Правнук брандмейстера Серафима

Танюшкин подсадил девушек, они с облегчением рухнули на нижнюю полку. Сам устроился слева от водителя. Грузовик громко чихнул и резво рванул с места. Слава поерзал лопатками по жесткой спинке продавленного сиденья, собираясь уснуть, но поймал внимательный взгляд индуса. Выглядел тот странновато для работяги-дальнобойщика – объемистый живот, руки короткие, пухлые. Уши лопоухие, губы толстые, а нос – большая картошка на пол-лица. Вот уж кто точно не красавец! Однако во взгляде умных маленьких глазок было что-то приятное, располагающее.

– Вы не волнуйтесь, у нас есть деньги, – начал Слава, но его прервали.

– Не таким я тебя представлял, – грустно улыбнулся водитель, озабоченно разглядывая Танюшкина. Голос у него оказался тихий, глуховатый.

– Простите, – растерялся Слава, – вы…

– Нам нужно поговорить, герой, – лопоухий человечек оторвал от руля руку и почесал загорелую лысину, словно не зная, с чего начать, – и если ты, конечно, не против, я буду обращаться к тебе именно так…

Танюшкин непроизвольно поморщился.

– Не нравится? – слегка удивился водитель. – Впрочем, это неважно… – он по-стариковски пожевал пухлыми губами, – так или иначе, но ты уже попал на путь героя. – Попал? – непроизвольно вырвалось у Танюшкина. – Какой еще путь героя?

– Ах, да! Ты же ничего не знаешь! Тебе, герой, в скором времени предстоит битва с ракшасами…

– Извините, вы вообще о чем? Какие ракшасы? – попытался остановить поток непонятного бреда Танюшкин, но водитель не обратил на него внимания.

– Ракшасы – демоны, которые хотят напасть на священный город во время праздника Дивали. Помешать им способен только герой, выбранный линией судьбы для новой истории Рамаяны. Понимаешь?

Он выжидающе посмотрел на Танюшкина.

– А я тут причем? – удивился Слава.

– Ты и есть герой, которого выбрали, – огорошил его водитель.

Вместо того чтобы следить за дорогой, он повернул короткую шею и не сводил глаз с Танюшкина, а грузовик в это время с ревом несся вперед, то и дело вырываясь на встречную полосу и обгоняя попутный транспорт. Лопоухий без остановки жал на клаксон. Жутковато дребезжала кабина, и тревожно раскачивались гирлянды оранжевых ноготков, подвешенные по краям лобового стекла.

Танюшкин только молча шевелил губами и пытался проглотить комок в пересохшем горле. Язык онемел и не слушался. Ситуация выглядела совершенно дурацкой.

Водитель с минуту помолчал и, не дождавшись вопросов, неожиданно спросил:

– Кстати, у тебя сладкого не завалялось?

Танюшкин сморгнул и отрицательно помотал головой. – Жаль! – огорчился лопоухий. – Люблю, знаешь, сладкое, особенно такие шарики из риса с кардамоном… Ну чего молчишь? Задавай вопросы!

– Это гипноз? Вы кто? – прохрипел Танюшкин первое, что пришло в голову.

– И для кого я все это рассказывал? – расстроился собеседник, и его гладкий лоб сложился в обезьянью гармошку. – Что, совсем ничего не понял?

Танюшкин помотал головой и зажмурил глаза, пытаясь избавиться от навязчивой галлюцинации. Не вышло. – Вы кто? – снова спросил он.

– Я – Ганеша! Сын своего достойнейшего отца, Разрушителя Вселенной Шивы, и его божественной супруги светлой Парвати, – буднично произнес водитель и почесал морщинистое слоновье ухо. – А это моя ездовая вахана Мушика.

Очертания кабины стали растворяться в воздухе, и Танюшкин обнаружил себя на солнцепеке посреди большого серого ковра. В следующее мгновение ковер ожил и зашевелился. Танюшкин обмер – он сидел на спине мыши, огромной, как пожарная машина, и горячей, как батарея.

Мышь грозно топорщила усы, длинные, как бамбуковые удочки, и неслась по шоссе гигантскими прыжками, перемахивая через встречные и попутные машины, которые сверху казались игрушечными. Под жестким ворсом ходили поршни огромных мускулов. Танюшкин отчаянно цеплялся за жесткую, словно стальная проволока, шерсть, а голова его с разинутым ртом качалась на шее как фарфоровая головка китайского болванчика.

