Жрецы

И только тут расхохотался Лаомедонт-троянец.

- Лошадник ты, Гиппокоонт, - сквозь смех крикнул он спартанцу, - тебе коней, не людей судить! Этот парень - как он их всех еще во дворе, а? "Стоять! Я кому сказал?!" Входи заново, Иолай Ификлид, возница Геракла! Возница - это ведь тот, кто везет, правда?

- Нет, - серьезно ответил Иолай. - Возница - это тот, кому везет.

И двинулся от двери - обратно.

Заново.

7

Около полуночи, оставшись в отведенных покоях один, Иолай по-прежнему продолжал думать о странной беседе в мегароне.

Ему упорно казалось, что за обычным заговором, преследующим банальную цель - если и не заменить амбициозного Эврисфея благодарным и потому сговорчивым ванактом, то хотя бы отвлечь Микены от планомерного захвата чужого пирога - короче, за заговором, которых в ахейских правящих домах двенадцать на дюжину, кроется нечто большее.

За тем, что говорили - то, о чем не говорили.

"Если верить Зевсу, бессмертие Гераклу обеспечено..." "Кому, как не нам, исправить ошибку Зевса..." "А что - Зевс?.."

Иолай ворочался на резном ложе, устланном ветхими волчьими шкурами, глядел в мрачный серый потолок, по которому змеились трещины - и думал, думал...

Снаружи доносились крики и нестройное пение пьяных женихов, где-то там же получали свою долю славословий и глупых вопросов братья; наверняка неподалеку вертелся счастливый Лихас - его хотели поселить в павильон для челяди, но Иолай не дал, надеясь хоть как-то приглядеть за этим стихийным бедствием; спать не хотелось, не хотелось ничего, даже думать...

Скрипнула входная дверь.

Иолай замер неподвижно, лишь правая рука его змеей скользнула к изголовью, нащупывая костяную рукоять ножа.

И расслабившись, вернулась обратно, когда Иолай узнал вошедшего.

- Смертные сперва стучат, а уж потом входят, - небрежно бросил он, поворачиваясь на бок.

Гермий помолчал, потом вышел, трепеща крылышками на задниках сандалий, негромко постучал и снова вошел.

- Так, лавагет? - вяло спросил бог.

И по этому "лавагет" Иолай понял, что дело обстоит хуже, чем он предполагал.

- Неприятности, Гермий?

- У кого их нет, лавагет? - осунувшееся лицо Лукавого изобразило нечто, напоминающее былую улыбку.

- Какие?

- Такие, о которых тебе знать не стоит. Ты с близнецами на отдыхе ну и отдыхай.

Это было сказано не обидно; Иолай вполне верил, что у Лукавого могут быть неприятности, о которых посторонним знать не стоит.

- Ну и отдыхаю, - Иолай пожал плечами и перевернулся на другой бок.

У него тоже хватало таких новостей, о которых он не собирался говорить Гермию.

Во всяком случае, сейчас.

- Ты не злись, лавагет, - Гермий уселся рядом на край ложа, оправив свой неизменный хитон. - Нам с тобой ссориться ни к чему. Нам с тобой советоваться надо.

- О чем? О твоих неприятностях?

- Нет. О моих не надо. Пока - не надо. Давай - о наших. А то что-то меня тетка вконец одолела.

- Какая тетка? - не понял Иолай.

- Мнемозина. Память. Вот, к примеру, ты помнишь приезд Эврита Ойхаллийского к тебе в Фивы? Самый-самый первый приезд.

Гермий помолчал и нехотя добавил.

- Ты тогда еще Амфитрионом был.

Иолай рывком сел на ложе.

- Помню, - глухо бросил он. - Только знаешь, Лукавый... давай без лишних воспоминаний. Я не бог, мне память - не тетка. Договорились?

- Договорились, - кивнул Гермий, не отводя спокойного взгляда от бешеных, налившихся кровью глаз Иолая. - Мне уйти или говорить дальше?

Трещины бежали по потолку, плетя свои бессмысленные кружева; "Хвала великому Гераклу!" - завопил во дворе тонкий голос, подозрительно похожий на голос Лихаса, и тут же утонул в хриплом многоголосом рокоте: "Хвала-а-а-а!.."

- Дальше, - Иолай тронул усталого бога за локоть, словно прося прощения за невольную вспышку. - Извини, Лукавый, по-моему, у нас обоих был трудный день...

- Не то слово. Итак: первый приезд Эврита в Фивы, состязание за право учить близнецов между Ифитом Эвритидом и предыдущим учителем... как его звали?

- Миртил.

- Да, Миртил. Потом - ничья; и этот самый Миртил наутро пропадает. Кстати, вы выяснили, что с ним случилось?

- Нет. С тех пор о нем - ни слуху ни духу. Поговаривали, что колесницу его - у нее на заднике приметная резьба была - видели не то в Арголиде, не то в Мессении...

- Колесницу - возможно. Но не ее хозяина.

- Ну и что?

- Ничего. Просто на следующий день после состязаний в предгорьях Киферона на глазах у одного пастуха учитель Миртил принес себя в жертву юному Алкиду. Я частично видел и жертвоприношение, и... приступ.

Гулкое эхо сказанного заполнило покои, превратив их на миг в подобие горного ущелья.

- И ты - молчал? Молчал до сих пор?! Почему ты не сказал мне этого тогда, раньше... когда я еще был Амфитрионом?!

- И что бы ты тогда понял? Да и не до разговоров мне было. Не веришь - у Хирона спроси. Опять же: ничья в состязаниях - это ведь не столько Миртил и Ифит, сколько я с Аполлоном. Братец мой сводный решил, что зазнался Эврит - Аполлон его еще "басилейчиком" через слово величал пора, мол, осадить. Ну и... осадили. В четыре руки.

- Хорошо, Гермий - зазнался, осадили, ничья... а в жертву-то себя зачем?!

- Не знаю. Предполагаю, что...

- Погоди, Лукавый. Дай-ка я соберусь с мыслями. Значит - ничья; допустим, Миртил догадывается о божественной помощи... а он горд - вернее, был горд - и решает... Нет, сам он так не решит. Значит, помогли. Подсказали. Кто? - тот, кому это выгодно. Возможно, Галинтиада, дочь Пройта, пожар ее праху! Хотя нет: явись старая Одержимая к Миртилу с такой идеей хоть до, хоть после состязаний - он бы ее в шею погнал! Неужели... Эврит-ойхаллиец?!

- Не знаю, лавагет. Но мыслю примерно так же. Если, конечно, такое условие и впрямь было поставлено покойному Миртилу; причем не после состязаний, а еще до них.

- Ну и спросите у него! Или Владыка Аид разучился язык теням приставлять?!

- Миртил не в Эребе, лавагет. Он - в Тартаре. Как и любая другая жертва Алкиду; особенно - добровольная.

- Но если в наших догадках есть хоть зерно правды, значит - Эврит... Одержимый! Причем из тех, кто был осведомлен о подлинной причине безумия Геракла!

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.