Страница 5 из 13
Валентина остановилась как вкопанная.
– Господи! Этого не может быть. Нет, нет! Этот человек обманывает, – испуганно прошептала она вмиг пересохшими губами.
Но взглянув на людей, молчаливо сидевших в машинах, молодая женщина поняла, что водитель не солгал. Такова была жизнь без прикрас и пропаганды.
Вернувшись к группе людей, ожидавших ее на обочине, Валя проговорила:
– Вы слышали, что заявил этот человек?
– Больше его слушай, – хмыкнул дед Михаил. – Контра, она и есть контра.
– Да вы що? Глаза-то раскройте, – потеряв власть над собой, крикнула Ульяна, молчавшая до сих пор. – Вы на лица, лица их гляньте. Що? Нужны еще какие-то доказательства? Бежать надо!
– Куда? Тебе легко говорить, – недовольно бросила Анна. – А кто моих пятерых-то кормить будет? Да и на чем бежать? В колхозе не осталось ни одной лошади. К тому же хозяйство свое…
– Аня права, – поддержала соседку Валентина. – Куда идти? Пешком мы не дойдем. У меня вообще мал мала меньше. Как я с ними пойду?
– А ну отставить разговорчики! – прикрикнул на них дед Михаил. – Это еще что такое? Уйдут они. А работать кто будет? Кто кормить нашу армию будет? А? Я вас спрашиваю! А ну, Улька, кончай заводить народ. Иди вон в хлев. Коровы, не слышишь, мычат. Это, кстати, всех касается. Теперь нам нужно за троих работать. Так что, бабоньки, прохлаждаться не придется. А ну, марш!
Так потянулись тревожные дни. Жители деревни внимательно слушали новости, передаваемые по радио, или расспрашивали военных, идущих колоннами в сторону Минска. Женщины все надеялись услышать о том, что враг разбит доблестной Красной Армией, и их мужья, сыновья и братья возвращаются домой. Но вместо этого с каждым днем сводки с фронта становились все более зловещими.
И вот, через неделю после начала войны люди впервые столкнулись с врагом. Ближе к ночи откуда-то с небес послышался неясный гул, становившийся с каждой минутой громче и яснее.
– Что это дребезжит в небе? – задрав голову, задала вопрос баба Матрена соседкам, стоявшим вместе с ней около сельсовета. – Не пойму, откуда звук-то идет?
– Вон, – указав на черные точки, ответила Валентина.
– Наши, чи що? – прищурившись, поинтересовалась Ульяна, подставив ладонь козырьком к глазам. – Не могу определить.
Анна посмотрела туда же и весело молвила:
– Разумеется, наши. Наверно, летят с задания. Разбомбили наконец-то стервятников, так им и надо!
Валентина с сомнением покачала головой. Что-то ей подсказывало, что приближающийся гул принесет несчастье.
– Ой, родненькие, по-моему, это не наши хлопчики.
– Думай, что говоришь! Наши, что ни на есть наши! Эй, эй! – закричала Анна и бросилась в сторону дороги.
Валя попыталась ее остановить, но соседка, гневно взглянув на молодую женщину, выскочила на шоссе, чтобы получше разглядеть парящих в небе серых птиц, летящих в четком, строгом порядке.
– Стой ты, дурная! Да остановите вы ее, чего стоите?
– Пусть себе бежит, – хмыкнула Ульяна и побрела к дому.
Но не прошла она и десяти шагов, как услышала за спиной пронзительный монотонный свист, а затем множество сильных, громоподобных ударов, в которых утонули истошные крики испуганных женщин. Девушка подняла голову и обомлела, увидев летящих над ней девять темно-серых бомбардировщиков с крестами на крыльях и хвосте.
– Батюшки мои! Откуда взялись эти гады? – охнула Улька и обернулась в ту сторону, откуда доносились душераздирающие крики. – А там что происходит? Що за шумиху подняли окаянные бабы? Покоя от них нет ни днем, ни ночью. Пойду, що ли, узнаю…Странный запах: чи гарь, чи що?..
Девушка побежала вслед за голосившими женщинами, но очутившись на краю деревни, резко остановилась, потеряв дар речи. Там, где еще час назад проходила дорога, зияли дымящиеся рытвины, около которых копошились люди.
– Родненькая, да что же это? – услышала она причитания бабы Матрены. – Да на кого же ты сиротинушек-то оставила? Что с ними будет? Ох, горе горькое! Как же быть-то теперича?
