбивается об асфальт, а я, собрав остатки сил, разворачиваюсь и гордо шествую к остановке. От ужаса меня подташнивает, но Урод и его дружок не идут за мной и ничего не кричат вслед.

В прохладе и тишине квартиры прихожу в себя, включаю телефон.

– Ба, я дома! – Слышу вздох облегчения и опережаю докучливые расспросы: – Задержалась потому, что долго не было транспорта.

Иду в ванную, до упора поворачиваю оба крана и прямо в юбке и нелепой белой блузке залезаю в воду, хватаю ртом воздух и погружаюсь в нее с головой. Плевать, что она холодная.

Полный ненависти взгляд пронзил насквозь и пригвоздил сердце – оно трепещет, как бабочка на иголке. Самое жуткое в Уроде – не наряд и странности, а то, что его лицо с острыми скулами и непроницаемые черные глаза давно нравятся мне…

Два

В светлой просторной кухне хрипит радио, колышутся занавески на окнах, на столе меня дожидаются чай и бутерброд на фарфоровой тарелке.

Первое сентября – в честь такого события бабушка с утра задержалась дома.

Мысленно прикидываю вес и калорийность завтрака и прихожу в ужас.

Вернув на плиту чайник, бабушка садится напротив и внимательно наблюдает за тем, как я ем. Она нервничает – это заметно по сжатым губам и подрагивающим пальцам рук, по неестественной бледности и порывистости ее движений. Похоже, от бутера мне не отвертеться – дышу носом, старательно пережевываю еду и запиваю чаем.

– Не вышло? – наконец подаю голос и сочувственно улыбаюсь.

– Ох, Соня, ну куда мы катимся? Уж если директор не может решить этот вопрос!.. – Бабушка долго смотрит в окно позади меня, сгорая от гнева и бессилия.

– Не переживай, я его не боюсь. Вот увидишь, все будет хорошо! – с жаром заверяю я, но поджилки трясутся, а бутерброд, так и не провалившийся в желудок, вызывает приступ тошноты.

– Я знаю. Ты у меня умная девочка, – сдержанно улыбается бабушка и сжимает губы в линию. – Бог им всем судья. Но это не помешает нашей цели, ведь так?

– Ну конечно! Буду налегать на математику как проклятая!.. Ладно, мне пора! – Я вскакиваю, целую бабушку в щеку, хватаю рюкзак и букет и выбегаю на улицу.

Поднимая фонтаны мутных брызг, по шоссе гремят грузовики, стая облезлых, похожих на зомби собак плетется вдоль забора к переполненным мусорным контейнерам.

Изнуряющую августовскую жару прогнал ночной ливень, от сырости форменная блузка под клетчатым шерстяным пиджаком вмиг прилипает к коже, по спине пробегает озноб. Еда распухает внутри, тошнота накатывает волнами. Юбка уже жмет в талии, еще немного, и бутерброд усвоится, калории вступят в химическую реакцию и отложатся жиром на боках.

В соседнем дворе я сворачиваю с проторенной дороги. Подвернув ногу, проклинаю массивную резиновую платформу, перехватываю удобнее обернутые шуршащей бумагой цветы и ныряю в дыру в заборе. Раздвигаю заросли высохшего репейника и оказываюсь на пустыре – открытом пространстве за пятиэтажками.

Оглядываюсь по сторонам – ветер треплет листья и гроздья сухих репьев, завывает в ржавых бочках, брошенных на краю оврага.

Здесь никого не бывает после всколыхнувшего городок ужасного происшествия: семнадцать лет назад орудовавший в окрестностях маньяк убил на этом месте девушку. Искусственные цветы неестественно ярким пятном выделяются на фоне грустного пейзажа.

В поисках уединенности я иногда и прихожу сюда.

Бросаю букет на траву, падаю на колени и заталкиваю руку глубоко в рот. До боли давлю на язык пальцами, и меня выворачивает – страшные булькающие звуки разносятся над пустырем. Пару минут пытаюсь отдышаться – горло саднит, дрожь проходит по телу, из глаз льются слезы. Я чувствую опустошение и облегчение. Приглаживаю волосы, поднимаю букет, встаю, отряхиваю юбку и собираюсь двигать к выходу, но взгляд замирает на темной размытой фигуре – от неожиданности я вздрагиваю. На ржавой бочке, напоминая огромную черную птицу, на корточках сидит Урод.

– Вот черт… – шепот срывается с моих губ.

Парень, не мигая, смотрит на меня.

– Ты в школу? – спокойным голосом с легкой издевкой спрашивает он. – Первый день, а уже тошнит?

Нельзя, чтобы он заметил мой испуг и замешательство – игнорирую его слова, распрямляю плечи и надменно улыбаюсь:

– Зачем ты поперся в десятый класс? Собрался в универ? Но ведь ты же тупой!

– Да ладно… Думаешь, только вам разрешено отсюда выбраться? – усмехается он.

В его тоне слышится вызов, и кровь в венах закипает от злости.

– Тебе не жить, ты в курсе? Я об этом позабочусь! – шиплю я.

Урод спрыгивает с бочки и вразвалочку подходит ко мне. Рука с мерзкой татуировкой достает из растянутого кармана телефон и подносит его к моим глазам.

– Ай! – издевается он. – Как страшно!

На разбитом экране воспроизводится запись того, чем я только что занималась.

– Давай. Валяй. И все это увидят. И спросят: «А что это с нашей Сонечкой? Неужто она беременна?..» – Урод ловит мой взгляд и жутко скалится.

Происходящее смахивает на кошмар. Удушающий жар разливается по щекам.

Не помня себя от стыда и ужаса, я ныряю в мокрые заросли и опрометью возвращаюсь в цивилизацию.

У школы толпа заспанной малышни и помятых недовольных старшеклассников обреченно взирает на крыльцо, ставшее на сегодня импровизированной сценой, – с него завуч бодро раздает напутствия ученикам.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.