Страница 1 из 201
====== Пролог перед вступительной заставкой. ======
Гигантская космическая станция, похожая на системный блок компьютера, с которого сняли верхний кожух и долго били молотком по электронным внутренностям. Она кажется бестолковой и незащищённой, но это иллюзия — оружием и защитными системами, которыми нашпигована несуразная конструкция, можно вооружить небольшую армию. Да и её обслуживающий персонал никак не похож на мирных овечек — весьма военная на вид форма и боевые излучатели почти во всех в руках непрозрачно намекают, что здесь не космический бордель. Впрочем, назначение станции ещё более оригинально — это космическая церковь, широко известная в массах, как Папский Мейнфрейм. Как говаривал некто Д., времена меняются, и выражения веры тоже. Пережив тотальный экуменизм и либерализацию, в пятом тысячелетии от Рождества Христова вера поняла, что ей окончательно надоели блеяния своих духовных лидеров о правоте любых конфессий, тряхнула стариной и, воскресив старый принцип «права только я», начала выражаться не то чтобы совсем нецензурно, но весьма тоталитарно, обзаведясь собственной армией и неся добро, справедливость и просвещение всем, кто подвернулся под радары боевых крейсеров. Копилка на финансовое обеспечение всего этого богатства пополнялась за счёт взносов паствы — по большей части, добровольных, так как церковники обеспечивали не только духовную поддержку, но и вполне реальную защиту верующих от такой докучливой в космическую эру проблемы, как межзвёздные конфликты.
Строго говоря, среди политических структур, порождённых Землёй, только Церковь Безопасности в пятом-шестом тысячелетиях заполучила достаточные силы, достаточную централизацию и достаточную мобильность для того, чтобы заставить считаться с собой даже Протокол Теней и далеков.
И вот сейчас гигантский термитник главной церковной базы суетится, словно по нему прошёлся ураган. Коридоры, в которых не умолкают звонки боевой тревоги и мигают сигнальные лампы; топот ног — священники, которых сложно отличить от солдат, и солдаты, которых невозможно отличить от священников, спешат на боевые посты; металлические щелчки снимаемых предохранителей на ручных излучателях; сухой лай команд. Всё это сплетается в единый шум, общий поток, стягивающийся к эпицентру — широкому коридору в святая святых, самом сердце Мейнфрейма, ведущему к покоям матери-настоятельницы. Чем ближе к нему, тем больше суеты, тем больше паники на лицах. Верхние, нижние, боковые галереи — везде гроздями нависли толпы людей в камуфляже, ощерились стволами, застыли в боевой готовности. Впрочем, кое-кого уже оттаскивают на носилках, и, судя по развороченным стенам, это последствия сработавшей автоматической системы безопасности, нацеленной на уничтожение неавторизованных визитёров. Видимо, никто из прибежавшей на первый сигнал тревоги охраны не ожидал такого рикошета.
Но сейчас не стреляет никто, даже автоматику отключили. Все ждут; глаза устремлены в око бешеной бури, охватившей церковный центр. Нет-нет, да срывается у кого-нибудь возмущённый комментарий про омерзительную наглость, про нарушения традиций, про отсутствие приличий и, наконец, про необходимость подтащить вооружение покрепче.
А там, на перекрестье взоров и прицелов, укрытый невидимым, но мощным защитным полем, стоит идеально ровный куб, взблёскивающий полированной бронзой в свете прожекторов. В одной стене — трапецевидный проём, светящийся ослепительной молочной белизной. И в луче падающего изнутри света, сунув руки в карманы плаща-безрукавки, статуей замерла причина шума и паники — невысокая плотненькая девушка лет двадцати на вид. Её личико, отчасти скрытое тёмными очками, могло бы выглядеть симпатичнее, если бы не выражение холодной брезгливости, не слишком откровенное, но всё же заметное. Она стоит под защитой поля и явно чувствует себя не только в полной безопасности, но и абсолютной хозяйкой положения, а вся агрессивная суета для неё не важнее, чем паника тараканов, застуканных ночью у раковины с посудой. И когда выжидание достигает крещендо, за которым обязана последовать какая-нибудь глупость, внезапная гостья наконец размыкает маленький рот и процеживает несколько усиленных энергетическим полем слов, несомненно, тщательно взвешенных и заставляющих всех присутствующих впасть в окончательный ступор из смеси негодования и испуга:
— Я Мать Скаро, и мне плевать на ваши традиции. Где Таша Лем?
