Очень Дикий Запад

Выбираясь в эту короткую экспедицию, Люк искренне надеялся, что его скверное самочувствие останется на ранчо. Не тут-то было! Становилось еще хуже. Голова напоминала пустую бочку, в которой засела парочка взбесившихся кошек, постоянно завывающих дурным голосом и скребущих по стенкам острыми коготками. В желудке кто-то беспрерывно танцевал дьявольскую джигу, отчего нутро стремилось наружу, уступая место невидимым танцорам.

Ко всему прочему, Люка не оставляло смутное тревожное чувство того, что вокруг нечто неуловимо для взора изменилось. Что именно — непонятно, но то, что мир стал не таким, как был, это точно. Объяснить все это не представлялось возможным, и оставалось только пообещать (самому себе) разобраться во всем, как только самочувствие улучшится, и голова более или менее станет соображать.

За невеселыми мыслями Люк и не заметил, как добрался до ранчо. Оставалось только обогнуть забор и въехать в открытые ворота.

— Промахнулись мы с тобой, старушка, — погладил он Молли по шее. — Задумались. Эй, Генри! Проволоку привезли?

Генри вышел навстречу всаднику, и то, как он выглядел, заставило Люка содрогнуться. Воспаленные глаза, окрашенные в бордовые оттенки, запали вглубь черепа. Побелевшее до мертвецкой синевы лицо вытянулось, придавая Генри сходство с зомби из фильма.

— Слушай, ты бы прилег? Сказать тебе о том, что ты дурно выглядишь, равносильно тому, что не сказать вообще ничего.

Генри протянул дрожащую руку и принял у Люка узду. Молли шарахнулась в сторону.

— Тпру-у-у! — осадил ее Генри. — Чего всполошилась? Я же не под венец тебя поведу.

Сплюнув на землю тягучую слюну и отерев рот, он вымученно улыбнулся своей шутке и обратился уже к Люку.

— Мистер Вилд. Мне, конечно, очень дурно, но поверьте мне на слово, бывало и хуже. Я справлюсь.

Он вдруг замер, словно забыл про существование Люка, уставившись мертвым взглядом в пустоту. Пробыв в таком непонятном состоянии всего лишь пару секунд, он снова, как по мановению волшебной палочки, включился в реальность, продолжил:

— Проволоку не привезли и, как вы сами понимаете, уже не привезут. Сегодня, во всяком случае. Как у них все это работает — ума не приложу. Лентяи, одним словом. Как копы, святая Мария мне в свидетели. Только и умеют, что кофе глотать и жрать пончики. Поди заставь их выполнять свое дело! Коль уж не захотят, то и война их с места не сдвинет. Куда катятся Штаты?

— К светлому, сытому будущему, Генри. Наш курс не изменен. Послушай, а в хозяйстве разве не найдется у нас полсотни метров колючки?

— Как же? Естественно, найдется. Пока я у вас ответственен за хозяйство, оно будет в полном порядке. Даже несмотря на мое темное пьяное прошлое.

— Прошлое?

— Да, мистер Вилд. Именно — прошлое. Я уже все решил. С выпивкой покончено. Женюсь, вы позволите мне жить у вас на ранчо с семьей?

— Да хоть собаку еще в довесок заведи!

— Во-от, — удовлетворенно протянул Генри. — Женюсь, значит, детишки пойдут. Негоже им на отца с бутылкой смотреть. Я правильно мыслю?

— Конечно, Генри. Так что там с моей колючкой? Еще успею смотаться и залатать изгородь.

— Сейчас принесу. Вы, я так понимаю, пикап отдали Хулио? Я загружу в бьюик. Не стоит Молли гонять по жаре.

— Да, конечно.

Генри увел лошадь к сараю.

*****

Машину подбрасывало на ухабах с такой силой, что Люк стал сомневаться в том, что доедет до места назначения. С каждым новым скачком автомобиля его нутро салютовало все мощнее и мощнее. Недалёк тот момент, когда придется остановиться и приняться за отбивание поклонов, сопровождая эти поклоны рвотой. Но был и приятный момент от такой тряски: инструмент в багажнике подпрыгивал вместе с авто и издавал вполне сносные мелодичные звуки, что в свою очередь заменяло отсутствие музыки. Радио упорно шипело, не отзываясь ни на одной из частот.

