Страница 10 из 46
И теперь я сижу внутри.
Здесь прохладно. Пахнет влажными душистыми травами и чуть подгнившими грибами. Под потолком развешены гирлянды из скрепленных между собой желтоватых кристаллов, оплетенных разлохмаченной нитью. Полутемное помещение заставлено деревянными столами с тяжелыми столешницами и скамьями со спинками и без на мощных ножках, вдоль и поперек покрытых глубокими трещинами.
Напротив меня вальяжно уместился Плюшка. Накинул свои мускулистые руки на спинку скамьи, расслаблено растекся по сидушке и максимально злобно воззрился на меня.
‒ Ты уже хочешь сбежать обратно в свой теплый уютненький мирок? — сухо интересуется наставник.
Я, до этого с любопытством оглядывающая все темные углы, гадая, откуда выскочит бодрый официант, разворачиваюсь к нему всем корпусом и посылаю свои брови ввысь ‒ обозревать окрестности моей кудрявой прически.
‒ И? — допытывается Плюшка, не особо реагируя на изумленное выражение моего лица, которое я ни капли не скрываю.
‒ Вы серьезно?
‒ Про теплый мирок? Естественно. — Профессор Ярый поворачивается в сторону стены, где в тусклом желтоватом свете выступают силуэты бутылок, каких-то травянистых букетов и округлых штук, напоминающих бочонки.
‒ Хочу, конечно. Но на веру ваши слова принимать больше не буду. — Складываю руки на груди и наполовину прячу пальцы под края куртки. Зябко, жуть. — Вы меня подставили уже целых два раза. Или три? Как посчитать пинок на арену и умышленный вызов большущей зверюги? Отдельно или сразу со всеми клыками?
‒ Не поднимай кипиш, овечка. — Наставник звонко цыкает левым уголком губ, вздувая при этом всю щеку в плотный шарик. На меня он не смотрит. Его внимание полностью поглощено застывшей тьмой на другой стороне помещения. — Сказал же, буду инструктировать тебя, чтобы ты случайно не откинула свои овечьи копытца. И это подразумевает и то, что я не выкину тебя обратно ‒ под действие заклинания условия ‒ до наступления подходящего момента.
‒ Могли бы и раньше не выкидывать, ‒ от души передразниваю его ленивые интонации.
Плюшка наконец прерывает зрительную связь с темнотой и, скорчив мину, прижимает ладонь к сердцу. Этот жест прямо пропитан нелепым патриотизмом.
‒ Ну и что? Я верил, что ты справишься! — заявляет наставник, вдохновенно раздувая ноздри. — И с воздействием заклинания, и с попытками вернуть тебя в стены академии.
Ой, дядя, подберите вашу лапшень с батареи! Вы промахнулись мимо цели.
Наверное, морда лица у меня не сильно доверчивая, да и написано на нем, что экспрессией в речи наставника я ни фига не прониклась. Потому что Плюшка вдруг теряет дух патриотизма и активно требует у невидимого бармена чарку «синенького».
То, что я ранее принимала за силуэты бутылок и бочонков, неожиданно начинает двигаться. Ставлю длиннющую бровь моего наставника на то, что там, в тенях, затаился тот самый «гаденький упырь», в честь которого и назван паб.
Ну, а если проиграю спор, готова выплатить проигрыш и второй бровью наставника. Я ‒ девчонка щедрая.
Бабац!
С адским грохотом нам на стол падает средних размеров бочонок.
Прочищаю горло и, подтирая джинсами скамью, медленно переползаю поближе к столу. Испугали, черти! Чуть в пол от неожиданности не ввинтилась.
Смотрю на бочонок, затем оглядываюсь на шевелящуюся тень. Сервис ‒ просто огонь. Заказал и ‒ жух! ‒ в тебя уже метают выпивкой и закусоном. Тут хочешь-не хочешь, а в полной мере прочувствуешь наглядность выражения «алкоголь в голову ударил».
Плюшку такое обслуживание ни капли не удивляет. Он отцепляет с боковины бочонка кружку и ловко выбивает пробку с верхнего края. Наклоняет емкость и, высунув язык от усердия, наполняет кружку пенистой желтовато-голубоватой смесью. В нос мне ударяет терпкий аромат.
А профессор Ярый в скромника не играет. Успеваю моргнуть всего раза два, а тот уже опрокидывает в себя не меньше семи «чарок» яркой бурды.
Дело житейское. Жизнь удручает, работа депрессивная, девки всякие камнежорками погоняют. Как тут не приложиться к «синенькому»?
