Страница 5 из 18
– Ладно, мы поняли, – отвечает Алан, наклоняясь над моим столом и постукивая по кипе лежащих там бумаг, – Такому маститому писателю, видимо, неприлично показываться на заурядной школьной вечеринке.
В прошлом году учитель английского мистер Таттл задал нам написать «краткую историю», где надо было исследовать какое-нибудь событие нашей жизни, пересекающееся с определенным моментом всемирной истории. Тема довольно расплывчатая, но я втянулся и, уже сдав сочинение, продолжал писать эдакие исторические виньетки. Потом я собрал накопившиеся заметки в один проект под названием «Моя краткая история» и послал его на национальный конкурс, который устраивает журнал «Новые голоса подростковой литературы». Конечно, я никому не рассказывал, потому что даже не мечтал победить.
А потом победил.
– Ты превращаешься в отшельника, – говорит Вэл. – Ты не замечал?
– Нет, не замечал.
– Ты никуда не ходишь.
– Очень даже хожу.
– Наш бассейн не считается, Но.
– Я хожу… и в другие места.
– Куда это?
– Ну не знаю, – отвечаю. – Во всякие разные места.
– А вы знаете, что Боуи умер в один год с Принцем и Мохаммедом Али? – спрашивает Алан, листая мой экземпляр биографии Дэвида Боуи. – Такая хрень всегда случается по три раза кряду.
– В тот год и Джордж Майкл умер, – возражаю я.
– А, ну тогда по четыре раза.
– И вот интересно, чем плохо быть затворником, – продолжаю я. – У затворников, если вдуматься, всегда дурная репутация. Но ведь они всего лишь хотят сидеть дома и чтобы их оставили в покое. Что тут плохого?
Алан, конечно, о своем:
– Бро, затворникам не дают.
Именно в этот момент в приоткрытую дверь заглядывает мама:
– Кому это не дают?
– Миссис О! – Алан бежит к ней обниматься.
Отношения у них довольно специфические: Алан демонстративно и самым неподобающим образом с ней флиртует, а мама притворяется недовольной. Да только кого она обманывает.
– Я думал, вы с мужем отправились в поход на весь день, – говорит Алан.
Мама краснеет, как школьница:
– Нет, только Тодд. У него есть своя небольшая компания друзей, и раз в пару месяцев они ходят к Голодной скале, пытаются доказать себе, что еще не состарились.
Алан окидывает маму – мою мать, врубитесь, ту, что выпустила меня в этот мир и регулярно угрожает изъять обратно, – театральным взглядом сверху донизу, который только ему сходит с рук:
– Не скажу насчет вашего мужа, миссис О, но вот вы, по-моему, только молодеете.
– Ладно тебе, Алан, – морщится Вэл.
– Серьезно, мы тут, похоже, наблюдаем симптомы Бенджамина Баттона[4], родившегося стариком и молодеющего с годами.
– Ну хватит уже, прекрати.
– Ной, мама у тебя просто огонь, даже не спорь.
– Боже, Алан…
– Извините, миссис Оукмен, – говорит Вэл. – Моего братца в детстве часто роняли головой вниз.
Алан подмигивает моей матери и посылает ей фирменную чарующую улыбку Роса-Хаасов:
– Не слушайте ее, миссис О. Вы прекрасно выглядите сегодня. Просто жжете.
– Не уверена, что это комплимент, – отвечает мать, упиваясь моментом и усиленно делая вид, что вовсе не ради этого сюда заглянула.
А кстати…
– Мам, ты что-то хотела?
Я догадываюсь, что она хотела спросить про сообщение тренера Стивенса, но сомневается, стоит ли говорить при гостях.
– Просто хотела узнать, не нужно ли вам хрустиков или еще чего.
– Хрустиков?
Она кивает:
– Или еще чего.
– Мам, нам уже не по семь лет.
– Мне тоже, – парирует она, – но я обожаю хрустики.
– А есть у вас «Читос»? – спрашивает Алан.
В ответ мама морщит нос:
– Может, рисовых крекеров?
Я вмешиваюсь, пока Алан не начал изображать, будто любит рисовые крекеры.
– Спасибо, мам. Мы пока обойдемся.
