Эпикриз с переводом

Ненависть, зародившаяся на ревности? Или почему Джите был так ненавистен Экс? Это я уже никогда не узнаю. Да и не хочу.

— Что ж, шанкар, шера, — качнул головой черныш. — Нам нужен кучер, который отвезёт нас до ведьминого дома на моей карете. Я чувствую себя неважно, но покинуть ваш гостеприимный дворец хочется немедля.

— Понимаю, — фыркнула суренша. Взмахнула рукой, подзывая кого-то. Один из ранбиров подошёл, поклонился. — Отвезешь тендуа и его спутницу к ведьминому дому.

Ранбир покорно кивнул и предложил нам жестом проследовать за ним.

— Яш, шера Джита, — обернувшись, попрощалась я. — Передайте Лакхану, что я с удовольствием останусь его другом. И он может в любой момент приехать ко мне, угоститься малиной.

Суренша лишь улыбнулась в ответ…

Карета стояла у ворот, на придворцовой территории. Большая, красивая, крыша украшена ленточками с леопардовым принтом. На одной стороне — изображение большой кошачьей морды, застывшей в грозном рыке, на другой — дверца и два маленьких окошка, зашторенных изнутри золотистой тканью. Сзади кареты лежали друг на друге два чемодана, перетянутых и закреплённых ремнями. Запряжена карета двойкой ездовых животных, чьи названия я так ни разу и не слышала.

Когда выделенный нам ранбир занял место кучера, Кишан распахнул дверцу кареты и помог мне залезть. После залез сам, устраиваясь рядом, и карета плавно тронулась. А выехав с дворцовой территории, наше средство передвижения заметно ускорило ход.

— Шанкар, Кишан, — произнесла я, положив голову ему на плечо. — Шанкар за все.

— Тебе шанкар. За то, что есть, за то, что дождалась. И за то, что призналась в нужный момент. Эти слова звенели у меня в голове, настраивали на победу.

Он погладил меня по щеке, улыбнулся. И было в этой улыбке столько нежности, счастья и страсти… Вот последнее неожиданно захлестнуло меня с головой, дыхание участилось, а близость такого сексуального, иномирного мужского тела провоцировало. И не только на мысли, но и на действия.

И я не удержалась, провела ладонью по груди Кишана, расстегивая умелыми пальчиками не сопротивляющиеся пуговицы рубашки. После чего ладонь скользнула под одежду, погладила пылающую кожу, особенно пылала она в районе сердца.

— Скажи, а ты сказал Хирану правду? Про то, что я твоя прия? — тихо спросила я, вскользь касаясь губами уха черныша.

— Я сказал то, что чувствую. Во что поверил, в чем убедился.

— Но…

— Никаких «но», Алла, — перебил он меня, крепко обнимая. — Мне без тебя плохо, с тобой хорошо, даже просто молчать. Меня к тебе тянет, я принадлежу тебе. Ты мне. А когда мы занимаемся любовью, это такие эмоции, ощущения, во стократ сильнее, во стократ ярче… Мне порой трудно сдерживать в себе тендуа, он тоже рвется овладеть тобой… Это именно то, что панты ощущают к приям. Это судьба.

— Судьба? — переспросила я слегка испуганно. "Гормоны это", — отозвался медик из глубокого подсознания.

Ракшас! Он всегда вмешивается, когда его не просят!

— Прия и есть судьба, — прошептал Кишан мне прямо в губы и тут же впился требовательным поцелуем. На который я ответила, вновь ощущая, как накатывает волна страсти, желания.

Кишан понял это, уловил и принялся меня раздевать. И начал он с груди, нервно разматывая плотно облегающую ткань. Спрятанный медальон выпал, скатился по коленям и приземлился на пол кареты. Кишан спустился вниз, чтобы поднять его. Но, подняв, присаживаться обратно не спешил. Игриво улыбнулся, посмотрев на меня снизу вверх. И вдруг резко задрал подол капады, а затем ловко стянул по ногам трусики и раздвинул мои колени в стороны. Расстегнул свои брюки, припуская их до середины бедра. То, что меня хотят и уже готовы обладать, я заметила сразу. Усмехнулась, обняла ногами черныша, притягивая его тело к своему. Руки черныша опять потянулись к груди, размотали, наконец, ткань и сильно сжали выступающие точки. Они напряглись, распространяя напряжение по всему телу. Превращая меня в один сплошной оголенный нерв, который ныл, но сладко. Хотел, готовился к наслаждению, предвкушал удовольствие…

И оно не заставило себя ждать. Первый маленький импульс пробежался под кожей, когда горячая мужская плоть скользнула по моему бедру. Второй импульс, чуть сильнее, пробежался, когда эта самая плоть слегка коснулась моей. Третий, уже более тягучий, проник в меня вместе с Кишаном… Я бесстыдно ахнула, запрокидывая голову на спинку сидушки. Закрыла глаза, растворяясь лишь в ощущениях. И они с каждым проникновением, иногда глубоким, иногда не очень, но жутко дразнящим, уносили меня в особенный мир. В другой. Не в мой и не в Кишана. А в наш, общий.

