Ульмигания

Острая резкая боль полоснула Торопа по щекам, заставив его вскрикнуть и схватить то, что эту боль принесло. Это были руки Милдены. Увидев, что Тороп стал поддаваться зову амсмари, в отчаянии она вцепилась ему в лицо ногтями.

– Что это было? – спросил Тороп.

– Поехали отсюда, – сказала Милдена. – Поехали быстрее, Тороп!

– Да, поехали. Что-то неладно здесь…

Песня еще была слышна и походила на плачь. Тороп перекрестился и пришпорил коня. Вскоре Дилинга растрясло, он очнулся и, обнаружив на себе веревки, стал ругаться. Милдена развязала его.

9

Вождь куров косы – Карвейт, оказался действительно очень высоким. Может, это было бы и не так заметно в другом народе, но среди малорослых и щуплых соплеменников он казался скалой. Сходство с каменной глыбой придавало ему и массивное грубое телосложение. Круглая турья голова по-бычьи без шеи сидела на квадратном туловище, утопая неровно заросшим подбородком в плохо оформленной груде мышц.

Несмотря на устрашающие размеры и сонное простодушие маленьких глаз, Карвейт обладал острым умом. В сочетании с невероятной физической силой, это помогло ему стать единоличным хозяином косы. Конечно, он вынужден был подчиняться указам Кривы, но к своим колдунам относился с презрением. Легко менял богов и идолов, и был счастлив оттого, что пруссы, не признавая в курах равных себе, не требовали от них и строгого подчинения собственным уставам.

Сейчас Карвейт заставил весь свой народец молиться большой развесистой липе, под сенью которой, как он считал, обитала богиня Лайма30. У Карвейта было две жены, но, ни одна еще так и не родила ему ребенка. А какой-то старик, странным образом появившийся весной в деревне вождя, напророчил Карвейту, что через год усердных молитв богине красоты у него будет прибавление в семействе. Карвейт тут же объявил Лайму главным божеством куров и стал носить к липе жертвы. За этим занятием вождя и застал Дилинг.

Убедившись в том, что с Карвейтом нет никого из пруссов, Дилинг дождался конца церемонии жертвоприношения и вышел из зарослей облепихи.

– Я пришел передать тебе пожелание удачной охоты от Бьорна из Твангсте, Карвейт, – сказал Дилинг.

– Пусть боги хранят и Бьорна, – ответил Карвейт, приглядываясь к Дилингу. – Он славный воин и верный друг. А ты ему кем приходишься?

– Родственником.

– Но говоришь ты, как варм…

– Мы дальние родственники по линии матери.

– Хорошо, – кивнул Карвейт. – Больше Бьорн ничего не передавал?

– Кажется, нет.

Сонные глазки вождя стали еще скучнее, и он повернулся, собираясь уйти.

– Ах, да! – сказал Дилинг. – Бьорн просил напомнить тебе о том шраме, что у тебя под левой лопаткой.

Карвейт быстро обернулся и пристальней посмотрел на Дилинга.

– А ты, видать, крепкий парень, – сказал он. – Я отдам тебе свой меч, если окажется, что у тебя нет слепого друга.

– Твой меч останется при тебе.

– Но мне нет дела до твоих друзей.

– Бьорн мне так и сказал.

– Хорошо, – повторил Карвейт. – В моей деревне вы будете чувствовать себя так же, как у Бьорна. Но вы должны понимать, если явятся самбы, я не смогу вас защитить.

– Я знаю,– сказал Дилинг. – Нам этого и не нужно.

– Чего же ты хочешь?

– Проводи нас к той вайделотке, что живет в песках.

Карвейт посмотрел на небо.

– Жарко, – сказал он. – Похоже, все лето будет сухим.

В небе чиркали стрижи, рассекая острыми крыльями тучки комариных свадеб. Белое солнце стояло высоко. Потрескивали шишки на соснах.

– Так что, Карвейт, проводишь нас к вайделотке?

– Залив цветет, – пожаловался Карвейт. – Рыба задыхается. Прямо беда.

Он вздохнул и покосился на большую бронзовую фибулу с крупной жемчужиной, державшую плащ Дилинга. И, будто что вспомнил, спросил:

– Вы, наверное, и не обедали сегодня? Приходите.

Повернулся и ушел.

Отдавать фибулу Дилингу было жаль. Раздумывая над тем, что подарить вождю куров, он отправился за Торопом и Милденой.

