Маг Азидал. Война

- Ваша милость! - почти крича выдает воин. - Там низушник пришел!

- Что? - сбился я с мысли и странной вести. - Кто пришел? Как?

- Ну эта, - сглотнул воин под двумя суровыми взглядами Первых. - Кэхас пришел, один. Сами не понимаем, как он в подземельях оказался! Такой, эта... Бородатый, в шрамах весь. Говорит, Грам его звать. С лордом Азидалом говорить хочет. Его пока барон встретил, наверх повел.

- Грам? - переспрашиваю, чуя как поднимаются брови. - Боевой Старейшина Турдум? Что он тут забыл?

- Во дела, - протянул Рамлох. - Неужели Суд Весов окончен?

- Похоже на то, - тоже думая в том же ключе, ответил я.

Воин предпочел молчать в тряпочку, делая преданный вид и глядя прямо.

- Как думаешь, что они решили, Азидал? - прямо спрашивает Рамлох, немного нервно сжимая и разжимая кулаки.

- Сейчас и узнаю, - мрачновато и с боязливым торжеством в сердце. - Воин, куда они пошли?

- В Зал Совещаний!

- Ясно. Возвращайся на пост, боец, и спасибо за весть. Рамлох, ты со мной?

- Не-не-не, - замахал руками алхимик, напустив на себя жутко занятой вид и отходя к котлам. - У меня тут зелье поспевает, да и вообще...

Воина и след простыл, а что я? Вздохнул, потер пальцами переносицу и пошел прочь из подземелий. На сердце почему-то тяжело, и с каждым шагом мрачное волнение наполняет голову тревожными размышлениями. Совпадение ли, что весть от Турдум приносит боевой старейшина? Ох, как сомневаюсь. К Войне или к Миру? Что решил Турдум?

После первого этажа на пути во дворце люди как специально исчезли, шаги через ступеньку отдают гулким эхом, в коридорах статуи молча провожают мраморными взглядами, и позолота на рамах картин не блестит, повинуясь хмурости темных облаков, что нависают над крепостью тяжелым одеялом.

Вот и тяжелые створки в Зал Совещаний, охрану убрали, я в тишине дохожу до них, руки толкают створки с басовитым скрипом петель...

Глава четырнадцатая. Ультиматум Турдум.

Зал Совещаний остался нетронутым с того собрания перед битвой, даже карты на столе в том же положении с фигурками стоят, алую обивку стульев покрывает тонкий слой пыли. Похоже, Зал Совещаний не знал посетителей с начала осады.

Но сегодня залу пришлось принять аж троих. Барон Шадовид и низушник, что по росту беловолосому едва ли по грудь будет, повернули головы на скрип дверей.

С первого взгляда я улавливаю напряжение меж этими двумя, нездоровая тут атмосфера, будто два врага встретились, по счастливой случайности не грызя глотки. Барон стоит перед главным столом, внешне невозмутим и холоден, черная маска прикрывает лицо от подбородка до самых глаз, и взгляд этих черных буркал у непривычного человека вызовет озноб до кишок, настолько он неживой и полный злобы одновременно.

- Азидал, - как камень в ледяную воду, падают слова барона. - Дальше сам с ним говори... Если тебе он хоть слово соизволит выдать. По-моему, уважаемый старейшина решил онеметь в моем присутствии.

Кэхас на такое лишь высокомерно фыркнул в бороду, да смерил барона тяжелым взглядом исподлобья. И опять промолчал, явно указывая Шадовиду, кто тут сейчас лишний. Барон же, одним кивком сумел и попрощаться, и выразить все негодование, широкими шагами двинулся на выход.

- Я убрал стражу, на стенах они нужнее, - напоследок сказал он, закрывая двери. - Общайтесь свободно.

Эхо от закрытия створок растворилось в зале, оставив нас вдвоем. Одного взгляда на низушника хватит, чтобы образ боевого старейшины врезался в память.

Грубое лицо красуется белыми нитками шрамов, мясистый нос с горбинкой от бывших переломов, губ не видно под кустистыми усами, а до открытой груди опускается шикарная, густая и черная, как смоль, борода.

В бороде старейшины позвякивают две тонких косицы с золотыми ободками на концах, я знаю, что значат эти потемневшие от времени украшения. Этому кэхас лет более двух веков, он застал столько сражений, что я могу лишь восхищаться.

