Мертвая зона
(Повести)

— Я оказался в гостинице, где расселили иностранных туристов, среди которых находился «художник». Зеленая фуражка, да еще на таком «зеленом» пограничнике, как я, сработала. Наверное, и на лице у меня написано: только вчера из училища… В общем, расчет оправдался: «художник» увидел меня и сам стал налаживать контакты.

— Зачем? Только постарайся вспомнить все подробно, до мелочей.

— Хорошо, постараюсь. Хотя здесь, пожалуй, больше подсознательного, чем рационального, — заметил Сергеев.

— Ну и в чем проявилось это самое подсознательное?

— Начну, если выразиться по-научному, с ощущения чужого биополя, — не сразу ответил Сергеев. — Только получил я номер в гостинице, где разместились иностранные туристы, тут же понял: кто-то за мною следит. Кто? Почему? Полная неясность… Днем был я в военной форме, вечером переоделся в гражданское, спустился в бар. Был на мне легкий светлый костюм, рубашка с открытым воротником, в общем, летний стандарт… Думаю: «Кому я понадобился? Таких на улице любого южного города — тысячи…» Ощущение такое же, как у сапера: чем ближе к мине, тем громче писк в наушниках. Сел за стойку, чую спиной: вроде меня кто лучом локатора прощупывает…

В баре — полутьма, за стойкой — бармен в белоснежном кителе, на западный манер жонглирует бутылками, сочиняет коктейли. Против меня — зеркальная стенка с полкой.

Взял я стакан апельсинового сока, потягиваю через трубочку, а сам смотрю, что там за моей спиной делается.

И тут я заметил: в углу за дальним столиком сидит старик и смотрит вроде бы мимо меня. Сначала я на него не обратил внимания, но потом понял: биолокатор работает именно оттуда.

— Давай-ка мы с тобой на него поглядим, — сказал Ковешников и разложил фотографии, затем выбрал ту, на которой «художник» изображен крупным планом. — Нет ли ножниц и какой-нибудь темной бумаги?

Сергеев принес черную бумажку от фотопленки. Ковешников вырезал в листке овальное отверстие, наложил на фотографию. Из газеты сделал клинышек, приложил к подбородку «художника». Поискав глазами что-нибудь подходящее, Яков Григорьевич лезвием безопаски аккуратно отрезал полоску коричневой бумаги с нижней стороны крышки стола, куда она была подвернута, и выкроил кусок по форме папахи.

— Ну вот, теперь другое дело, — сказал он. — Перед нами собственной персоной старый знакомый — калтаман резидентуры времен Великой Отечественной войны, в прошлом — матерый бандит Алибек Тангры-Берды, а теперь турист — художник мистер Браун. С ним у меня старые счеты.

— Приходилось встречаться?

— Не только на границе… В старой крепости Змухшир, когда вылавливали в песках банды уголовников.

— А что такое Змухшир? — спросил Сергеев. — Там действительно крепость?

— От крепости остались лишь руины, но такие, что диву даешься… Вал что египетские пирамиды. Его и сейчас можно использовать для обороны — пушкой не возьмешь. Да и с высоты вала пустыня до самого горизонта просматривается, никакие барханы не мешают. В крепости — колодец. Вода неважная, но, если вскипятить, пользоваться можно. А Змухшир — это по имени Аламы Измахшери, древнего предводителя племени, что жило там, как гласит легенда, еще до монголо-татарского нашествия.

— Расскажите, — попросил Сергеев. — Я ведь только прибыл, мало знаю о крае.

— Легенда как легенда, все в ней есть: подвиги, коварство, любовь. На правду похожа, — ответил Ковешников. — И сейчас в разломах крепостного вала, осыпях рва находят скелеты людей и животных, а пролежали они уже более семи веков. Когда войско Чингисхана хлынуло в Туркестан, предводители родов стали уводить свои племена в глубь пустыни. Монголо-татары их настигали, грабили, жгли, уничтожали. Побежденным вождям Чингисхан заливал в глаза и уши расплавленное серебро, для него в этом было удовольствие. Ну вот… Алама Измахшери, о котором мы с тобой толкуем, рассчитал: ровно через двадцать суток монголо-татарская лава докатится до его города. И отдал приказ: всем жителям строить оборонительные укрепления — вал и ров. Кто окажется обузой для племени, того замуровывать. Девятнадцать дней и ночей люди Аламы строили крепость, на двадцатый день к ней подошли полчища монголо-татар. Они увидели такие укрепления, что нечего было и думать взять Змухшир-кала. Тогда Чингисхан решил одолеть ее защитников измором. Монголо-татары разбили бивак, стали ждать.

