Страница 3 из 4
Ничего не соображая, не понимая, не раздумывая, интуитивно откатился за пень. Плечо взорвалось болью, горело словно обваренное кипятком. Резко вскрикнув, всё же сумел приподняться, опираясь на здоровую руку, и увидел, как она стоит во весь рост в лодке, держась за вещи, сложенные на носу, пытаясь разглядеть что-то среди зарослей кустов на противоположном берегу.
Оглушительно грянул выстрел.
Пуля попала ей в голову, сорвала капюшон, вырвалась на свободу копна пшеничных волос…
Она, беззвучно, спиной, заваливалась в воду.
Он окаменело замер, не в состоянии осознать, принять увиденное.
Пустая лодка, покачивая оранжевыми бортами, по инерции медленно плыла к противоположному берегу. Широкими кругами расходились волны вокруг грязно-зелёного горба «энцефалитки», торчащего наружу из воды…
Он что-то кричал…
Один за другим ударили еще два выстрела. Гулко отдалось в основании пня, свистнуло близко, слева… Подломив руку, рухнул лицом в траву.
И наконец-то услышал человеческий голос – взрыв матерной брани и крик:
– Уходит, сука! Анатольич, кто тебя стрелять учил!? К лодке, давай!
Не обращая внимания на жуткую боль в плече, откатывался, отползал с поляны под зелёную завесу деревьев.
***
Забывался, выныривал из зыбкого полубреда, раскрашенного яркими невозможными событиями, в реальность, наполненную болью, страхом, безысходностью.
Ночь, вытесняя свет, затапливала тайгу чернотой.
В какой-то момент, очнувшись заметил, что уже не различает деревьев в трёх метрах от себя.
«Ну что ж, пора…»
Скрипя зубами, морща от боли лицо, сел, привалившись спиной к стволу лежащей сосны.
«Надо тихо, не стонать, они могут быть рядом…»
Плечо болело, но если не шевелить рукой, то терпимо.
«Руку бы зафиксировать…»
Превозмогая боль, правой рукой засунул омертвевшую кисть левой в карман ватника – какая-никакая фиксация. Сразу почувствовал сильную тупую боль в плече, что-то давило на рану. Кряхтя, сунул руку за отворот ватника и вытащил осклизлый, окровавленный комок – обрывок майки, который он оторвал на бегу и в запале комом засунул к плечу, под ватник, к ране, пытаясь хоть как-то остановить кровь. Брезгливо бросил к ногам. Подождал немного и аккуратно проверил плечо – кровь не шла.
Впереди, среди черных крон деревьев, был виден слабый просвет – болото. Медленно, стараясь не споткнуться, вытянув перед собой руку, защищая лицо и раненое плечо от веток, направился в ту сторону.
Деревья стали реже, затем пошел низкорослый кустарник, под ногами захлюпала жижа, но идти стало легче – он вышел на край болота. И даже несмотря на болезненное состояние, что разъедало сознание, сковывало тело, не смог не восхититься открывшимся перед ним зрелищем.
Болото было бескрайним, тянулось за горизонт.
Оно заполнило собой всю Землю, казалось, нет ничего вокруг, кроме этой мокрой плоскотины. Небо над головой нависало рваными тучами с редкими белесыми просветами и там, впереди, соединялось с кромешной тьмой уходящего за горизонт месива из травы и воды. Черными, редкими штрихами виднелись сухие стволы деревьев, – голые, без сучьев, – да тускло проблёскивали, вытянутые петляющими лентами, участки открытой воды. Уныние, тревожная тишина, опасная открытость пространства.
Опустился на колени, вмял рукой траву – поверх выступила вода. Напился, стараясь не думать о том, что пьет: да, знает он всё! – пить надо, хотя бы через сложенный вчетверо платок, но сейчас-то какой в этом смысл?
Не поднимаясь с колен, огляделся. Не позволяя себе остановиться, отдышаться, поразмыслить, побрёл вперед, внимательно глядя под ноги, стараясь держаться кочек и островков желтой высохшей травы. Выбирал чернеющий впереди силуэт сухого дерева и шел на него. Куда? Просто шел… Наконец, вспомнил: шест, палка! Подобрал валявшийся в воде ствол молодой березки, долго и мучительно обламывал оставшиеся на ней ветки. Несколько раз потыкал перед собой и бросил. Одной рукой – тяжело, неудобно.
