Страница 28 из 74
Довесок выяснил, что бессмысленное разрушение незначительных объектов было отличным способом не терять расположение Мощного Локомотива. Это помогало удовлетворять кровожадность главкома без малейшего ущерба славе завоевателя, которую тот считал принадлежащей ему по праву.
По дорогам, которые правильнее было назвать лесными тропинками, всадники добрались до деревни, приютившейся в высокогорной долине. Сверху перед ними открылись аккуратные поля и скромные домики. Во дворах клевали корм куры. От труб поднимались завитки голубого дыма. Тянула плуг земляная косатка. Трудно было представить более пасторальную картину.
– Перед рейдом скажу пару слов, – проговорил Довесок. – Знаю, что вам по силам застращать кого угодно…
– Дассс! – перебил горный жеребец.
– Тише, Лютик. Но, пожалуйста, помните: ломаем только то, что не трудно починить. Веранду – можно, глиняную посуду – нельзя. Ужасный Надоеда, если я опять замечу, что ты пытаешься сорвать с какой-нибудь девицы кофточку, то разрешу выбрать, как тебя наказать, твоим сестрам. – Три девушки расплылись в акульих улыбках. – Ну, вперед!
С гиком и воплями Песья Свора ворвалась в деревню. Всадники срезали веревки для белья, валили стойки с граблями и лопатами, переворачивали баки для стирки, опрокидывали вверх дном корзины с фруктами. Визжали свиньи, прыскали с дороги перепуганные вепрежабы, по улицам катились кочаны капусты.
Матери прижимали к себе детей. Мужчины и женщины, подходящие по возрасту в рекруты, скрылись в погребах или в лесу. На открытом месте остались только старые и немощные. Их Песья Свора согнала на грязную площадь в центре деревни.
– Посмотрите-ка, – сурово вещал с седла Довесок, – война затопила всю страну, а они тут живут в мире и процветании! Половина из вас должна быть безглазыми, безногими или ужасно изувеченными, но ничего подобного. Мне стыдно за вас. Придется всех убить.
– Но мой муж оставит вам жизнь, – добавила Огненная Орхидея. – Ибо у него доброе сердце.
– Хаххх! – фыркнул Лютик.
– Это мы еще посмотрим. Сегодня у меня руки чешутся устроить резню, а за неимением вражеских солдат я прекрасно обойдусь невинными селянами.
– Простите, господин, – пролепетал старик, глаза которого были замотаны черной тряпкой. – Вы солдаты Трех Ущелий или захватчики из Благодатного Царства?
Повисла холодная, неприветливая тишина.
– А вам что, есть разница? – осведомился Довесок.
– Муж, – позвала Огненная Орхидея. – Ты пугаешь этих бедных людей. Позволь мне ответить на вопрос.
Она свесилась с седла и дотянулась губами до уха слепца:
– Мы демоны с запада, чудовища, пожирающие младенцев, а ведет нас прославленный Воинствующий Пес, о кровавых деяниях которого ты, бесспорно, наслышан.
В толпе послышались причитания.
– Тишина! – гаркнул Довесок. – Огненная Орхидея, скажи им, что они должны сделать, чтобы избежать моего праведного гнева.
– Во-первых, несите еду: мясо, овощи, фрукты – все хорошего качества. Во-вторых, всякое военное барахло. Некоторые из вас служили в армии Трех Ущелий. Даже не пытайтесь отрицать. В военное время рекрутов набирают в каждой деревне, хотят они того или нет. Выжившие возвращаются домой. У каждого ветерана остается что-то на память, это нам и нужно: форма, броня, всевозможное оружие. Трофеи более личного характера – связки высушенных ушей и другие мумифицированные части тела – оставьте себе, нам от них ни пользы, ни радости. И стыдитесь, что они у вас есть. На этом все. – Огненная Орхидея улыбнулась. – Я же говорила, что у моего мужа доброе сердце.
Перепуганные старики тотчас притащили три шлема, изорванное знамя, пестрый ворох формы и (чему Довесок ни капли не удивился) ничего из оружия. Злобный Отморозок выбрал самую старую и костлявую корову из тех, что жители деревни не успели спрятать, и перерезал ей горло. Мундиры, шлемы и флаг заляпали коровьей кровью и оставили в сторонке сушиться.
