Не буди Лихо

– На цифры, – уточнил отец.

Между окнами большими белыми буквами было написано «РЖД». Сразу под надписью красовались цифры – «044». Катя все равно не поняла, что имел ввиду отец.

– Лет пять назад я был в Китае. По служебной командировке. Нужно было научить местных, как пользоваться купленной военной техникой, поэтому отправили меня да еще пару ребят, – сказал он. – Нас разместили в гостинице, между прочим, не самой плохой. Питание четыре раза в день, культурная программа, выпивка… Эх, я тогда несколько килограмм прибавил.

– И как же это связано с цифрами? – уточнила Катя. Отец, того и гляди, ударится в воспоминания. Потом не остановишь.

– Так вот. В гостинице для нас выделили четвертый этаж. Захожу я, значит, в лифт в первый же день, и не могу найти нужную кнопку. Все цифры есть, а четверки – нет. Оказывается, их там почти не бывает.

– Почему? – удивилась Катя.

– Мне потом объяснили, что четверка у китайцев символизирует смерть или что-то очень плохое. Эта цифра, вроде как, может навлечь большие несчастья. Поэтому, хотя мы и жили на четвертом этаже, назывался он пятым. Такой вот самообман, – отец немного помолчал, а затем добавил: – А здесь сразу две четверки. Если мыслить, как китайцы, то получается, что это означает множество смертей?

– Спасибо, пап. Большое спасибо.

Заметив, как изменилось лицо Кати, отец осекся.

– Прости, милая, – поспешил добавить он. – Я и не думал, что напомню тебе об … этом. Не верь всяким глупостям. Этот поезд старше тебя, но ни разу не попадал в аварии. К тому же, мы ведь не китайцы.

Он нежно обнял Катю, но чувство тревоги уже не отступало. Отец был не виноват. В таком подавленном состоянии она пребывала последние несколько месяцев. Иногда становилось чуть лучше, до очередного выпуска новостей про нее.

– Обязательно звони, как доберешься до тети, – сказал отец. – И не забывай, я буду помогать, чем смогу.

– Ну, пап. Не все так плохо. До голодной смерти уж точно не дойдет.

– Мрачновата шуточка, – отец сохранял серьезное выражение лица. – Обещай звонить каждый день!

– Обещаю, обещаю! – Катя вскинула ладонь вверх в притворной клятве. – Ты так со мной все деньги на звонки просадишь.

– Я даже «Скайпом» пользоваться научусь, если хочешь, – добавил отец. – Могу установить на телефон «Вайбер» или как оно там называется?

– Хотела бы я на это посмотреть. После того случая с моим новым ноутбуком… Помнишь, у ремонтника дар речи пропал, когда он его увидел?

Отец захохотал, заставив прохожих обернуться. Проводник, обслуживший всех пассажиров, нервно поглядывал на них, ожидая документы, но Катя медлила. Плюсы можно искать во всем, что угодно, да только уезжать ей совсем не хотелось. Ни в Москву, ни куда бы то ни было еще.

– Сорок четвертый поезд по направлению Киров-Москва, отправляется через пять минут, – неожиданно громкий голос динамика заставил Катю вздрогнуть. Половина слов потонула в помехах. – Всем провожающим просьба покинуть вагоны. Повторяю…

Катя неловко улыбнулась отцу, сунула проводнику билет и паспорт, как вдруг ощутила прикосновение к плечу.

– Погоди, я чуть не забыл.

Отец протянул маленький золотой кулон на цепочке. Катя сразу узнала украшение мамы. Внутри была фотография: папа с мамой, совсем еще молодые, на фоне Крымских гор. Они улыбались, были счастливы, были неразлучны. Мама была жива.

Отец вечно таскал кулон с собой. Говорил, что в трудные минуты с ним становится легче. Поэтому Катя так удивилась его поступку.

– Возьми, – произнес он.

– Пап, я не могу… Это же твое, – Катя не могла найти нужных слов. – Память о маме…

– Память – это то, что находится вот тут, – отец постучал пальцем по виску. – А тебе пригодится. Особенно, если станет совсем тоскливо.

Катя хотела было вновь возразить, но взглянув на отца, молча взяла кулон. Они крепко обнялись.

– Ладно, хорош тут сопли разводить, – сказал отец. – А то поезд без тебя уедет. Или так и задумано?

– Да, мой хитрый план пошел ко дну.

