Живи!

— Тебя, правда, раньше клеймили? Не вижу следов.

Из его вопросов было понятно, что рей-на среди королевских рабов или нет, или они были куплены недавно. Клеймо на нас, кроме нанесённого магией, исчезает спустя год. Я заверил, что да, меня клеймили — как минимум тридцать раз. Кузнец недоверчиво морщился и всё равно выбрал самое маленькое клеймо, за что я был ему благодарен, хоть и думал мастер не обо мне, а о том, чтобы не испортить имущество хозяев. Как бы привычна ни была процедура (если к ней вообще можно привыкнуть), а также её последствия, я хорошо понимал, что работать будет трудно.

Было. Голова кружилась, и к концу дня я не смог добраться до барака — зарылся в солому в пустом стойле подальше от помещения конюхов.

Следующий день прошёл так же, только с утра меня ждал не кузнец, а надсмотрщик и злой невесть на что господин Дамин, отвесивший мне пару оплеух за то, что остался на конюшне. Он долго кричал про важность дисциплины, когда отправил меня и ещё несколько провинившихся рабов драить полы в гостевом крыле дворца.

Мне всегда казалось странным поведение рабов-людей. Крайне редко они могут собраться в группу больше трёх человек. Обычно же они или не замечают друг друга кроме нескольких свободных часов перед сном, или мешают друг другу жить. Совсем не распространена среди людей помощь друг другу — по крайней мере, я не видел подобного. Конечно, рей-на не любили — нам доставалось меньше плёток, потому что наказывать нас мог только господин или надсмотрщик по приказу хозяина. Ну и потому что мы "обезьянки". Я привык и уже считал нормальным перевёрнутое ведро с помоями мне на голову или на вымытый мной пол. Но когда их же мальчишка, наверняка недавно проданный, растянулся на полу, чуть не попав под ноги хозяину покоев и его гостям, работающий рядом с ним мужчина всего лишь сделал вид, что не заметил.

Зная это, я никогда не мог понять, как люди смогли объединиться, чтобы воевать с нами. Ведь не рабы были в армии, покорившей Вечный лес.

Благодарность у людей тоже не в ходу: пришедший в себя мальчик влепил мне ещё одну оплеуху, сопроводив её ругательствами, пока я помогал ему подняться. А остальные косились так, будто я собирался разложить их собрата прямо здесь, на полу, и сделать с ним то, что хозяева чаще всего делают с рей-на. Удивительные человеческие предрассудки: сначала они вынуждают нас быть тем, кто мы теперь есть, а потом убеждают себя, что нам это нравится, что мы без этого не можем. Люди — странные существа.

Мне не повезло: рей-на действительно не было среди дворцовых рабов. Помощник господина-распорядителя сообщил мне это вечером, предложив не смущать других рабов и лечь где-нибудь подальше. Лучше бы — снаружи, жаль, что это запрещено правилами. Спорить у меня сил не было: я устроился в глубине длинной комнаты, под окном, где конечно, было свободно. Ночи в столице холодные, несмотря на жаркие дни, и из окна дуло.

Покормить меня снова забыли. Когда я заикнулся надсмотрщику о воде, он швырнул в меня кружкой, обругав, что из-за меня он сделал неудачный ход в лайте, в которую играл с помощниками и приближенными "любимыми" рабами. Я допил то, что не разлилось из кружки, понял, что говорить о воде для умывания не стоит и побрёл к своему месту, думая, что завтра будет то же самое, и надо бы проснуться пораньше — стащить еду перед тем, как рабы встанут.

Из тяжёлой дрёмы меня вырвал знакомый запах дыма вперемешку с цветами и удивлённый вздох надсмотрщиков вместе с тихим ругательством.

— Ваше Высочество, мы можем вам чем-нибудь помочь?

— Госпожа, что вы здесь делаете? Позвольте, проводить вас в ваши комнаты.

Моя хозяйка плавно уклонилась, обнаруживая свою демоническую природу. И, аккуратно перешагивая спящих рабов, стала пробираться по комнате, освещая себе путь односвечным фонарём.

— Ллир, ты где? Я не могу уснуть, почему тебя нет? Тебя мне подарили, так почему тебя нет рядом со мной, когда ты нужен? Это нечестно. Неправильно…

— Я здесь, госпожа.

Она обернулась, обнаружила меня на коленях перед собой и улыбнулась.

— Вот ты где. Пошли, — и отдала мне фонарь.

— Госпожа, вы могли послать слугу, — сказал ей надсмотрщик, открывая входную дверь и низко кланяясь.