– Советую побыстрее разделать эту дряхлую буренку и заняться мясом, – пробурчал Злобный Отморозок.
Тем временем Маленькая Паучиха набрала в переноску для огня углей и, посоветовавшись с Довеском и Огненной Орхидеей, убежала в лес с наветренной стороны деревни. Когда немного спустя она вернулась, за ее спиной занимался пожар.
К тому времени Песья Свора запаслась новехонькими военными трофеями и едой, которой как раз хватало, чтобы неспешно перекусить на обратном пути в лагерь, но ни крошкой больше. Это была сущая малость по сравнению с обычными грабежами, но Довесок знал, что слухи раздуют из мухи слона.
– Мы уезжаем и больше не вернемся, – объявил он. – Если вы сейчас же займетесь противопожарными просеками на окраинах деревни, огонь не успеет причинить серьезного вреда.
Песья Свора подхватила заляпанные кровью трофеи и ускакала по дороге, ведущей к Трем Ущельям. За их спинами поднимались в небо столбы дыма.
– Я доложу, что мы сровняли деревню с землей, – сказал Довесок – Дым подкрепит мои слова. Никому в армии не придет в голову наведаться сюда снова.
– Эти люди не поблагодарят тебя за милосердие, – заметила Огненная Орхидея.
– Они меня проклянут, – согласился Довесок. – Зато их смерть не отяготит мою совесть.
– Любой другой на твоем месте их бы ограбил. Как мило, что ты такой мягкоголовый.
– Мягкосердечный, – поправил он. – В любом случае грабить селян – все равно что лакомиться воробьями: замучаешься ковыряться, а мяса чуть.
– Хаххх! – насмешливо заржал Лютик.
* * *
Когда Довесок вернулся в лагерь, Горный Склон пылал. За пожаром ошеломленно наблюдали его запропавший друг Обри Даргер и главарх Белая Буря.
– Когда я уезжал, война велась вполне культурно, – сказал Даргер. – Что, во имя всего святого, случилось?
Довесок помрачнел.
– Если одним словом, то причина в Мощном Локомотиве. Как оказалось, он твердо убежден в силе жестокости и террора. Что еще хуже, его стратегия, судя по всему, не дает сбоев. Тайному Императору больше не нужны ничьи советы, он за ними и не обращается, и потому смягчить бессердечие главкома никак не возможно.
– Такое бессмысленное разрушение нежелательно хотя бы из соображений логистики, – заметила Белая Буря. – Любой город – сокровищница припасов, необходимых армии в походе.
Даргер недоумевающе покивал.
– Насколько я понимаю, единственным оправданием для войны является шанс пограбить в городах. А что я вижу? Самое настоящее расточительство.
– А как бы поступил ты? – спросил Довесок.
– Вместо того чтобы тратить силы на разрушение речных городков, я бы обошел их стороной и сразу двинулся к столице Перекрестку. В ней сходятся все дороги центрального Китая, отсюда и название. Как только мы завладеем столицей, у более мелких городов не останется выбора, и они запросят мира.
Лагерь и пылающий город соединяла широкая дорога. На полпути высились грубо сколоченные косые кресты. Издали доносился слабый стук молотков.
– Пожалуйста, скажите, что это не то, что я думаю.
– Это то, что ты думаешь, – подтвердила Белая Буря. – Но я еще никогда не видела их в таком количестве.
– Увы, Мощный Локомотив верит еще и в сдерживающее воздействие распятия на кресте, – нахмурился Довесок. – Но хватит об этом. Заостряя внимание на плохом, мы не способны по-настоящему оценить бесконечные радости жизни. Друзья мои, с возвращением! Хорошо ли съездили?
– Еще час назад мне казалось, что да. – Даргер задумчиво потер подбородок.
По прошлому опыту Довесок истолковал его жест как: «Мы на грани провала. Как обратить его нам на пользу?» Сам он не считал, что все настолько плохо, но вслух сказал лишь:
– Остается уповать на перемены. Разве не советует один из классиков китайской философии проявлять терпение?
– По-моему, они все это советуют, – отозвался Даргер.
Пока они беседовали, вернулся главком Мощный Локомотив. После уничтожения Горного Склона и казни вражеских солдат от него смердело потом и машинным маслом. Отделившись от отряда, он улыбнулся Белой Буре, а при виде Даргера и Довеска набычился.