Лето

Молодой человек в библиотеке впервые заставил ее почувствовать, какой может быть сладость зависимости.

Девушка села, смахнула травинки с волос и бросила взгляд вниз, на бурый дом, которым заправляла. Внутренний дворик порос кустами крыжовника и клематисом, по веерной деревянной решетке стелились блеклые плети роз, выписанные мистером Ройаллом из Хэпберна, чтобы порадовать воспитанницу. От задней стены дома к ограде из тесаного камня тянулись бельевые веревки, а дальше шли ряды кукурузы и картофельные грядки, постепенно исчезая в зарослях папоротника и каменистых пустошах.

Черити не могла вспомнить, как впервые увидела дом. Говорили, что малышку принесли с Горы больной, в лихорадке; и первым воспоминанием было пробуждение у постели миссис Ройалл и неуютная опрятность спальни, теперь ее собственной…

Супруга мистера Ройалла умерла семь или восемь лет тому назад, и к тому времени Черити уже сознавала, что та собой представляет. Миссис Ройалл была печальной, робкой и слабой, в то время как мистер Ройалл – резким и вспыльчивым, но даже еще более слабохарактерным. В белой церкви на другом конце поселка девочку окрестили Черити[4], чтобы она всегда помнила о милосердии и бескорыстии опекуна. Ее так и не удочерили официально, хотя все звали ее Черити Ройалл, и она знала, почему опекун вернулся в Норт-Дормер из Неттлотона, где он начинал адвокатскую практику.

После смерти миссис Ройалл поговаривали об отправке Черити в школу-интернат. Эта мысль принадлежала мисс Хэтчерд, и они с мистером Ройаллом долго совещались, пока он наконец не отправился в Старкфилд сам проверить рекомендованное заведение. На следующий день опекун вернулся чернее тучи. Черити никогда не видела его столь мрачным, а к тому времени ей уже было с чем сравнивать.

Когда она спросила про школу, он отрезал: «Ты никуда не поедешь» – и заперся в комнате, которую называл «кабинетом». На следующий день от хозяйки старкфилдского пансионата пришло письмо, в котором она «с сожалением извещала», что «в данных обстоятельствах не располагает местом для новой ученицы».

Было совершенно ясно, что опекун руководствовался не желанием избежать коварных искушений Старкфилда, а страхом потерять Черити. Мистер Ройалл был чудовищно одинок, и девушка понимала это, потому что сама страдала тем же недугом. Так они и остались жить – в печальном доме, полностью обособленные от всех; и, хотя Черити не испытывала к опекуну ни особой любви, ни благодарности, она его жалела. Черити сознавала: мистер Ройалл превосходит остальных людей вокруг, и только она стоит между ним и полным одиночеством в Норт-Дормере.

И потому, когда мисс Хэтчерд послала за ней, чтобы поговорить про пансион в Неттлтоне, Черити оборвала ее заявлением, что решила остаться в поселке. Напрасно мисс Хэтчерд мягко урезонивала ее. Черити упрямо повторяла: «Думаю, мистеру Ройаллу будет слишком одиноко».

Мисс Хэтчерд подалась вперед, сжав ручки кресла красного дерева, явно намереваясь высказать то, что нельзя обойти молчанием.

– Эти чувства делают тебе честь, милая. – Она окинула взглядом блеклые стены гостиной, будто ждала совета от покойных родственников на дагерротипах и персонажей нравоучительных картин. – Дело не только… не только в преимуществах школьного обучения. Есть и другие причины. Ты слишком юна, чтобы понять…

– И все же я понимаю, – сказала Черити.

Щеки и даже лоб мисс Хэтчерд в рамке кружевного чепчика покраснели от смущения. Впрочем, она почувствовала смутное облегчение от того, что непростой разговор оборвался так резко.

– Конечно, я всегда сделаю для тебя все, что могу… все, что могу… и в случае, если… ты понимаешь, в каком… ты в любое время можешь прийти ко мне… – бормотала она, снова ища поддержки у дагерротипов.

Мистер Ройалл ждал Черити на крыльце своего дома. Он побрился, вычистил свое черное пальто и больше походил на великолепный памятник, чем на живого человека, – в такие моменты Черити очень им восхищалась.

– Ну что, решено?

– Решено. Я не еду.

– Не едешь в неттлтонский пансион?

– Никуда не еду.