====== Сцена первая. ======
А начиналось всё так невинно, так буднично — Император вылетел на флот, и я вместе с ним. Вопросов не задавала, ни куда, ни зачем. Всё, что мне было нужно знать, мне должны были рано или поздно сообщить, а что знать не нужно, то и не нужно — пора было учиться сдерживать своё бешеное любопытство, направляя его в русло работы и никуда больше. Впрочем, кое-что мне объяснили в первые же часы полёта.
«Ты не спрашивала, куда исчез Фалькус, — начал беседу Император довольно внезапно, когда я только-только закончила последние распоряжения, связанные с его подключением к боевой версии ИВСМ, разработанной специально для флагманского корабля, и расстановкой гвардейцев охраны. — Тебя не заинтересовало, почему его не было там, возле Скаро?»
«Меня это очень интересует, — честно созналась я. — Но мне показалось, что у тебя есть какая-то информация, до которой не дотягивал мой ранг. Следовательно, мне это знать было и не нужно».
«Нужно, но своевременно. Мы летим за ним».
Тут, само собой, и до тупой десантуры бы дошло.
«Он был эвакуирован из системы Скаро до взрыва солнца? По какой причине?»
«Фалькус — особенное место. Он был спрятан за год до начала Великой Войны Времени. Ты поймёшь, когда мы на него прибудем. А пока займись размещением специалистов и груза».
Восемь биологов, десять высококлассных механиков и полтрюма контейнеров, и тогда мне было совершенно непонятно, зачем всё это потребовалось и куда приткнуть кадры. Технарей, допустим, и местный стармех припахать мог, разрешение ему было дано сразу. А вот куда деть биологов на военном корабле, это предстояло мозг поломать, пока правитель переподключался к патвебу через флот. Впрочем, мы были не на войне, так что я спросила учёных, нужен ли регулярный присмотр за грузом, и, выяснив, что нужен, оставила двоих командовать трюмом, а остальным велела организовать медкомиссию для экипажа, чтоб без дела не сидеть. Правило супримов, «все будущие проблемы следует предусмотреть из прошлого», надо соблюдать даже в мелочах, вот я и соблюдала. Почему бы не побеспокоиться о здоровье экипажа? Скафандры могут многое, но не всё.
К тому моменту, когда Император восстановил полный контроль и надзор за теми частями Империи, что не были скрыты в междумирье, у нас на борту уже всё оказалось налажено, и мне, как второму по старшинству далеку, пухнуть от стыда не приходилось, но дальнейшее путешествие пришлось отчасти проскучать. Забирать аппаратуру из отдела мне не позволили, так что расследование смутных мест истории далеков пришлось отложить, а привычная терраформирующая рутина тоже была недоступна — мы отправились не в тот временной отрезок, в котором теперь находится Скаро. Поэтому пришлось занять позицию наблюдателя, чему и биологи, и два бортовых врача очень порадовались, сочтя мои нервишки слегка истрёпанными историей с талами и Вихрем. Так что мне живо назначили сон и лекарства в неограниченных количествах. Иногда я работала дополнительным сервером для Императора, но по большей части пинала гайки, а чтоб уж совсем без дела не сидеть, занялась расчётом будущих инфраструктур планеты. Всё равно будут разрабатываться проекты по её застройке, всё равно их будет предложено очень много — вот я и взялась составлять собственную версию. Заранее. Мать Скаро я, или кто?
Из-за того, что пришлось стартовать с промежуточной базы, полёт затянулся больше, чем на декаду, и только последние двое суток из этого срока флот, рассеявшись, искал спутник Скаро в межгалактическом пространстве. Не так уж и просто найти объект, спрятанный в космосе. Как точно ни выставляй координаты, а куда он сместится даже за сто тысяч лет под влиянием постоянного изменения Вселенной, идеально предсказать невозможно, тем более в зоне без заметных ориентиров. А если ещё объект засекречен так, что на нём даже приводной маяк не установлен, задача превращается в уникальную проверку на терпение. Хорошо, что нам его не занимать.