Хозяйка недовольно посмотрела на него.

— Я уже посылала вчера.

— Госпожа, мы не знали!

Принцесса фыркнула.

— Ну конечно. У слуг вечно находятся неотложные дела, когда нужно выполнить моё поручение. Идём, Ллир.

Уже закрыв дверь в свои покои, она забрала фонарь и кивком показала, что я должен следовать за ней. Мы прошли мимо её спальни в гостевую комнату, отличающуюся от спальни госпожи только зелёно-жёлтой расцветкой и отсутствуем будуара. Госпожа поставила фонарь на стеклянный столик у кровати.

— Вот. Чтобы мне не приходилось больше спускаться за тобой туда, ясно, Ллир? Я хочу, чтобы ты жил здесь. Рядом.

Стоя перед ней на коленях, я оглядел комнату.

— Да, госпожа. Вы позволите задать вопрос?

Она кивнула.

— Где мне позволено спать?

Госпожа почесала коготком бровь и нахмурилась.

— Тут, — она похлопала по кровати. — Ты не понял? Я отдаю тебе эту комнату. Чтобы ты в ней жил. Теперь понятно?

— Да, госпожа, — медленно произнёс я. Ничего мне не было понятно. — Вы имеете в виду, что вы спите здесь, и я вместе с вами?

Хозяйка посмотрела на меня и, устало вздохнув, сказала:

— Иди помойся. От тебя воняет. Купальня — там.

Я совершенно её не понимал.

— Я могу пользоваться купальней ваших гостей?

— Да, чёрт возьми! И немедленно! — закричала она. — Сейчас!

Меня как подбросило.

— Потом в мою спальню — и поживее, я спать хочу! — крикнула она мне вслед.

Я торопился, как мог. Даже взял один из лосьонов, которые стояли рядком на полочке над бассейном. Так быстрее и, быть может, госпожу не покоробит, что рей-на пахнет, как человек. Некоторых это даже заводит. Может, и её? Поэтому приказала мыться здесь?

Она ждала меня в постели, завёрнутая в одеяло, как в кокон. Чёрные рожки поблёскивали в свете единственной свечи.

— Госпожа, прошу прощения, что задержался.

— Почему ты не оделся?

Я обомлел.

— Г-госпожа… я…

— Говорят, ваши женщины пушистые. Это правда?

— Д-да, госпожа.

— А мужчины?

— Нет, — ответил я, не понимая, к чему она ведёт.

Госпожа вздохнула.

— Тогда возвращайся в купальню, надень халат и не смей ходить при мне голый, пока шерстью не обрастёшь. Ясно?

— Да, госпожа.

Всё-таки она ненормальная…

— Хорошо, — кивнула госпожа, когда я вернулся. — Теперь ложись и будем спать. На кровать! — когда она кричала, её голос срывался на писк. Забавно было бы — в другой ситуации. — Да не в ногах, идиот! Я тебе, что, должна всё объяснять?!

Я попытался как можно более красиво изменить позу, чтобы оказаться рядом с ней. В одежде было непривычно и неудобно.

— Простите, госпожа, — я потянулся к её руке. — Вы позволите?

— И что ты делаешь? — недовольно поинтересовалась она некоторое время спустя. — Они же острые. Тебе неприятно.

Я выпустил её палец изо рта, осторожно встретился с ней взглядом.

— Нет, госпожа. Мне нравится. Очень, — это уже было привычно, и я был уверен, что мой голос звучит влекуще-томно. Практически первое, чему я научился в рабстве: говорить хозяевам, как мне нравится всё, что они со мной делают. Эта такая человеческая игра. Господин делает вид (или и впрямь думает), что верит мне — значит, можно всё. — Госпожа, разрешите мне ещё… продолжить…

Она отняла руку и, поморщившись, сказала:

— Ты лжёшь.

— Простите, госпожа, как я смею?

— Не знаю, как, но смеешь и лжёшь. Хватит. Лежи спокойно. И не лги мне больше.

Я послушно лёг, лихорадочно соображая, что ей нужно.

— Госпожа, может быть, вы скажете, что желаете? Я исполню всё, что вы захотите.

Она тихо рассмеялась, положив голову на согнутую в локте руку.

— Всё? Ллир, я не могу приказать тебе полюбить меня. Стать мне другом. Быть со мной по собственной воле. Это то, чего действительно желаю: чтобы кто-нибудь был со мной по своей воле и своему выбору. Но я этого никогда не получу… Поэтому давай спать.