Одет же Грам удивительно просто для старейшины. Мощное, как у быка, тело прикрывает лишь безрукавка из тонкой кожи, распахнутая широко и свободно, открывая вид на витые, словно из прутов стали, мышцы и грубую кожу с такой паутиной шрамов, что любой воин присвистнет.

Единственным дорогим украшением является лишь широкий пояс, держащий простые холщовые штаны, полный растительных узоров и драгоценных каменьев, столь же грубых и необработанных, как выглядит сам Грам.

- Старейшина Грам, - невольно я склонил голову в уважении.

Уважение это искреннее, что само собой возникает в сердце при одном имени этого старого воина. У каждого народа свои Герои, чьи имена воспевают в веках, но некоторых знают и уважают все стороны. Я примерно знаю историю жизни Грама, каждый Первый знает, ведь этот старейшина перед возвращением клану гор занимался для своего народа тем же, что Первые делали для Людей.

Грам воевал с нечистью и другими тварями, защищая поселения низушников, путешествовал по миру, собирая древние предания и забытые знания, передавая и преумножая их для кэхас.

Хранил традиции, усмирял конфликты меж кланами, но более всего добывал славу своим топором, единственным в мире, полностью из дерева, но чье лезвие острей любого железа. Такое оружие должно иметь громкое имя, но знает его лишь тот мастер, что создал, да сам Грам, и я слышал лишь одно из тех имен, что дал народ - Черный Топор, ибо давно почернело дерево от пролитой и впитанной крови.

Сейчас этот топор выставлен в Турдум, как сокровище, напоказ всем и овеянный как славой, так и кровью многочисленных врагов старейшины. Сейчас же он пришел совсем без оружия, давая надежду на мирный исход разговора. А еще Грам является одним из немногих Жрецов Кардаса, с кем Бог Кэхас иногда говорит и направляет.

Этого мало для настоящего признания Первых, самих уже воспринимающих великие деяния рутиной, и уважаем мы его не за это. Грам защищал не только кэхас, он всюду бросался на защиту людей там, где приходила беда, туда где не успевали Первые, всегда чтя древний Договор. Далеко не всегда подвиги Грама встречали с радостью, порой платя черной неблагодарностью, но это не отвернуло славного воина от Договора, не отвернуло от людей.

- Здарова, Первый, - грубым, хриплым, как рев зверя голосом приветствует старейшина. - Как сам, как брат? Не спился там еще?

Отметив про себя, что Грам знаком с Фресом, и похоже что не просто шапочно, спокойно отвечаю:

- Держимся пока. Чего ты так грубо с бароном?

Грам презрительно хмыкнул, бросив взгляд на двери зала, хотел было сплюнуть на пол, да в последний момент удержался.

- Не люблю этих, - скривился низушник, - пакарамских. Помяни мое слово, у всех этих ушлепков едальник в пушку. Зря ты ему, лорд, доверяешь... Такую Защиту просрал! И хоть бы покраснел, собака плешивая! Бедный Гландуир, как же так-то?!

Дальше мне пришлось краснеть вместо барона, выслушивая такие перлы, что Фрес дымом поперхнется, если для него повторю. А басовитый голос старого, но покрепче многих, воина наполняет зал эхом негодования.

- Они ведь живые, - втолковывает мне с чувством старейшина. - Живые, понимаешь, нет? Пускай неразумные, но живые корни, они же как псина верная, а этот нихрена не понимает... Первый, ты-то хоть понимаешь, сколько сил надо вложить, чтобы вырастить хоть один такой корешок, а?

Не желая нарываться на спор с распалившимся Грамом, молча киваю весь монолог. А еще сам испытываю стыд, что не смогли мы защитить Глан Дуир так, как он защищал нас.

- Эх, крысюка колдунам в жопу, - в сердцах махнул рукой низушник. - И барон этот, снежного говна кусок... В былые времена я б ему башку вот этими руками! Как курю. Хрусть, и пошел на хер... На стол, то есть. И косточкам могилку из помета.

Старейшина говорит много, в какой-то момент мне даже показалось, что он упивается одним звуком своего голоса, а проклятья на голову Шадовида, колдунов, и снова на барона сыплются как зерно из мешка. Я уже совсем потерялся в витиеватых ругательствах Грама, как он сам себя на полуслове оборвал.