Когда она уходит, я отыскиваю старый плейлист Radiohead. Вэл ставит ноут на пол, ложится на другом конце кровати валетом, а потом и Алан плюхается рядом со мной, и мы уже втроем таращимся в потолок, слушая музыку. Иногда простые вещи и сложные вещи – это одно и то же, и тут как раз такой случай, наша троица слушает музыку, лежа бок о бок в одной кровати, и мы настроены на одну понятную лишь нам частоту.
– Представь, что Айвертон – сцена, – почти шепчет Вэл, – шоу подходит к концу, и эта вечеринка будет нашим прощальным поклоном.
– Как драматично, – замечаю я. – К тому же выпускной год еще даже не начался. А кроме того, кто сказал, что после школы мы расстанемся?
Алан присмотрел себе курс анимации в университете Де Поля. Вэл, неуклонно пополняя свое фотопортфолио, говорит о Чикагском институте искусств с тем же восторгом, как Рори Гилмор – о Гарварде. И если отвлечься от недавних мук выбора, меня очень даже утешает, что лучшие друзья через год не уедут учиться на другой конец страны.
– Что слышно про стипендии? – спрашивает Вэл.
Я мог бы рассказать им про звонок тренера Стивенса, но знаю, что услышу в ответ. Мои шансы в следующем году попасть в Милуоки обрадуют Алана и Вэл еще больше, чем моих родителей. Если предположить, что они поступят туда, куда собирались, пара часов езды до университета Милуоки позволит сохранить наш треугольник в целости.
Но есть и другие способы его удержать.
– Может, мне просто найти работу в городе, – говорю я, пропуская вопрос мимо ушей. – А колледж отложить на потом.
– Ной.
– Вэл.
– Не смеши.
– Я серьезно.
– И чем бы ты занялся?
– В мире полно возможностей, Вэл. Уверен, для такого крепкого парнишки, как я, все двери открыты.
– Вот ты так говоришь, но сам-то понимаешь, что в конце концов очутишься в «Старбаксе».
Встревает Алан:
– Говорят, у них там потрясающие бонусы. – На что Вэл сует ему пятку в нос.
Алан отмахивается, после чего мы пару секунд просто лежим и слушаем Everything in Its Right Place, которую я считаю своим личным гимном: голые стены, книги на полках в алфавитном порядке, все белое или пастельное, идеально ровные стопки бумаг на столе.
Потом я говорю:
– Знаете что?
– Что? – спрашивает Вэл.
Помнится, когда Пенни была помладше, но быстро росла, временами я прямо-таки видел, как ее накрывает понимание, что она не всегда будет ребенком, и тогда она снова впадала в детство – начинала говорить тонким голоском или виснуть на маме, от чего давно отучилась.
Чем больше я отдаляюсь от друзей, тем сильнее мне хочется притянуть их к себе.
– Люблю я вас, ребята. – Я обхватываю одной рукой Алана за шею, другой – Вэл за лодыжки. – Люблю вас обоих, люблю наше лето и не променяю вас ни на кого другого.
Песня заканчивается, и начинается другая, Daydreaming, – одна из тех, что сочатся меланхолией, как тонущий танкер – нефтью.
Вэл садится и хлопает в ладоши:
– Ладно, мальчики. Мы не станем просиживать весь день в стерильной спальне, слушая никчемную музыку, как…
– Никчемные? – подсказывает Алан.
– Именно. Мы не никчемные. Мы молодые, энергичные, жаждущие, у нас есть, знаете ли…
– Жажда?
– Неутолимая жажда, я хотела сказать. К счастью, я как раз знаю подходящую вечеринку для таких бойких детишек.
Я сгребаю ноут с пола, возвращаю его к себе на живот и запускаю «Девочек Гилмор» с того места, где прервался:
– Меня вы ни за что не заставите.
Вэл наклоняется ко мне так, что над экраном видны только ее глаза:
– Ной.
– Имею право.
– Будет очень жаль, если я случайно заспойлерю концовку.
Я медленно поднимаю взгляд, уставившись ей в глаза:
– Не посмеешь.
Если бы брови могли пожимать плечами, именно такое движение они бы и сделали.
– Ни за что не угадаешь, кто сбежит в Калифорнию.
– Не смешно.
– Или кто поженится на круизном лайнере.
– Ты серьезно думаешь, что я пойду на какую-то идиотскую вечеринку, лишь бы не слышать спойлеров «Девочек Гилмор»?
4
Герой рассказа Фрэнсиса Скотта Фицджеральда (а также фильма Дэвида Финчера).