Четвертые

На этом мы тогда и закончили.

…Первый этаж! Лестница закончилась.

За распахнутой настежь дверью – потерявший движение воздух. Солнце закрыто серой завесой, никого… На стоянке у дома полно машин. У нас обычная многоэтажка в спальном районе, такие во всех мегаполисах. С аптекой и банком на первом этаже, с магазином «24 часа».

Вчера мор закончился, в ночной отчаянной попытке найти живых людей я столкнулась у помойки с бомжем в зеленой шапочке. Он и сказал мне, что это конец, что мор так и «работает» – стремительно, не оставляя за собой никого. Вокруг множество открытых магазинов, домов и квартир, но словно следуя заложенной программе поведения, этот переживший мор человек, что-то ищет именно в помойке.

P.S. Мор – повальная, массовая смерть, в Древнем Риме так звали одного из богов с соответствующими функциями.

Только после этой встречи мое сознание впустило в себя информацию и смысл происшедшего, что нужно срочно действовать, что ничего само не наладится. Что это были не три дня чего-то непонятного, но поправимого, а три дня смерти нашего мира.

С высоты открывается пугающая панорама города. Пустые улицы, брошенные машины, сошедшие с рельс трамваи, столкнувшиеся и еще дымящиеся грузовики. Ничего не работает, огни не горят, некому нажимать и переключать кнопки, чтобы все функционировало. Хотя кое-где из ТЭЦ еще идет дым, без людей доживает свое время неуправляемый никем механизм. И самое чудовищное – кругом трупы, очень много трупов: на улицах, в помещениях, везде, где закончилась жизнь каждого конкретного человека. Воздух города буквально пропитан запахом смерти и… разложения.

Ноги сами ускоряют шаг, и я подбегаю к папиной машине. Вожусь с замком – руки трясутся. Фуф! Насколько же проще с компьютерами! Они не только мои друзья, они моя работа и, виртуальный мир намного интересней и честней нашей реальности. Я создаю программы защиты, можно сказать, живу в них. Наверное, я интроверт и социопат.

Открылась, наконец-то! Сумку запихиваю назад и падаю на водительское сиденье.

Все случилось в три дня. Как я понимаю, во всем мире. Смерть заставала кого где: за столиком в кафе, за штурвалом самолета, в душе… на самом деле никто даже понять ничего не успел. И я, пока не осталась одна.

Противный звук: Пчих – Пчих. Ну давай, ну, пожалуйста! Не заводится… Боже, я любой компьютер могу починить, а с этим механизмом не справиться! Божечки, что же делать-то? Надо выбираться отсюда. Раньше меня раздражали люди (точнее, их общество), а теперь – их отсутствие. Мертвый мир, где ты живой один, – очень страшный. Сейчас я, пожалуй, согласилась бы на компанию любого живого человека, не знаю, правда, на сколько бы меня хватило…

Так значит, аккумулятор за эти дни, видно, сел. Надо прикурить. Разумеется, у папы в бардачке провода. Я аккуратненько прицепляю их к аккумулятору. Вроде все правильно, у меня фотографическая память – папа именно так и делал. Теперь нужно найти открытую машину. Бегу по парковке: одна, вторая – дергаю, закрыты. Третья, четвертая – то же самое. Тонированный Land Rover – здесь точно ничего не светит. Я механически дергаю ручку и не успеваю ойкнуть от радости, что дверь открылась.

– АААА! АААААААА!

Из машины на меня вываливается коротко стриженная тяжелая мертвая блондинка! С криком я убегаю прочь. Меня трясет так, что земля ходуном ходит. Тяжело дыша, сижу за папиной машиной.

Родители на Алтае, сестренка в летнем лагере, а я в городе, полном трупов. И я обязана найти и спасти свою семью! Несмотря ни на что! Они единственные в мире люди, которых я люблю. Единственные, за кого отдам свою жизнь. Но только когда вокруг умер мир, я поняла, как сильно нуждаюсь в них.

