Мастерская

Пересекли перекресток Пиреос и Иерас, проехали мимо мастерской. Жалюзи опущены, на вывеске все видны слова «Власис и Варвара Тандис»… Лейтенант настаивал на встрече. Беба не отвечала. Тогда он написал ей на клочке бумажки телефон своей части. Беба сунула бумажку в черную бисерную сумочку, между сигаретами и гигиеническим пакетом. Затем она долго бродила по переулкам Руфа, по знакомым тротуарам, мимо знакомых дверей и подъездов и, наконец, воровато озираясь, пошла в свой дом.

Открыв входную дверь, она сразу почувствовала новый запах. Пахло аптекой. В воздухе витало напряжение – как будто их дому грозила опасность. На их двуспальной кровати лежал в одежде Власис, с бледным лицом и широко раскрытыми глазами, устремленными в потолок. Пиджак был измят, а галстук растерзан, точно после драки (для испытания на прочность). Рядом с кроватью лежал распахнутый чемодан. На полу валялись счета и среди них – фотография Бебы, где она была снята в Коккинос Милос, во время загородной прогулки.

Врач что – то говорил о нервном синдроме, требовал историю болезни – Беба смогла разыскать только какие – то старые рецепты, ведь прошло столько лет. Сделав Власису успокаивающий укол, врач назначил курс лечения и ушел.

Прошло некоторое время. Беба ходила на цыпочках, держа в одной руке чашку с бульоном, а в другой – книжку. Она садилась рядом с кроватью и беспрерывно листала книгу, отвлекаясь только, чтобы поднять телефонную трубку. Звонили то Рахутис, то Малакатес. Она сухо сообщала им, как чувствует себя больной, и сразу вешала трубку. Дни шли за днями, нервы у больного успокоились. Он снова стал выходить на улицу, в магазины; наконец сел опять за письменный стол, склонился над счетами, которых накопилась целая гора. Бебе казалось, что Власис пытается разглядеть в них что – то тайное и ему неведомое. В такие минуты ей хотелось обратиться к нему, спросить о каком – либо пустяке, касающемся поездки в Патры. Но в его взгляде, во всем выражении лица присутствовало нечто такое, что мешало ей, – и она откладывала разговор. Большую часть дня Власис сидел неподвижно и следил за тем, как за хрустальными люстрами дневной свет становился сперва голубым, потом фиолетовым и под конец черным. И казалось, что все идет как прежде…

В субботу, в девять вечера, маленькая «Шкода» в который раз подъехала по Сингру к ресторанчику «Марида». Два друга уже поджидали их все за тем же столиком. В своих белых просторных костюмах они походили на официантов, занявших после рабочего дня места посетителей. Как только появились супруги Тандис, друзья вскочили с мест и стали их усаживать. Затем сели сами. Выпили, разговорились… Спирос вспомнил Америку. Он работал мойщиком посуды в Нью – Йорке, агентом по заключению пари в Огайо… В Филадельфии одна американка приютила его, а затем выгнала… Потом один еврей уговорил его поехать в Аризону наняться жокеями. Поехали, а там их отправили на конюшню – кормить лошадей… Наконец, один добросердечный земляк помог вернуться на родину. Потом была еще одна поездка – с греческим экспедиционным корпусом в Корею. Там, в Сеуле, он был снабженцем. Воровал, и у него воровали… Словом, приключениям не было конца.

Власис слушал, склонившись над тарелкой и старательно жуя, Беба – откинувшись на спинку стула и обмахиваясь сандаловым веером. Оба казались немыми и безучастными, как идолы с острова Пасхи.

Васос вспомнил, как, набрав лекарств и рекламных проспектов, бегал по врачам, аптечным складам и торговым конторам. Тогда – то он и научился красноречию. Рассказывал о рекламных трюках, помогающих сбывать товар, о медикаментах, которые врачи брали у него для своих клиентов, о конкурсах министерства здравоохранения, где даже самые паршивые лекарства приносили отличные дивиденды. Он сравнивал возможности валиума и тофранила, говорил о колитах, язвах, желудочных кровотечениях, затем перешел к психическим заболеваниям, дошел до мозговых травм, аневризм, опухолей и лоботомии. Сам худой и черный, он говорил обо все этом глубоким басом.

