Лето

«Никто и пальцем тебя не тронет, если как-нить поднимешься к нам… Ну, ты навряд захочешь», – добавил он философски, рассматривая ее новые туфельки и красную ленточку в волосах, вплетенную миссис Ройалл.

По правде говоря, Черити никогда не чувствовала ни малейшего желания навестить место своего рождения и обычно стеснялась разговоров с Хайаттом: ни к чему лишний раз напоминать нортдормерцам о своих корнях. Однако сегодня она была почти рада появлению Лиффа. Очень многое произошло с тех пор, как молодой Гарни впервые вошел в двери мемориальной библиотеки Гонория Хэтчерда; и самым неожиданным стало открытие, что хорошие отношения с Лиффом Хайаттом могут быть полезны. «А может, я в родстве с ним?» – с содроганием подумала Черити, рассматривая веснушчатое обветренное лицо, глубоко запавшие щеки и бледно-желтые глаза безобидного животного.

– В коричневом доме возле болот, под Поркьюпайн, сейчас кто-нибудь живет? – спросила она словно невзначай.

Лифф Хайатт озадаченно почесал в затылке, переминаясь с ноги на ногу.

– Там всегда одни и те же живут, – наконец ответил он со своей обычной глуповатой улыбкой.

– Они ведь тоже сверху, да?

– Ну, фамилия у нас одинаковая.

– Послушай-ка, Лифф, – решительно сказала Черити, глядя на него в упор. – Я хочу как-нибудь туда прийти, и не одна, а с джентльменом, который снимает у нас комнату. Он приехал картины рисовать, хочет и тот дом изобразить. – Не желая утруждаться, она больше не дала никаких пояснений, поскольку ситуация все равно безнадежно выходила за пределы понимания Лиффа Хайатта. – Ему надо увидеть коричневый дом и все вокруг.

– Он из городских, что ли? – спросил Лифф, растерянно ероша соломенную копну волос.

– Да. Художник. Сейчас там, внизу, рисует дом Боннеров. – Черити указала на едва заметную черточку дымовой трубы на границе поднимающегося к лесу пастбища и самого леса.

– Дом Боннеров? – недоверчиво переспросил Лифф.

– Ты не поймешь… да и неважно. Главное, через пару дней он хочет прийти к Хайаттам в коричневый дом.

Лифф выглядел все более озадаченным.

– Там Баш по вечерам побузить любит.

– Я тоже приду – вздернув подбородок и не отводя взгляда, заявила Черити. – Скажи им об этом.

– Никто, ни один Хайатт плохого тебе не сделает. Но чужак тебе там зачем?

– Я тебе уже сказала зачем. А ты поговори с Башем Хайаттом.

Лифф отвернулся, рассматривая голубые горы на горизонте, затем опустил взгляд на дымовую трубу дома за пастбищем.

– Ну, до встречи, – наконец промямлил он и, шаркая, побрел вверх по склону. На одном из уступов обернулся и хмуро проронил:

– Я б туда в воскресенье не пошел. – И стал карабкаться дальше, пока не скрылся за деревьями.

Затем сверху донесся стук его топора.

Черити вновь легла на теплом пригорке, но теперь в голове кружился целый рой мыслей, вызванных встречей с Лиффом Хайаттом, «человеком с Горы». Она ничего не знала про свое раннее детство и чувствовала только угрюмое нежелание обследовать те углы, где затаилось несколько нечетких образов. Однако события последних недель разбередили глубины памяти, и прошлое озарилось светом внезапного любопытства. Все, что так или иначе касалось ее жизни, тоже обрело краски, даже самые ненавистные воспоминания стали интересны как часть ее самой.

«А если Лифф Хайатт знал мою мать?» Эта мысль отозвалась дрожью удивления: подумать только, ведь та женщина, что ее родила, когда-то тоже была молодой и тоненькой. Черити всегда думала про мать как про горсточку безымянного праха где-то там, на Горе, но что, если она жива, если она такая же морщинистая и растрепанная, как женщина, иногда выходящая из дверей коричневого дома, который хотел нарисовать Гарни?..

Одно воспоминание о нем – и молодой человек сразу занял главенствующее положение в мыслях, вытеснив смутные догадки о прошлом. Как можно долго думать о том, что было, если настоящее столь богато событиями, будущее столь радужно, а Люций Гарни, склонившийся неподалеку над альбомом для рисования, вдруг поднял голову с улыбкой, озаряющей весь мир?