Шел медленно, аккуратно переставляя ноги, старался, чтобы не было всплесков – звуки по воде ой как далеко разносятся – и всё же не удержался, споткнулся о кочку и завалился в воду, на бок. Хрипло дыша сел в мокрую траву на ближайшем, выступающем из воды островке, с удивлением огляделся и только сейчас до конца понял бессмысленность затеи – болото не выпустит.
Болото простиралось во все стороны без конца и края – черное, неуютное, тревожное. Хотя нет, там, откуда пришел, в темноте светилась маленькая яркая точка.
«А! Значит, правильно всё рассчитал, в болото на ночь глядя они не сунулись, будут ждать утра. Думают, что и я не рискну. Вот вам! Если смогу ещё пройти километр или два – хрен вы меня достанете».
Он не хотел, не мог себе представить, что будет делать один посреди болота, и главное, даже при самых благоприятных обстоятельствах, если выберется, то куда выйдет? Сейчас он ставил перед собой простейшие задачи: подняться на ноги; дойти вон до того дерева, корявая вершина которого маячит на горизонте; дошел? давай дальше, вон до следующего.
Наступил момент, когда понял, что больше идти не может.
С сожалением смотрел на чернеющий вдали ствол сухого дерева, до которого намеревался дойти, вздохнул и, с трудом переставляя ноги, побрёл к ближайшему островку с кособокой берёзкой посередине.
Опустившись на колени, c шумом втягивал ртом гнилую воду. Напился и сел, привалившись спиной к тонкому стволу. Сейчас важно было не потерять направление и не пойти назад. Поэтому, худо-бедно попытался запомнить характерные особенности деревьев, используя их в качестве ориентиров, и только после этого облегченно закрыл глаза – понеслись багровые круги на черном фоне.
Расслабленно сидел, пытаясь ни о чем не думать, но усталость ещё не до конца победила возбуждение от пережитого. Мысленно, вновь и вновь, возвращался назад: видел лодку; сорванный выстрелом капюшон; как она легко и покорно падает в воду… вот он, спотыкаясь и перелезая через поваленные деревья, ломится по лесу, не зная куда, лишь бы подальше от реки, от голосов, что доносятся сзади, рвёт на ходу подол майки, выпростав её из-под ремня, а она всё не рвётся, а он всё дергает и дергает… вот она, прикрывается рукой и морщится, размешивая оструганной палкой макароны в котелке, – дым от костра попадает в глаза; а вот…
Калейдоскоп. Цветные картинки, не связанные между собой…
Он не хотел сейчас копаться в себе, знал, что допустил ошибку, не уследил за ситуацией – она умерла… Вина его и только его… Он тоже, наверное, долго не протянет, поэтому сейчас не хотел думать о ней. Сейчас надо было попытаться уцепиться за собственную жизнь, попробовать ещё потрепыхаться, не опускать руки, бороться. Но тоска заливала, топила… Ведь она беспрекословно повиновалась, доверяла ему, и не только здесь, в этой так кошмарно сложившейся поездке, но и по жизни верила в него. Как же он мог так лопухнуться?
«Супермен хренов, Рембо недоделанный – поддался, повёлся на восторженные взгляды молоденькой девчонки – всё из головы вылетело. Идиот! А, ладно, хватит об этом».
Сколько он так просидел – неизвестно. Сейчас его существование протекало вне времени.
Вынырнул из сладостного светлого полузабытья, когда что-то стремительное – птица – сова, наверное, – черной тенью, расталкивая вокруг себя воздух, пронеслась рядом, низко и канула в темноту.
Вздрогнув от неожиданности, медленно и изумлённо возвращался в своё тоскливое и болезненное одиночество.
Ночь заполнила, залила пространство вязкой чернотой, и только впереди, на горизонте сияла, манила к себе серая тонкая полоска – то ли гаснущий закат, то ли зарождавшийся рассвет.
«Надо подняться и идти. Надо… Куда и зачем? Руку совсем не чувствую. Гангрена какая-нибудь начнётся… Как хорошо здесь сидеть, не двигаясь, закрыв глаза, надеясь, что провалишься опять туда, в забытьё, где светит солнце, нет забот и жизнь протекает плавно и радостно…