Прыжок, еще прыжок, его подбросило вверх, пальцы разжались, и навстречу ему всеми своими смертельными трещинами и выбоинами рванулась полоса раскаленного асфальта. Танюшкин зажмурился, нелепо растопырившись в воздухе, но в последний момент пухлая рука Ганеши ухватила его за плечо и с нечеловеческой силой вдавила в жесткую спинку пассажирского сиденья.

«Слон!!!» – взорвалось в мозгу у Танюшкина, и его сознание скользнуло в спасительную темноту.

Глава 10

Герой

Танюшкин прекрасно помнил день, когда к нему прилипло это дурацкое прозвище – Герой.

Славе только что стукнуло тринадцать, и он стал серебряным призером на детско-юношеском турнире по боксу. Проиграл единственный бой и занял второе место. А до этого случая и на районных, и на городских соревнованиях получал только первые, но боев не выигрывал, да и вообще не дрался. Такой вот парадокс! А весь секрет в том, что драться было не с кем.

К тринадцати годам из Танюшкина вымахал здоровенный лоб под метр восемьдесят, и весил он слегка за семьдесят. Поэтому-то в его возрастной категории не находилось противников соответствующего веса. Танюшкина заявляли на соревнования, и он, не выходя на ринг, занимал первое место. Медали, правда, за это не полагалось, но тренер Михалыч получал нужную галочку.

Однако во всем этом они оба чувствовали подвох, и честный Михалыч сочувственно похлопывал Славика по спине: «Ничего, парень! Будет и на твоей улице праздник! Главное, тренируйся, а бои придут!»

Танюшкин всем своим видом изображал огорчение, но, если по-честному, совершенно не расстраивался. Бокс он не любил, физическую боль не то чтобы совсем уж боялся, но откровенно недолюбливал. Однако тренировать силу и боевой дух его год назад отправил старший брат, и этот подарок судьбы обжалованию не подлежал.

В конце концов вышло, что Михалыч как в воду глядел! Обещанный тренером праздник на улице Танюшкина наступил неожиданно. Однако самое печальное заключалось в том, что морально к этому пиршеству боксерского духа он оказался совершенно не готов!

Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что неприятности Славика Танюшкина начались задолго до того. В шестом классе он сильно вытянулся и раздался в плечах. Высокий рост и крупная фигура заметно выделяли его среди одноклассников и, к несчастью, сделали удобной мишенью для ребят постарше. Некоторые из них заметно уступали ему в росте, однако, зная, как говорила сестра, «телячий» нрав Танюшкина, при встрече с удовольствием отрабатывали на нем увиденные в кино каратистские приемы.

Иногда он неловко отмахивался от обидчиков, но чаще дело сводилось к тому, что Танюшкина зажимали в угол сразу двое, а то и трое старшеклассников и метелили почем зря. Ему оставалось только прикрывать лицо и живот руками да глотать слезы от бессилия.

Дома Танюшкин помалкивал, справедливо полагая, что от родителей помощи ждать не приходится. Отец работал заместителем главного инженера, но дела у его завода в то время шли хуже некуда, и ему явно было не до Славиковых проблем. К тому же Танюшкин и так знал – спроси он совета, отец предложит взять в руки что-нибудь потяжелее, вроде табуретки, и проучить школьных хулиганов.

Танюшкин не сомневался, что, окажись батя на его месте, так бы и сделал. Ну так то отец, человек старой закалки! А маманю вообще грех расстраивать. Она разрывалась на двух работах, а по вечерам суетилась на кухне, маленькая, едва живая от усталости.

Короче, все так и шло, больно и обидно, но, к счастью, без серьезного членовредительства. Синяки и ссадины не в счет. Танюшкин помаленьку рос и учился выживать. Иногда, зная, что у выхода из школы его поджидает целая компания любителей бесплатных развлечений, он покидал школу по-английски, через окно туалета первого этажа. И этот день становился для него по-настоящему счастливым.

Наконец сестре Наталье надоело лицезреть его вечно разбитую физиономию. Воспользовавшись случаем, когда их старший брат Димка, курсант третьего курса Рязанского воздушно-десантного, приехал в отпуск, она с чисто женской непосредственностью вывалила на того весь ворох проблем Славика, приукрасив собственными догадками. Сестрица в ультимативном тоне потребовала от лихого десантника пойти в школу и по-мужски решить вопрос, то есть, как минимум, поговорить с директором, а как максимум – начистить рожи обидчикам бедного Славика. Причем последнее, по ее мнению, выглядело предпочтительнее.