Увидев, что Гарни идет сюда через пастбище, Черити поспешно спряталась в траве. Когда он делал зарисовки «этих домов», она часто оставляла его одного, уходя в рощу или на склон холма. Отчасти потому, что робела в его присутствии, болезненно осознавая неравенство, особенно очевидное, когда он в пылу работы разражался монологом на тему жизни и искусства.

Поначалу ее не заботило, что весь Норт-Дормер знает: Черити Ройалл возит кузена мисс Хэтчерд по окрестностям в экипаже, который тот нанял у адвоката. Она всегда держалась сама по себе, пренебрегая сельскими ухаживаниями то ли из-за ожесточенной гордости подкидыша, то ли из-за смутных надежд на лучшую участь.

Иногда она завидовала сентиментальным треволнениям других девушек и долгим часам косноязычного флирта с немногими оставшимися в поселке парнями, но стоило ей представить, как она делает новую прическу или украшает шляпку лентой ради Бена Фрая или одного из Солласов, как томление отступало и накатывало прежнее безразличие.

Теперь она поняла, откуда у нее презрение к тому, что может предложить Норт-Дормер, откуда нежелание в нем жить. Она узнала, чего на самом деле стоит, в тот момент, когда Люций Гарни впервые взглянул на нее, замолчал на полуслове, покраснел и оперся на край стола. Однако недавно в груди девушки зародился новый страх, ужас перед вульгарным непониманием ее тайного счастья. Черити не волновали соседские сплетни о том, что она «гуляет с городским», но она не хотела, чтобы всей округе стало известно, сколько часов они проводят вместе каждый долгий июньский день. Больше всего она опасалась, что рано или поздно эти слухи достигнут ушей мистера Ройалла. Несмотря на благосклонность, с какой Норт-Дормер обычно взирал на юные парочки, Черити интуитивно чувствовала, что в день, когда она открыто выразит свое предпочтение, мистер Ройалл вынудит ее «за все заплатить».

Если бы Черити приняла ухаживания кого-то из местных парней, она бы так не тревожилась: решись она, и мистер Ройалл не смог бы помешать свадьбе. Однако все знали, что «гулять с городским» – совсем не то, что идти прямой дорогой к браку: в каждой деревне имелись жертвы подобных рискованных «гуляний». Страх, что мистер Ройалл вмешается, только усиливал радость долгих встреч с Гарни и в то же время вынуждал избегать слишком частых появлений на публике.

Когда Люций приблизился, девушка встала на колени, закинув руки за голову, и потянулась, выражая глубочайшее довольство жизнью.

– Я собираюсь отвести вас в тот дом под Поркьюпайн, – объявила она.

– Какой дом?.. А… понял: то ветхое здание возле болота, где живут люди, похожие на цыган. Занятно, что дом с претензией на настоящую архитектуру построили в подобном месте. Но те люди выглядят неприветливо, к тому же их там немало… Вы думаете, они нас впустят?

– Они сделают все, что я скажу, – уверенно пообещала Черити.

– Правда? – с улыбкой спросил молодой человек, проворно усаживаясь рядом. – Я бы не прочь взглянуть на то, что осталось от обстановки. Да и с обитателями местными поговорил бы. На днях мне кто-то рассказывал, что они пришли с Горы, только не припомню кто…

Черити украдкой бросила на него быстрый взгляд. Люций впервые заговорил о Горе не как о части пейзажа. Что еще он знает про Гору и про связь Черити с этим местом?

– С Горы? Ну и что? Я-то их не боюсь!

Словно не заметив вызывающего тона Черити, Люций Гарни опустился грудью на траву отломил несколько веточек тимьяна и прижал к губам. Вдалеке, над складками холмов, на фоне желтеющего закатного неба угрожающе высилась Гора.

– Надо мне как-нибудь подняться туда, хочу все осмотреть, – продолжил он.

– Разве там есть что-то стоящее?

– Ну почему, по-моему, любопытное место. Вы ведь знаете, там обосновалась целая колония изгоев. Поговаривают, они не хотят иметь ничего общего с жителями долины, точнее, смотрят на них свысока. Неотесанный, должно быть, народ, но в их характере есть что-то стоическое.