Набравшись храбрости, но трясясь от страха, я двигаюсь к машине мертвой блондинки, и хоть стараюсь не смотреть на нее, но все же приходится, мне ее не обойти. Почему-то бросаются в глаза очень длинные и очень черные нарощенные ресницы, по-детски удивлённое выражение лица. Это невыносимо! Я делаю глубокий вдох, переступаю через блондинку и сажусь в ее машину. Rover, мягко урча, заводится, салон обдает свежей прохладой из кондиционера. На торпеде махает крылышками красная бабочка. На секунду… На мгновенье… Возникает искушение уехать на этой машине. Я намного быстрее доберусь до «Радуги». Но… не брать чужого вбили мне в голову в детстве. Я даже не подозреваю, что очень скоро большинство моих убеждений радикально изменится.

2.

Дорога пугающе пуста, даже придорожная листва и та шелестит пугающе! В городе остались живые люди, но нам друг друга не найти. Ничего не работает, на мобильном нет зоны. Если Инна говорила правду, а все указывает на это, помощь я смогу найти только у нее и ее друзей в изолированном поселении «Радуга», где живут только четверогруппники, которых мор, естественно, не коснулся. В ста пятидесяти километрах от Москвы.

К сожалению, мне одной не справиться, не отыскать ни родителей, ни Лесю. У них вся надежда на меня, и чем скорее я найду помощь, тем больше у них шансов выжить. Родители еще продержатся пару дней, а сестренке помощь нужна немедленно! Ей всего семь, она очень нежный и хрупкий ребенок. У нее кудрявые светлые волосы и синие глаза и еще она очень общительна в отличие от меня. Каково ей одной в лагере, полном мертвых друзей и вожатых?

Машина пролетает по пустым улицам, мимо светофоров без привычных мигающих огней. Если бы не было так страшно, то было бы смешно. Не переносящий общество человек едет за помощью к людям. За помощью! Я ведь убежденно верю в один-единственный постулат – каждый сам за себя. А теперь несусь в глухую глушь к сектантам (по многим признакам это именно секта, а не община, как они себя называют).

– О, нет!

Я торможу с такой силой, что бедная машина протяжно-жалобно скрипит.

– Дусенька!!!

Перегнувшись через спинку, лихорадочно открываю свою дорожную сумку на заднем сиденье, оттуда, скорбно лупая глазками, на меня смотрит Дуся и, виляя своим лысым хвостиком, прыгает ко мне на коленки.

– Иди ко мне, мой сладкий!

Дуська тыкается своим мокрым пятачком мне в щеку, мой милый белый в крапинку макро-пиг. Как я могла забыть о ней?! Она еще совсем ребенок весом в один килограмм.

– На, маленькая, держи, – я протягиваю ей порезанное на дольки яблоко, она счастливо хрустит.

Выдохнув, мы едем дальше. Дуська на соседнем сиденье планомерно уничтожает яблоки и вращает головой по сторонам.

Мне вдруг стало одиноко, я лишилась своего привычного мира, вообще всего лишилась. Впервые в жизни мне плохо одной еще и потому, что теперь я целиком завишу от других людей, не могу все одолеть сама. «Это временно», «Да, нужно просто это пережить, а потом все наладится, главное найти Лесю и родителей, я так боюсь за них!»

Пиииииип! Значок бензобака на торпеде тревожно мигает.

– Этого еще не хватало…

Впереди маячит заправка. Я подъезжаю и не могу заставить себя выйти – умираю от страха. Смотрю на Дусю, она на меня. Ее вера в меня придает сил. И еще… очень хочется в туалет.

Тихо. Ни огонька. Ни души кругом. Черные окна без света, открытые настежь двери. Оглядываясь, вхожу – никого, к счастью. Так, вон там туалет, вторая дверь, отлично, открываю и.… мертвый мужчина на унитазе: голова запрокинута вверх, невообразимые розовые семейные трусы и невыносимая, тошнотворная вонь. Медленно, мелкими шажочками назад, я пячусь. Надо привыкать, он не последний, не последний и… всегда есть кусты!

Дуська уснула, я сгрызла три банки чипсов и выпила литр колы, но бензин мне не достать! Электричества нет – колонка не работает, я все перепробовала. Что еще делать, не знаю. Оглядываюсь вокруг, может, угнать какую-нибудь машину? Хотя… Ну конечно… дурочка! Хватаю на заправке две самые большие канистры и несусь к машинам: вскрыть бензобак – не проблема! Скоро мы с Дуськой наконец-то доберемся до живых людей. Бензин бодро льется, солнце заходит, выглянув из-за машины, вижу Дусю, бдительно наблюдающую за мной сквозь стекло. Мы выкрутились!