Кое-как добравшись до места, выгрузив из машины все необходимое для ремонта, Люк принялся за дело. Провозившись не менее пяти часов с починкой, он из последних сил загрузил в багажник инструмент и, опустившись на водительское место, откинулся на сидение. Чувствуй он себя хоть немного лучше, то дело, которому он посвятил весь сегодняшний день, не заняло бы и получаса. А так — что имеем, то и имеем.

Сам того не заметив, провалился в глубокий сон.

Снилась муть. В прямом смысле этого слова. Белесый, плотный туман перед глазами, через который изредка проявлялись смутные силуэты и слышались приглушенные голоса, а иногда и крики. Протяжный, судорожный вой койота выдернул его из этого тумана, переместив обратно на сидение бьюика.

Темно.

— Или я ослеп, или я выспался.

Люк заерзал на сиденье, хоть как-то разгоняя остатки сна. Открыл дверцу машины, выбрался на воздух. Вдохнул полной грудью и очень медленно выдохнул. Поднес ладони к лицу и с силой, но без фанатизма принялся тереть щеки. Сон окончательно отступил. С прискорбием обнаружив, что его все еще нещадно мутит, с досадой чертыхаясь, устроился за баранкой и, заведя двигатель, тронулся к ранчо.

Фары резали темноту, как самурайский меч — запущенные в воздух фрукты. Испуганные ревом мотора мелкие птички срывались с насиженных мест и со скоростью молнии перелетали через дорогу, рискуя быть размазанными о лобовое стекло или о решетку радиатора. Все как всегда. Тогда почему? Почему не отпускает ощущение неправдоподобности всего происходящего? Черт его знает.

Свернув с асфальтированной дороги на гравийку, ведущую к его ранчо, Люк словил себя на мысли, что за все время пути он не видел ни одной попутной или же встречной машины. Это наводило уже на тревожные мысли. Может, в мире произошло нечто страшное, а он устроился у себя на отшибе и ничегошеньки не знает? Мало ли?

Въехав во двор, Люк резко ударил по тормозам, чуть не наехав на Генри. Тот, опустившись на корточки, находился спиной к машине, склонившись над чем-то большим, лежащим на земле прямо перед ним. Такого резкого торможения многострадальный организм Люка не выдержал, и ему пришлось поспешно выбираться на улицу, дабы не испачкать рвотой салон.

Когда первые желчные потоки иссякли, Люк с трудом выпрямился и окликнул Генри:

— Эй, все в порядке? Что ты там делаешь?

Генри резко обернулся, крутанувшись на пятках. В свете фар Люку показалось, что глаза его работника ничего человеческого более не имеют и скорее походят на белесые бусины дохлой рыбы. Нижнюю часть лица прикрывало нечто блестящее, синюшное. В следующий миг Люк понял, что именно держит в зубах Генри, и догадка его не обрадовала. Это требуха, и требуха не чья-то, а его Молли. Кобыла лежала, вздымаясь неживой горкой прямо у ног Генри. Разорванное брюхо все еще парило, что прямо указывало на недавнюю кончину животного.

Весь покрытый коркой загустевшей крови, Генри издал утробный рык, походивший скорее на предостережение, чем на угрозу. «Не лезь, это мое» — вот что означали эти звуки.

Попятившись, Люк споткнулся, упав на задницу, зашипел от резкой боли. Копчиком о вросший намертво в землю булыжник — то еще удовольствие. Не понимая, что происходит, тело само по себе, без связки с вопящим сознанием, спасало себя. Пятки бойко толкали землю, заставляя руки перебирать так быстро, насколько это вообще возможно. Отползая от непонятной, пугающей своей неестественностью угрозы, разум искал хоть какой-то выплеск эмоций.

— Ты что? Ты как?

Генри не отвечал. Он снова отвернулся от Люка и «нырнул» в развороченное нутро Молли. Звуки, сопровождающие этот «нырок», вновь заставили согнуться. Пустой желудок не выдал ничего, кроме остатков желчи, обжигая иссушенный пищевод.

— Твою мать! Во имя всех святых — отойди от животного! — сплевывая остатки зеленой слизи, прокричал он.

Сам того не заметив, вскочил на ноги, выхватывая кольт из кобуры.

— Отойди, отойди ублюдок!

Взведя курок, выстрелил в воздух. Никакой реакции не последовало. Вместо того, чтобы, как любой человек в здравом уме, оглянуться на грохот выстрела, Генри, казалось, лишь еще глубже зарылся лицом в мертвое животное.