Карвейту достался татарский кривой нож с костяной рукоятью, украшенной затейливой резьбой. Вождь положил его перед собой и всю трапезу не сводил глаз с матовой бледной поверхности рукоятки, цветом и на ощупь напоминавшей женское тело. Подергивая огромной головой от восхищения, он допытывался: из какого же зверя добывают такую кость? Дилинг и сам не знал. Да и занимало его совсем другое. Когда меда было выпито достаточно, чтобы начать разговор о деле, Дилинг вновь насел на Карвейта с просьбой провести к вайделотке.

– Нет никакой вайделотки! – отмахнулся Карвейт.

– Как же нет?! – опешил Дилинг. – Если о ней даже в Твангсте говорят.

– Мало ли, о чем болтают на рынках!

Дилинг растерянно посмотрел на Торопа. Тот, по обыкновению глядя пустыми глазами куда-то сквозь деревья, прислушивался. Дилинг подумал, что Карвейт его не понял:

– Послушай, вождь, может, ты не знаешь… Говорят, на севере косы, в песках живет какая-то старуха. Вроде бы твои люди даже считают ее воплощенной Лаумой. Вспомни!

– Красивый нож, – сказал Карвейт и досадливо вздохнул. – Жаль, что мне нечем отплатить за него. А в песках никого нет – паустре31. Даже кабан туда не заходит. Там нельзя жить. Носейлы никого к себе не пускают.

Дилинг опять посмотрел на Торопа. Лицо его было спокойно, глаза прикрыты, но в пальцах, поблескивая, мелькала какая-то монета, зверьком перебегая от указательного к мизинцу, от мизинца – к указательному.

– Мы заплатим, – сказал Дилинг. – Скажи, Карвейт, сколько тебе нужно, чтобы отвести нас к колдунье?

– С друзей Бьорна я бы ничего не взял, даже если б мне пришлось выступить на их стороне в войне, – сказал тот. – Но, поверь, в дюнах не выжить даже полевке, не то, что человеку. Тем более – какой-то старухе.

– Он врет, – сказал Тороп по-русски. – Нам придется искать самим эту чародейку.

– С чего бы ему лгать?

– Не знаю. Может чего-то боится? Но эта колдунья существует, это точно. Я чувствую.

– О чем вы? – насторожился Карвейт.

– Я говорю, что ты трус, – сказал Тороп на прусском. – Ты чего-то боишься и потому врешь, что ничего не знаешь о вайделотке.

Плоское мясистое лицо вождя покрылось красными пятнами.

– Я трус?! – тихо спросил он. – Я трус, и я вру?! Ах ты, сопляк!..

С быстротой, которой Дилинг никак не ожидал от него, Карвейт метнулся к Торопу и схватил того медвежьей лапой за горло. Казалось, вся шея русского исчезла в этой руке, и ее пальцы сомкнулись на позвоночнике Торопа.

Дилинг ухмыльнулся и подлил себе медовухи. Когда он поднял глаза, Тороп стоял сбоку от вождя и держал его вывернутую назад руку в своей. Он ударил два раза Карвейта ногой под ребра, оба раза тот издал громкий икающий звук, и когда отпустил, вождь ткнулся лицом в землю.

– Как ты думаешь, – спросил Тороп. – Он не донесет на нас теперь?

– Вряд ли. Куры держатся особняком и стараются решать свои дела сами.

– Может нам лучше сразу уехать?

– Погоди, посмотрим, что он скажет теперь?

Карвейт застонал и встал на четвереньки.

– Это сейчас пройдет, – сказал ему Дилинг.

Вождь сел и посмотрел на него.

– Ты слишком резво бросился в драку, – сказал Дилинг. – Я не успел тебя предупредить, что этого не стоит делать.

На лбу вождя была небольшая ссадина, к ней прилипли травинки и песок.

– Это он меня или ты? – спросил Карвейт, покосившись на Торопа.

– Он. Послушай, вождь, если ты почему-то не хочешь нам помочь – скажи, мы не обидимся. Вайделотку мы все равно разыщем.

Карвейт потряс головой, что-то промычал и, скривившись, встал с земли.

– Это ты меня так?! – все еще не веря в это, спросил он у Торопа.

Тот был на полторы головы ниже и раза в четыре тоньше вождя.

– Поехали, – сказал Тороп. – Чего мы ждем?

– Она живет за Большими дюнами, – неожиданно сказал Карвейт.

30

Лайма – божество красоты и нежности. В прусской мифологии Лаума и Лайма близнецы и соотносятся, как позитив и негатив.

31

Паустре – пустошь, безлюдная пустыня.