Преодолев испуг и отвращение, Улька подошла к группе людей, среди которых увидела бледную как смерть Вальку и хлопотавшую возле какого-то лежавшего тела соседку Матрену.
Девушка слегка тронула за рукав Валю.
– Хто это? – тихо справилась она. – Що Матвеиха так глотку дерет?
– Это Аня, – утирая слезы, ответила молодая женщина. – Господи, не могу поверить! Я так просила ее остановиться. Почему она не послушалась?
– Своевольная была, строптивая, вот и делала все по-своему, никого не слушая, – пожала плечами девушка.
– Ах, если бы я могла повернуть время вспять! – всхлипнула Валентина, продолжая плакать.
Ульяна недовольно глянула на нее и со злостью произнесла:
– Да не реви ты! Все под Богом ходим сейчас.
– Как ты может так спокойно рассуждать? – не веря своим ушам, процедила Валя сквозь зубы. – Неужели ты не понимаешь? Еще полчаса назад она жила, дышала, смеялась… а теперь… а теперь лежит на земле в луже крови, а ее ноги…
– Що ее ноги?
– Гляди! – с вызовом ответила молодая женщина. – Голову поверни направо! Вон они около воронки лежат. Да ты стоишь в двух шагах от… того, что было когда-то ногами.
Кровь застыла в жилах у девушки, едва она бросила взгляд на кровавое месиво. Ульяна не раз уже сталкивалась со смертью. Похоронив всю свою родню (а это ни много ни мало девять человек), она очерствела душой, закоснела. С годами прошла и горечь потерь. Но тут… Спокойно смотреть на такое зрелище было невозможно.
– Батюшки-светы! – пробормотала она, опустив глаза. – Я… я сейчас принесу рубаху. Ну, накрыть ее… ноги завернуть. Я… мигом!
Тем временем баба Матрена попросила позвать кого-нибудь, чтобы перенести останки Анны домой.
– Завтра и похороним… Ох, что же с детьми-то будет? Горемыки!
– Давайте я к себе их возьму. Пусть у меня пока побудут, – предложила Валя.
– Да куда тебе еще пятерых? Своих-то… один меньше другого, а тут еще ораву в дом притащишь.
– А что же делать? У всех дети. Справлюсь!
– У нас с дедом уже выросли и разлетелись, – продолжила Матвеиха. – Себе и возьмем. Чай, управимся.
На следующее утро и похоронили женщину на местном кладбище. Ее дети, старшему из которых было тринадцать лет, а младшему – два, так ничего толком и не поняли. «Вашей мамы больше нет», – сказали им односельчане накануне, попросив собрать вещи и отправляться к деду Михаилу и бабе Матрене. Им не дали даже проститься с матерью, потому что жители деревни решили не открывать наскоро сколоченный гроб, настолько страшным было изуродованное, посеченное осколками бомб тело.
В тот день многие наконец-то осознали реальность приближающейся беды. Война предстала перед растерянными людьми во всем своем безобразном обличии. Она, как гигантский спрут, опутывала все больше и больше людей своими щупальцами и утаскивала их в бездну, не давая ни малейшей возможности вырваться живыми из цепких смертельных объятий.
3
По пыльной, изрытой многочисленными воронками дороге – все, что осталось от хорошего шоссе после налета немецкой авиации, – двигались в сторону Минска растянутые колонны наших войск в сопровождении штурмовой артиллерии, грохочущих танков и нагруженных боеприпасами машин. Красная Армия, не сломленная сокрушительным поражением в первую неделю войны, готовилась нанести контрудар. Жители деревни то и дело выбегали на дорогу в надежде увидеть родных, но среди хмурых сосредоточенных лиц им так и не удалось встретить ни родственника, ни односельчанина.
А потом наступило затишье; страшное, пугающее безмолвие – предвестник бури.
В тревожном ожидании прошло два дня. Два долгих, томительных дня. Никто не знал, что происходит. По радио из-за бесконечных помех ничего не удавалось разобрать.
– Ох, что-то не по себе становится, – вытирая пот со лба, проговорила Валентина. – Уж больно тихо третий день. Ни тебе военных, ни беженцев, ни фашистов.
Дед Михаил гневно сплюнул.
– Тьфу на тебя! Даже и не поминай черта! Смотри, еще беду накличешь.