Страница 13 из 14
Однако она пленяла мужчин! Возможно потому, что так безыскусно стремилась к этому! Женщины утверждали, что мадемуазель Кондей никогда не оставит мужчину в покое, пока не пленит, не захватит его внимания хотя бы на пять минут в перерывах между танцами, при переходе грязной улицы… В течение этих коротких мгновений она стремилась полностью поглотить внимание мужчины и даже попытаться вызвать восторг и обычно всегда преуспевала в этом.
Таким образом, женщины ее ненавидели; мужчинам она нравилась: всегда лестно вызывать подобное внимание.
И Кондей могла бы быть вполне довольна собой – она, как Мадлен из мольеровских «Жеманниц», была просто неподражаема.
И вся эта жизнь Дезире Кондей проходила как раз в те золотые деньки накануне страшных времен, когда Париж сошел с ума, когда в нем поселилась Королева Террора и бывший король Людовик был казнен.
Кондей своей легкомысленной головкой сразу же поняла, что лучше всего в такой ситуации сбежать в Лондон. Идея, конечно, была весьма авантюрна; эти скучные англичане за морем так плохо понимали, что такое настоящая актерская игра! Трагедия? Хорошо! Passons! Их тяжеловесные актрисы еще могут сыграть одну-две большие сцены, в которых гренадерская внешность и командирский голос не окажутся лишними, а выпирающие зубы останутся незамеченными в агонии драматического экстаза.
Но комедия! Ах, ça non, par example![4] Мадемуазель Кондей видела несколько английских леди и джентльменов в былые времена в Тюильри и решительно никого не могла представить играющими пикантные сцены из Мольера и Бомарше.
Мадемуазель Кондей считала, что у каждого англичанина врожденные огромные зубы, а большие зубы отнюдь не способствуют комедийному действу, где нужно хорошо говорить, улыбаться и кокетничать.
Ее же собственные зубки были маленькими, белыми и острыми, как у котенка. Да! Мадемуазель Кондей думала, что это будет страшно интересно – приехать в Лондон и показать лавочной нации, какое приятное и изящное наслаждение может давать театр.
Разрешение на выезд из Парижа было сделать довольно легко. Да и вообще эта прекрасная дама никогда не встречала особых трудностей на пути к тому, чего ей очень хотелось.
В данном случае у нее оказалось предостаточно друзей в высших кругах. Еще был жив Марат, великий поклонник театрального искусства, Тальен был личным ее обожателем, а депутат Дюпон готов был сделать все, что бы она ни попросила.
Дезире хотелось играть в лондонском театре «Друри Лейн»; ей хотелось в Англии играть Мольера на французском языке, и она даже нашла некоторых своих коллег, готовых присоединиться к ее авантюре. Они решили давать публичные представления в пользу голодающих французов; в Лондоне множество всяких социалистических клубов, приближающихся по взглядам к якобинцам, которые и окажут им полную поддержку.
Тогда Дезире стала бы служить своей стране и своим соплеменникам, а заодно посмотрела бы мир и поразвлекалась сама. В Париже она скучала. Она помнила также и о Маргарите Сен-Жюст из «Maison Moliére», отхватившей в Англии муженька с несметным богатством. Демуазель Кондей не приходилось бывать в «Maison Moliére», она была ведущей актрисой в одном из небольших, но очень изысканных театров Парижа и чувствовала себя совершенно спокойной и готовой так же овладеть каким-нибудь милордом, ссудившим бы ее хорошими деньгами и одолжившим бы свое английское имя.
С такими намерениями она отправилась в Лондон. Однако ее экзерциции не увенчались абсолютным успехом. Поначалу ее компания получила несколько ангажементов в небольших театрах, согласившихся давать представления классических французских комедий на языке оригинала. Но в моду они, увы, не вошли. Неприязнь к Франции и всем ее действиям была слишком сильна среди тех, кого так старалась пленить своими талантами мадемуазель Кондей, и золотая молодежь совсем не горела желанием смотреть Мольера, играемого французами и на французском.