Беба вдруг поднялась с места и пошла к морю. Друзья молча курили, глядя ей вслед. Она остановилась у самой воды. Ночное море было спокойно и пустынно, только вдоль побережья плыл фонарь, выслеживавший осьминогов и кальмаров. Порой фонарь бросал луч света на лица друзей и тут же исчезал за прибрежными скалами. Постояв немного на берегу, Беба вернулась. Ее черные волосы сливались с темнотой, только белая кожа поблескивала в лунном свете. Не говоря ни слова, Беба провела ладонью по затылку Васоса, обняла Спироса за плечи – и только после этого, точно получив разрешение, прикоснулась влажной рукой ко лбу мужа.

Выпив вина, Беба отдыхала теперь в кругу троих друзей. Она чувствовала, что это ее семья, из которой нельзя изъять ни одного члена – если это произойдет, тогда исчезнет все, созвездие угаснет. И она подносила ко рту бокал за бокалом, откидывая резким движением волосы.

Кто – то поставил старую пластинку. Все сразу узнали и притихли, вслушиваясь в полузабытые слова.

Как давно это было. Они впервые услышали эту песню, когда окончилась война. Распевали ее несколько лет подряд. Васос предположил, что это было как раз в тот год, когда раскрылась история с талидомидом6, а Спирос уверял, что слышал эту песню в Корее на одной из пластинок, которые присылали солдатам родные. Беба вздрогнула: ей показалось, что это было как раз тогда, когда она маленькой девочкой ходила по родным в надежде узнать что – нибудь о братьях отца, о своих двоюродных братьях Такисе и Алекосе, о двоюродной сестре Нане, обо всех, кто, как тогда говорили, «отдыхал» на Макронисосе. Тогда эту песню все время передавали по радио вперемежку с последними известиями, убеждавшими в благополучии и единстве нации.

Она вспомнила об этом и вдруг громко рассмеялась. Ее смех подхватили остальные. «Будем здоровы!», «За нас!». Все развеселились и стали чокаться.

Даже Власис, которому весь вечер среди шума и смеха не давала покоя одна мысль, точнее – воспоминание о том, как ему давным – давно, когда он вместе с родителями пересаживался с поезда на поезд на незнакомых провинциальных вокзалах, хотелось взять и броситься под колеса поезда, и казалось даже, что огромный состав уже наезжает на него, раскалывая надвое его маленький мир, – даже Власис опомнился, услышав смех жены.

Бебе было весело в ту ночь – она веселилась больше, чем обычно. То ли вино так подействовало на нее, то ли вечер в самом деле был необыкновенным. Казалось, будто это последний вечер, который им дано было вот так провести вместе. Глядя на вырез Бебиного платья, Власис угадывал под ним свою любимую родинку, похожую на цветок, засушенный в старинной книге. А пластинка все играла:

Внезапно поднялся ветер. Шаль на плечах Бебы развевалась, белый пиджак Спироса, казалось, готов был сорваться и улететь. Лицо Васоса вовсе пропало в темноте, виднелись лишь глаза да окружавшие его глубокие морщины. Даже маленькая «Шкода», стоявшая в переулке, была похожа на детскую игрушку, уже сломанную, но еще чудом державшуюся на своих четырех колесах…

Глава 2. Поездка в провинцию

Вечерами Беба Тандис, сидя за столом и поставив ноги на коврик, погружалась в расчеты. Приближалась зима, а они еще и драхмы не выручили. То клиенты под разными предлогами задерживали платежи, то поставщики отказывались снабжать мастерскую.

Беба закрывала книги и закуривала. Облокотившись на руку, она снова и снова пыталась найти выход. Похоже, не оставалось ничего иного, как самим ехать и разбираться со всеми на месте. Потому что – объясняла она Власису – переписка и звонки это одно, а непосредственный деловой разговор – совсем другое. Тогда им уже не отвертеться. И поскольку ей как женщине будет трудно справиться одной, ехать надо вместе. Надежным клиентам они дадут новые кредиты, а на тех, кто увиливает и не платит, подадут в суд. Сейчас, когда их маленькому кораблю грозила опасность, Беба забыла об остальных проблемах. «А мастерская, что будет с мастерской?» – волновался Власис. На это у Бебы уже был готов ответ: в мастерской останутся Рахутис и Малакатес. Это самые подходящие люди, работать они умеют, к тому же друзья.

6

Талидомид – широко разрекламированное в 1960–х годах на Западе успокоительное средство для беременных. Как выяснилось впоследствии, его применение приводит к рождению детей с тяжелыми уродствами.