‒ Ну что, б-б-барашек?.. Хех… ‒ вытягивает Плюшка, подмигивая мне сразу обоими глазками.
Барашек? Так, видимо, меня только что повысили.
Вот что бухло животворящее делает.
Глава 13. Дичь и рейтинг
Поудобнее устраиваюсь за столом и готовлюсь стать юным исследователем поведенческих особенностей существа вида «наставник обыкновенный», подвид «гнусный», состояние «вдрабадан».
Интересно, у профессора Ярого такая бешеная скорость употребления крепеньких напитков входит в привычку или мое присутствие так на него действует? Что-то вроде «на треп с тобой буду готов только после десяти чарок приемом вовнутрь».
‒ Чего зыркаешь, б-барашек? — Плюшка смахивает с бровей блестящие капли и удовлетворенно крякает. — Н-налетай. Бодрое п-питье.
‒ У меня градусное ограничение. — Мотаю головой. — Сегодня утренний стакан кефира, увы, уже на раз исчерпал мой лимит. А вам уже вкатило?
‒ Я трезв как стеклышко-о!
‒ По всей видимости, это какое-то мутное стеклышко. ‒ Морщу нос от новой волны пронизывающего запаха.
‒ Не присое-е-единишься? ‒ Наставник толкает в мою сторону пустую кружку.
‒ Неа.
‒ А зря, ‒ авторитетно заявляет Плюшка и наливает себе еще чарку. — Не сиди без дела, б-барашек.
‒ Ну, тогда я бы покушала. Курочку, например.
Наставник на мое предложение громко хлюпает цветастой жидкостью и от души ударяет чаркой по столешнице.
‒ Да не вопрос. Угощаю, кудряха. Никола! Неси птицу!
‒ Да, Никола, неси дичь! — тут же присоединяюсь я к призыву.
Как тут не взбодриться, когда мне посулили халяву?
Бугристые живые тени, со стороны которых к нам прилетел бочонок, устремляются к потолку, и в круг света вступает огромный невообразимо непропорциональный мужик. Лысая голова у него громадная и по форме напоминает вспухшую грушу, которую посадили на шею боком. Тело вытянуто параллельно полу и визуально удлиняется еще больше за счет мощных рук, размер которых, скорее всего, намного превышает рост мужчины. На нем просторное одеяние грязно-серого цвета, имеющее сходство с холщовым мешком, которое сужается в нижней части его тела. Я даже не сразу осознаю, что ног у него нет совсем. Их заменяет объемный нарост, вокруг которого и подвязывается низ пышного одеяния. Передвигается Никола на руках, качая туловище, будто гигантский маятник.
Всего каких-то пару секунд понадобилось ему, чтобы переместиться поглубже во тьму, и столько же для того, чтобы вытащить из волшебного ниоткуда чан с огромной мясной ножкой. Вот только до стола он двигался уже другим способом: на пальцах свободной руки! Перемещал их, неся всего себя вперед.
Бесстыдно пялюсь на это чудо-юдо. Так вот ты какой, гаденький упырь.
Бармен — верх эпатажа, но вид у него такой, словно он уже мысленно обглодал мне все ребрышки и сейчас примеривается к вкусненькой черепушке.
Попутно обнаруживаю, что у местного заводилы чуть больше пар глаз, чем я привыкла видеть. Четыре, если не ошибаюсь. О, да, ошибаюсь. Вон пятая пара — как раз на линии роста невидимых волос. И все пять пар фокусируются на мне.
‒ Не нависайте, Николай, ‒ чинно прошу я, а у самой внутри от страха все поджилки в узелочки скручиваются.
Жух! Я аж подпрыгиваю, когда мне под нос неожиданно подсовывают огромный кулак.
Это намек? Угроза?
Помну, раздавлю, раскатаю? Рулетиком загну и в печку до готовности?
Мои мысли на гастрономические темы прерывает все та же рука Николы. Пальцы разжимаются, и на широкой ладони обнаруживается салфетка, сложенная в форме лебедя.
‒ О… спасибо.
А упырь-то не такой уж и гаденький.
Плюшка, молча наблюдавший все это безобразие, досадливо кряхтит, наклоняется вперед и щелчком пальца стряхивает салфетного лебедя на пол.
‒ Не маячь, г-громила, ‒ бурчит он, вяло отмахиваясь от великана рукой. — Нашел к кому подлизываться. Это в-в-врагиня всего л-люда мужского.