К тому же и находящиеся в Англии соотечественники Дезире не очень-то интересовались ее успехами. Одни из них – аристократы и эмигранты – смотрели на актрису, подружку парижских якобинцев, как на каналью, всячески игнорировали ее присутствие в свободной стране или же ругали при всяком удобном случае. Других, состоящих в основном из агентов и шпионов революционного правительства, она сама презирала от всей души. Поначалу они имели виды на ее дарование и время, но Кондей очень быстро устала от них и стала вести себя все более и более осторожно, чтобы ничем не походить на людей, имеющих дурную репутацию у той самой jeunesse dorée, которую ей так хотелось пленить.
В собственной стране она всегда была доброй республиканкой. Марат явил миру талант благодаря крепким фразам о ее дарованиях в своей популярной газете; в Париже она общалась с актерами, являющимися республиканцами по убеждениям. А в Лондоне, хотя аристократы и эмигранты ругали ее, ей тем не менее не хотелось связываться с санкюлотскими журналистами и памфлетистами, томящимися в социалистических клубах столицы и являвшимися первыми организаторами всех мятежных сборищ и опасных союзов, которые доставляли так много беспокойства и озабоченности мистеру Питту и его коллегам.
Постепенно почти все актеры, сопровождавшие Дезире Кондей, один за другим возвратились на родину, а когда была объявлена война, то по условиям «Билля об альянсе» выслали уже и последних ее компаньонов. Но Дезире осталась. Ее старые парижские друзья смогли предупредить ее, что теперь она будет принята далеко не с радостью. Санкюлотские журналы Англии, агенты и шпионы революции желали отыграться за те ругательства, которыми поносила их молодая актриса, а в те дни во Франции самая простая неприязнь могла иметь непредсказуемые последствия. И Кондей возвращаться не решалась, во всяком случае сейчас.
Она твердо верила в свои интриганские способности, в свое хорошо известное обаяние, в восстановление дружбы с якобинской кликой и потому вновь обратила внимание на социалистические клубы Англии, столь падкие на всякие усыновления. Однако, пытаясь удержаться на двух стульях, Кондей, в полном соответствии со славянской поговоркой, очень скоро грохнулась на землю. Ее махинации стали известны в официальных кругах, связь ее с мятежными клубами была предана широкой огласке, и однажды вечером Дезире оказалась лицом к лицу с адресованной ей бумагой. Последняя, присланная из Канцелярии малой государственной печати его королевского величества, гласила, что, согласно главе V Уложения 33-го Георга III, она, Дезире Кондей, французская подданная, находящаяся в данный момент в Англии, обязана покинуть королевство по приказу его королевского величества в течение семи дней с момента получения уведомления. Если же означенная Дезире Кондей откажется выполнить приказание, она будет подвергнута аресту, предана суду и приговорена к тюремному заключению сроком на один месяц, после чего будет в кратчайший срок депортирована во Францию под угрозой лишения жизни. Это означало, что мадемуазель Кондей имеет только семь дней для того, чтобы установить полное примирение со своими бывшими друзьями, управляющими теперь Парижем безжалостными и не просыхающими от крови руками. Так что ничего удивительного, что в ночь после получения бумаги Дезире Кондей страдала зловещей бессонницей.
Она не решалась вернуться на родину, а из Англии ее вышвыривали! Что же с ней будет?!
Это случилось как раз за три дня до того знаменательного ричмондского праздника и двадцать четыре часа спустя после появления на берегах Темзы бывшего посла Шовелена. Кондей и Шовелен вскоре же встретились в Клубе французских якобинцев в Сохо. И вот теперь красавица Дезире оказалась в Ричмонде и наслаждалась ощущением, что удача еще не совсем покинула ее.
Всего лишь один разговор с гражданином Шовеленом вновь склонил ветреницу фортуну к услугам мадемуазель Кондей. Более того, молодая актриса увидела впереди интригу, драматические ситуации, приятные укусы мщения, – короче говоря, все то, что представляло для Дезире пищу, воду и кислород.
4
Здесь: нет, например! (фр.)