Страница 5 из 8
Мог каждый день детей чудовищных родить,
Тогда, как кот у ног царицы сладострастной,
Хотел бы я вблизи гигантки юной жить.
Следил бы, как цветут ее душа и тело
И в страшных игрищах, свободные, растут;
Я знал бы, коль душа огнем грустей затлела
Сквозь влагу и туман, что по зрачкам текут.
Великолепье форм я изучил бы скоро,
Исползал бы колен гигантских косогоры,
И только в летний день, когда лучи томят,
Уединившись с ней в полях, среди растений,
В тени ее грудей уснуть я был бы рад,
Как у подножья гор спокойно спит селенье.
21. Маска <Le masque>
Аллегорическая статуя во вкусе ренессанса
Эрнесту Кристофу
ваятелю
Давайте созерцать клад флорентийских граций!
В могучем корпусе, как две сестры небес,
Изящество и Мощь умели совмещаться.
И женщина жила, как образец чудес,
Небесно-крепкая и стройная такая,
Для царственных забав на ложе создана,
Первосвященника иль князя развлекая.
– И сладострастная улыбка мне видна,
Куда тщеславье взор кидает восхищенный,
И этот скрытный взгляд, с насмешкой нег своих,
Жеманный этот лик, весь дымкой обрамленный,
Где победительно взывает каждый штрих:
«Любовь дала венец и Страсть ко мне воззвала!»
Дало величия ей много бытие,
Очарование восторги вызывало.
Пойдем же, оглядим со всех сторон ее!
Проклятье случаю! Искусство роковое!
Ты, тело женское, что счастие сулишь,
Кончаешься двойной ужасной головою!
О, нет! Притворство лишь, ах, украшенье лишь
Тот лик, что озарен гримасою прекрасной;
И вот на нас глядит прищуренным зрачком
Лик подлинный, другой; он обращен неясно
К другому лику; скрыт он лгущим нам лицом.
– О горечь красоты! И в сердце набухает
Поток чудесных слез из плачущих очей;
Меня пьянит обман, моя душа впивает
Печалью выжатый из глаз твоих ручей!
– О чем же слезы льет она, с ее красою,
Что поколения к подножию влекла?
Стан атлетический терзает зло какое?
– О том безумье слез, что жизнь она жила
И что еще живет! Ее терзает больше
Всего и трепетом струится по ногам
То, что ей завтра жить, что нужно жить ей дольше,
И послезавтра жить, и вечно, – как и нам!
22. Гимн красоте <Hymne a la beauté>
Приходишь ты из бездн иль с горнего селенья,
Краса? И божество, и ад в зрачке твоем,
И он толкает нас к добру и к преступленью,
И сравнен потому нередко он с вином.
В твоем зрачке – огни заката и Авроры,
Ты запахи струишь, как вечер грозовой;
Твой поцелуй – как фильтр, уста твои – амфора:
В ней рождены дитя отваг и трус-герой.
И Демон, точно пес, за юбкою твоею;
Ты выйдешь к нам из бездн иль со звезды слетишь?
И, радость наугад или несчастье сея,
Ты безответственна, хоть ты везде царишь.
С издевкой шествуешь, Краса, по убиенным,
И Ужас – из твоих забав не самый злой!
Меж дорогих брелков на животе надменном
Влюбленно пляшет Смерть ужасный танец свой.
Свеча! К себе манишь ты однодневок стаи,
Что, трепеща, сгорят, благословив огонь.
Любовник задрожит, подругу обнимая,
Схож с умирающим, чья гладит гроб ладонь.
Подобье страшного, простого сердцем зверя!
С небес, из ада ль ты, Краса, – мне всё равно,
Коль глаз смеющийся мне приоткроет двери
В ту вечность, что, не знав, я возлюбил давно.
Сирена ль, Ангел ли, иль Бог, иль Сатана ты, –
Мне всё равно! Сулят, единственный мой друг,
Твой бархатистый взгляд, твой блеск и ароматы
Мир меньшей гнусности, мгновенья меньших мук!
23. Экзотический запах <Parfum exotique>
Осенним вечером я, очи закрывая,
Испью твоих грудей горящих аромат;
Морские берега, которые слепят
Однообразные огни, я различаю.
Ленивый остров, где цветут, произрастая,
Деревья странные, плодов мясистый ряд,
Где взоры женские нас смелостью дивят
И где мужская плоть могучая такая.
Влекомый запахом в чудесные края,
Порт, полный парусов и мачт, увижу я;
Они изнемогли от бури в океане;
И запах в воздухе несется от лесов
Из тамариндов; он, насытив обонянье,
Мешается в душе с напевом моряков.
24. Шевелюра <La chevelure>
Руно, что падает до самой шеи томно!
О кольца! Аромат, где нежности поток!
Восторг! – Чтоб населить ночной альков мой темный,
Кудрявое руно прически той огромной,
Где вспоминанья спят, взбиваю, как платок!
Благоухающе хранят леса густые
И негу Азии, и африканский зной,
И дальние миры ушедшие, чужие!
Как к музыке порой влечет умы иные,
Так я, любимая, ныряю в запах твой.
Туда, где человек и травы полны сока
И долго нежатся в жаре, – лететь готов;
Коса! Взметни наверх меня, как вал высокий!
О море черное! B тебе, слепящем око,
И мачты, и огни, и паруса гребцов!
Порт звонкий, где душа – цветы, благоуханья
И песни может петь; где корабли гурьбой
Скользят по золоту, в муаровом блистаньи,
Раскрыв рук пустоту, чтобы обнять сиянье
И чистоту небес, в которых вечный зной!
Нырну я головой, влюбленный в опьяненье,
В тот черный океан, где скрыт еще второй;
Утонченный мой ум от качки в восхищеньи;
Он вновь найдет тебя, о изобилье лени,
Благоухающий, качающий покой!
Лазурь больших небес, тьмы полог напряженный
Ты мне напомнила, о синева волос!
В концах пушистых кос, в прическе искривленной
До опьяненья пью я запах благовонный
Смолы и мускуса, твой аромат, кокос!
И долго! И всегда! И в тяжесть этой гривы
Посеет жемчуга, рубин рука моя,
Чтоб не была глуха ты к моему порыву!
Иль ты – оазис грез! Бутыль, где терпеливо
Воспоминаний хмель глотками выпью я!
25.
Тебя, как небосвод ночной, я обожаю;
Ты – урна горести, молчальница большая,
И тем сильней люблю, чем ты бежишь сильней
И чем насмешливей, краса моих ночей,
Пустоты создаешь, как кажется, такие,
Что не достать рукам пространства голубые!
На приступ лезу я, в атаку рвусь сильней,
Как на покойника ползущий хор червей;
Неумолимый зверь! Жестокая! Тебя я
За эту холодность сильнее обожаю!
26.
Ты всю вселенную б в свою кровать вместила,
Блудница, и твой дух тоска ожесточила!
Чтоб в странных игрищах зубам работу дать,
По сердцу новому должна ты в день сжирать.
Огонь твоих зрачков – как бы витрины в лавках
Иль в воскресение две плошки на подставках, –
Заемной силою и наглостью живет,
Не зная никогда закон своих красот.
Машина, что слепа и что жестокость множит!