Отец хотел помочь занести чемодан в вагон, но проводник нервно выпалил, что провожающим уже слишком поздно проходить внутрь. Они немного поспорили, но молодой человек был на удивление непреклонен.

Катя молча втащила чемодан по ступенькам и еще раз взглянула на отца. Тот одобрительно кивнул.

Пора было начинать новую жизнь.

Глава 2

Майор Городилов был вне себя от злости, и причин для этого было предостаточно. Началось все с самого утра, когда вместо будильника его разбудила пронзительная зубная боль. Он прополоскал рот содой, и это решение спасло его на целых полчаса. Стоило навестить стоматолога, да разве службу так просто оставишь? Майор еще никогда так не желал сбежать из своего кабинета, как сегодня.

Как оказалось, зубная боль была легкой прелюдией перед основным блюдом. Последние тридцать минут жизни Городилов потратил, выслушивая отборную ругань начальника управления. Опуская бранные слова, речь шла о том, что он и так прекрасно знал – один из его подчиненных крупно облажался.

Парень как раз сидел перед его столом, опустив голову.

Кабинет был тесноват, но Городилову нравился. Любой, кто приходил к нему на встречу, чувствовал себя неуютно, скованно перед давящими стенами. А если ты чувствуешь себя неуютно перед начальником оперативной части, значит все движется в правильном направлении.

Нет, перебраться в кабинет побольше было бы неплохо. Но Городилов понимал, что после случившегося у него больше шансов выиграть в лотерею, причем без покупки билета.

Парень молчал, даже не двигался. Городилов вздохнул. Достал из ящика стола граненый стакан, пластмассовую бутылку. Вода оказалась теплой, неприятной. Прежде чем проглотить, Городилов тщательно прополоскал рот.

«Сраный кариес убьет меня еще до заката», – подумал он.

Вместо воды можно было плеснуть коньяка. Грамм пятьдесят. Подаренная бутылка как раз пылилась в шкафу, вот только на службе майор не употреблял. Ну, разве что в исключительных случаях.

Городилов бросил взгляд на парня. Орать было бесполезно, тот и так все понимал. Но показать ему тяжесть ситуации стоило.

– Знаешь, кто только что звонил? – спросил Городилов.

– Никак нет, товарищ майор.

– Наш общий начальник. Тот самый, которого вы, опера, втихаря называете «Зубилом», – продолжал Городилов. – А знаешь ли ты, по какому поводу «Зубило» звонил?

– Догадываюсь, товарищ майор.

– Чтобы вздрючить меня как ссаного кота! Я услышал о себе много информации, которую вовсе не хотел бы знать. И все из-за твоего залета!

Парень сохранял спокойствие. В его личной карте было написано слово «хладнокровен», и Городилов имел возможность убедиться в этом воочию. Даже немного позавидовал выдержке.

– Послушай, Фролов, – устало сказал майор, – влетел ты по-крупному, сам знаешь. Потерпевший оказался сынком депутата Мосгордумы, это ж надо! Кстати, этот, мать его, слуга народа уже обзвонил все газеты и телевидение. Говорят, требовал тебя выкинуть из органов и посадить лет на десять. Правда, газетчикам он забыл упомянуть, что сынок-то его – героиновый торчок.

Городилов скривился от внезапного приступа боли. Сквозь зуб как будто продиралась бригада бурильщиков, к тому же стахановскими методами. Майор прижал челюсть рукой. Стало чуть легче.

– Все в порядке, товарищ майор? – услышал он.

«Переживает парень. Значит, не совсем еще зачерствел на службе, – подумал Городилов. – Или делает вид. Впрочем, какая разница?»

– Короче, наказания тебе не избежать. Но я решил ограничиться предупреждением о неполном служебном соответствии, – после недолгой паузы продолжил майор. Боль на время отступила. – Парень ты молодой, и ломать жизнь из-за одного неудачного дня я не хочу. К тому же, раскрываемость у тебя на нормальном уровне. Но, само собой, еще один косяк и ты вылетишь быстрее, чем мой зуб в кабинете стоматолога.

Городилов умолчал о том, что в части и так не хватает кадров. По меркам Москвы зарплата была небольшой. Зато чего уж было много – так это ночных переработок. Если уволить одного из оперов в середине года, местной психиатрической больнице будет грозить пополнение от его бывших коллег, не выдержавших перегрузок.