– Почему? – прочистив горло, строго спросил мистер Ройалл.

– Как-то не хочется, – сказала девушка, проскальзывая мимо опекуна.

А на следующей неделе он выписал из Хэпберна ту самую веерную решетку и черенки алых вьющихся роз.

Следующий значительный эпизод в ее биографии случился двумя годами позже, когда Черити исполнилось семнадцать. Мистера Ройалла вызвали в Неттлтон по делу. Он все еще практиковал как адвокат, а так как с тяжбами в Норт-Дормере и окрестностях обстояло совсем плохо, от такого предложения отказаться было нельзя.

Так или иначе, мистер Ройалл провел в Неттлтоне три дня, выиграл дело, вернулся в отличном расположении духа и за ужином возбужденно рассказывал, как тепло его встретили старые друзья.

– Чертовски глупо было уехать из Неттлтона, – под конец признался он. – Супруга уговорила.

Черити мгновенно почувствовала: в Неттлтоне с ним случилось нечто, навевающее горькие воспоминания, и разговором он пытается от них отвлечься. Девушка рано отправилась спать, оставив опекуна сидеть в мрачной задумчивости, а по пути наверх вытащила из кармана его пальто ключ от буфета, где хранилась бутылка виски.

Она проснулась от оглушительного стука в дверь и сперва подумала про несчастный случай. Но когда Черити открыла и увидела взволнованное, освещенное лучами осенней луны лицо, она поняла.

Мгновение они стояли друг напротив друга в молчании.

– Уходите отсюда, – сказала Черити, и ее саму напугали визгливые нотки в голосе. – Вы сегодня ключ не получите.

– Позволь войти. Мне не нужен ключ. Я одинокий мужчина, – произнес мистер Ройалл тем низким и глубоким голосом, который иногда ее трогал.

Сердце Черити потрясенно подпрыгнуло.

– Вы немного ошиблись, – как можно презрительней сказала она. – Это больше не спальня вашей жены.

Она ощущала не испуг, а глубокое отвращение, и, возможно, мистер Ройалл угадал это или просто прочел по лицу; он отвернулся и медленно вышел из комнаты. Прижав ухо к замочной скважине, Черити слышала, как он ощупью спускается по темной лестнице в кухню; она прислушивалась, ожидая, что сейчас разобьется стекло в буфете, однако вместо этого щелкнул замок двери, и шаги стихли. Черити подкралась к окну: ее опекун широким шагом взбирался вверх по залитой лунным светом дороге. В этот момент девушку наконец настиг запоздалый страх, смешанный с чувством победы, и она скользнула в постель, чувствуя, что продрогла до костей.

Через день или два бедняжка Юдора Скефф, последние двадцать лет бессменный библиотекарь Норт-Дормера, скоропостижно скончалась от пневмонии, а через день после похорон Черити пришла к мисс Хэтчерд с просьбой назначить ее на освободившееся место.

Мисс Хэтчерд явно сомневалась, хватает ли соискательнице должной квалификации.

– Черити, моя дорогая, даже не знаю… Не слишком ли ты молода? – колебалась она.

– Я хочу заработать деньги, – просто ответила Черити.

– Разве мистер Ройалл не дает тебе все, в чем ты нуждаешься? В Норт-Дормере нет никого богаче!

– Я хочу заработать достаточно, чтобы уехать отсюда.

– Уехать из Норт-Дормера? – повторила мисс Хэтчерд, и озадаченные морщины на ее лице стали еще глубже. Последовала горькая пауза. – Ты хочешь покинуть мистера Ройалла?

– Да. Или пусть в доме живет еще одна женщина, – решительно ответила Черити.

Мисс Хэтчерд взволнованно сжала подлокотники кресла, а ее глаза обратились за помощью к выцветшим ликам на стене.

– Работа по дому слишком тяжела для тебя одной?

Черити похолодела. Она поняла, что мисс Хэтчерд ничем не поможет и придется искать выход в одиночку. Чувство оторванности от всех, более глубокое, чем обычно, накрыло ее с головой; Черити почувствовала себя невыразимо старой и уставшей.

«С ней надо как с ребенком», – подумала она, сочувствуя столь затянувшемуся целомудрию мисс Хэтчерд.

4

Черити буквально значит «благотворительность», «милосердие». С учетом того, как звучит фамилия ее опекуна, полностью девушку зовут «Королевская благотворительность».