Каришма! И в этом мире я согласна жить вечно. Ежесекундно, в блаженстве, с эйфорией мышц, ликованием эмоций… С восторгом от происходящего. Пусть все так, каждый раз…

Глаза я все-таки открыла, уставилась на Кишана. На его лице читались подобные моим эмоции. Только вот глаза у черныша становились кошачьими и дикими, выражающими не только страсть, но и опасность. Он посмотрел на меня, я видела, что он едва сдерживается — тендуа просится наружу, и, возможно, на моей ноге может появиться ещё одна отметина… Ракшас! И сейчас осознание этого добавляло особой остроты. Крепкие руки держали меня за талию, притягивая к себе с такой силой… Я улыбнулась, интенсивно и резко задвигалась в такт с телом Кишана.

И в самый сладостный момент, когда импульс уже не бегал, а содрогаясь, застыл в одном конкретном месте, я вдруг поняла — а ведь с Кишаном все мои ощущения тоже во стократ ярче и сильней.

Глава 31

Я лежала на плече Кишана, расслабленная, спокойная и довольная, как кошка. Впрочем, и мой черныш сейчас напоминал кошака… нет, не большого и дикого, а милого и домашнего.

Одеться мы успели лишь наполовину. И нагота совсем не смущала. Скорее добавляла ощущения доверия, напоминала о том, что было. И было прекрасно. Переплетение тел, а сейчас переплетены наши пальцы, так просто и чувственно…

Дождь стучал по крыше кареты, заглушая все другие звуки.

Кап-кап. Монотонно, успокаивающе…

Странно, когда мы загружались в карету, я особо его не заметила. Наверное, я так спешила покинуть ненавистный дворец суреша, что не почувствовала капель дождя… А может, сейчас массун просто усилился.

Мне неожиданно стало жалко ранбира, который сейчас управлял нашим средством передвижения. Мы в сухости, окутанные теплом друг друга. А он, бедный, наверное, вымок до нитки.

И подумав об одной жалости, я вспомнила другую. Я вспомнила про Экса. И эта жалость оказалась сильней, сдавила грудь, начинала вызывать слезы. Эксанкар не был мне другом, но и врагом я его не назову.

Он просто был.

А сейчас его нет.

— Скажи, а как так получилось, что эксанкар… Вмешался? — аккуратно спросила я у Кишана, продолжая перебирать его пальцы своими.

Черныш глубоко вздохнул, поцеловал меня в висок и заговорил:

— Мы с Хираном дрались честно… О соперниках не стоит говорить плохо, но у меня было преимущество. Значительное. Я тебе рассказывал уже про озорное детство, в котором я с большим удовольствием постигал не учёные науки, а науки боя. Как кулачного, так и с клыкастным оружием. Полагаю, Хиран больше интересовался науками, как и положено будущему сурешу. Да, драться он умеет, основы знает, но обороняется неважно… Сначала я давал ему фору, ведь я не собирался убивать суреша. Я хотел, чтобы он просто сдался… В определенный момент мне удалось сделать захват. Каюсь, азарт застлал глаза, и, возможно, ещё бы несколько секунд — и я бы задушил суреша… Вот тогда его эксанкар и вмешался. Подбежал к нам, оттолкнул меня с такой силой, я не ожидал от него такого, на вид не скажешь… Мы отлетели к стене, на которой висели два меча, они упали. Эксанкар поднял один, мне пришлось поднять второй… И мы начали биться на мечах. К счастью для меня и к сожалению для эксанкара — на мечах я дрался лучше него, — Кишан опять вздохнул, а я почувствовала вдруг, как его пальцы стали холодными. — Хиран растерялся. Смотрел то на меня, то на эксанкара… Ранбиры не вмешивались, все понимали — кровь пролилась, причем, по факту, кровь суреша, ведь эксанкар принадлежит ему. И это значит — суреш проиграл. Но он вдруг кинулся на меня. Со злобой и остервенением. Я повторил захват, и тут вошли вы…