В крепости кончились продукты, иссякла вода, нечем было кормить и поить скот. Положение становилось безнадежным.

Алама Измахшери приказал собрать остатки кукурузы и джегуры, до отвала накормить одну из немногих оставшихся в живых коров, а ночью выгнать ее за ворота. Монголо-татары видят: в коровьем навозе зерно, да и сама буренка сытенькая. Решили: раз в крепости скот получает такой корм — защитники ее смогут держаться очень долго. Военачальники Чингисхана уже отдали приказ снимать осаду, но, как это бывает в легендах, сработали коварство и любовь: одна из жен Аламы в припадке ревности выбежала из крепости и выдала врагам тайну своего повелителя. Монголо-татары взяли крепость приступом, всех ее защитников уничтожили, а самого Аламу Измахшери и предавшую его жену выставили в амбразуре одной из башен, предварительно залив им глазницы расплавленным серебром. Вот такая легенда… Досталось и мне в Змухшир-кала по первое число, но это уже другой разговор, может, и расскажу когда-нибудь. А сейчас давай ты, про Алибека…

— Значит, вы уверены, что это ваш старый знакомый?

— Сомнений у меня нет. Трудно только понять, что его заставило к нам пожаловать. Это же все равно что самого себя в погранкомендатуру привести. Чудом ведь от нас ушли; Алибеку и Аббасу-Кули — главарю банды — удалось бежать. Они, недолго думая, снова в пески и — за кордон. Продолжай, что там у вас было дальше?

— Сижу я на этой круглой табуретке, — снова стал рассказывать Сергеев, — наблюдаю за танцующими, в зеркале вижу: старик-«художник» по-прежнему сверлит меня взглядом, исследует, но старается, чтобы это не очень было заметно. Так мы сидели-сидели и невзначай встретились в зеркале взглядами. Сначала он отвел глаза, вроде моя персона его не заинтересовала, потом о чем-то подумал и стал смотреть на меня, как на хорошего знакомого. «С чего это, — думаю, — я понадобился заграничному деду?»

— Вот именно… А бизнесмен и молодая пара где в это время были?

— Пришли немного позже: сначала молодые, потом Лемке.

— Он их ждал?

— Не очень. Как ждут случайных знакомых, ну там, попутчиков, не больше… Обратился старик не к парню, а вот к ней…

Сергеев вытащил из пачки и положил сверху фотографию молодой женщины, которую, как уже знал Ковешников, звали Катрин Берг.

С глянцевитой поверхности карточки смотрела молодая особа в элегантном светлом костюме, летней шляпке, темных противосолнечных очках.

Некоторое время Яков Григорьевич всматривался в фотографию.

— Хоть что хочешь толкуй, а где-то видел ее, — с досадой проговорил он. — Генералу сказал, он только высмеял. «В Рио-де-Жанейро», — говорит… Но память-то на лица у меня есть!

— Не могу знать, Яков Григорьевич. Мне известно: все, кто на этих фотографиях, у нас, в Советском Союзе, впервые…

— Тьфу, напасть какая! — пробормотал Ковешников. — Теперь спать не буду, пока не вспомню… Как, говорите, зовут ее? Катрин Берг? Ладно, пускай будет Катрин… Что можешь сказать насчет ее кавалера? Как с ним разговаривает Алибек?

— Да, пожалуй, никак. Так лично мне показалось. Слова два-три кинет, и вроде опять одному до другого дела нет.

Ковешников всмотрелся в фотографию и отметил про себя, что спутник молодой женщины, Шерри Хорст, как назвал его генерал, представляет собой усредненный «эталон мужчины» с обложки журнала мод или витрины парикмахерской… Рост не меньше ста восьмидесяти сантиметров, вес соответственный, но ни грамма жира. Плечи развернуты, шея крепкая, лицо очень загорелое, энергичное, с квадратным подбородком, коротким прямым носом. Темные волосы зачесаны назад. В движении сильных ног и гибкого торса, схваченном объективом фотоаппарата, хищная повадка: ни дать ни взять — пантера… На «женихе» — белый костюм спортивного стиля. Весь облик говорит о физической силе и решимости…