Страница 9 из 11
– Я же сказала, что есть не хочу.
– Прекрасно, тогда нас ждут великие дела…
Витя обвел рукой объем комнаты, стоя спиной к гостье.
И, не поворачиваясь, спросил, есть ли у нее паспорт.
– Есть… Показать?
– Да шучу я, зачем мне твой паспорт. И так ясно, что ты Доздраперма.
– А я так полагаю, что не совсем!
И таким нержавеюще-стальным прозвучала фраза, что Витя из интереса повернулся.
На его доброе лицо совсем недобро глазело блестящее дуло дамского «вальтера».
– Шутить буду я теперь…
– О! Злая какая. И это стреляет?
– Само нет, но если на курок надавить слегка пальчиком…
– Разве что слегка… На всю родню, милая, патронов не хватит. Ты чего, в ГИТИС какой-нибудь не поступила?
– Ты уже спрашивал… не угадал…
– Не наскучило еще шутить?
– А ты прямо и не боишься?
– А я прямо и не боюсь… Уж очень он деревянный. Из дуба?
Она протянула ему пистолет несколько разочарованно.
– Из груши… Как догадался, что он деревянный?
– Долго объяснять, знаешь, и нудно. Хотя впотьмах, пожалуй, проканает. Как тебя зовут-то, на самом деле?
– На самом деле Марина…
– А меня зовут Виктор Станиславович…
Марина тут же встала по стойке смирно.
– Очень приятно, Виктор Станиславович! Разрешите пожить у вас недельку, Виктор Станиславович?! А там придумаю чего-нибудь…
– Чего ты придумаешь? Как говорят французы, ne pari muru. Выгнать я тебя всегда успею. Может быть, я к тебе привыкну. Здесь три комнаты.
– Разрешаете?! За… услуги?..
– А ты на халяву хотела отсидеться? Нет, дорогуша. Швабра в ванной, мешать не буду. Ты извини, я очень спать хочу…
Он действительно хотел спать. И очень… Марина чего-то еще говорила, но слова уже не занимали. Сон сшиб мгновенно, как только он прикоснулся спиной к кровати.
Спал долго. Наверное, долго… Телефон разбудил. Витя, тяжело вздохнув, недобро хмыкнул в трубку.
– Здорово… Конечно, разбудил. Не, я не пойду. Не хочу. Мне еще бардак разбирать. Какие телки! Не надо никаких телок. Я сам разгребусь. Гош, отстань, а?.. Давай завтра. Звони завтра. Пока.
Трубку он положил, попытался встать, но ватная голова будто приклеилась к подушке.
– Начались в деревне танцы… – пробубнил он в потолок и закрыл глаза. Но ненадолго, сон ушел, как последняя гадина. Витя лежал с открытыми глазами, осознавая, что надо вставать, убирать жилище, а голова мутная, полночь не за горами, и вообще…
– Проснулись, Виктор Станиславович? Как спалось?
Витя крайне удивленно повернул голову на голос. Он вспомнил, не сразу, но вспомнил. Это ж надо было так отрубиться. – Спалось, – ответил он – Представляешь, из башки вылетело, что я тут не один.
– Представляю… Может, водички?
– Да, может и водички.
Витя все-таки заставил себя сесть, пока гостья ходила за водой. Он жадно выпил полный стакан, с шумом выдохнул, медленно поднялся с кровати и направился к туалету.
Витя смачно таял, как сдувающаяся камера, и автоматически приходил в себя. Войдя из туалета в ванную, он слегка остолбенел: все сияло и страшно радовало глаз. Он аккуратно помыл руки, вышел в коридор, оттуда в гостиную – всюду была нереальная чистота. И как же эта чистота называется? Неловко, надо вспоминать… Мария… Маша!.. Нет, что-то морское… Марина! Точно, Марина.
– Нет, слов… Марина…
Витя выдержал небольшую паузу – имя не уточнилось. Значит, правильно вспомнил. Есть еще похрен в похреновницах!
– Шикарно! Спасибо тебе… Большое человеческое спасибо! Чего ты там давеча говорила?.. Недельку? Живи себе спокойно сколько хочешь и не придумывай. Правда, тут не всегда тихо, набеги бывают, кочевники всякие, блядуины. Но к тебе они и близко не подойдут. Давай я за это тебе что-нибудь приготовлю. Уж это я умею!
– А всё уже готово, Виктор Станиславович.
– Не понял – и поесть можно?! И вкусно?
– Ну, это уж как покажется…
Показалось как подобает. Витя уплетал настоящие вареники с картошкой, обсыпанные золотисто-обжаренным лучком, походя в профиль на дикого, дорвавшегося до еды барбоса. Когда глаза осоловели и уплотнение желудка достигло нездорового максимума, он откинулся на спинку стула и легонько похлопал себя ладонью по груди.
– Вот теперь я понимаю людей, которые не нахваливают повара. Кому по настоящему вкусно – тот молча жрет и боится чего-нибудь упустить. Уважила! Честное слово! А руки-то у тебя зо-ло-тые! Вареники, пистолет… Или пистолет не ты смастерила?
– Я. Что-то меня приперло пистолеты варганить. Шесть стволов друзьям раздарила, и все разные, точные копии, между прочим…
Витя недоверчиво посмотрел на ее руки, которые отметил еще на пляже.
– Вот этими вот ручками?
– Вот этими вот самыми. А за орудием производства надо ухаживать.
Витя встал и поклонился в пояс.
– Одно только смущает меня во всей истории. Что если твои родители тебя, такую золотую, хватятся и загребут восвояси? И не будет больше вареников и чистой квартирки. А деньги ты не рисуешь?
– Какой же вы, Виктор Станиславович, циник.
– Да я, вообще, малоприятный тип. А так с виду не скажешь, да?
– Почему… Типичный такой с виду малоприятный тип… Как ты меня сюда впустил-то?
– Да я и сам не понимаю. Считай, что с большого бодуна. А назад дороги нет! Москва позади…
Дело шло уже к полудню, но вчерашний слишком мощный и неожиданный электролиз мозга опустошил и расслабил. Пустому и слабому всё равно, куда катится день, – к полудню или наоборот. Отрывать голову от подушки не хочется, руки-ноги сгибать в локтях и коленях… Не то чтобы нет сил – как раз есть. Вопрос – зачем те силы нужны, коли так всё запущено. И еще гадкий желудок взывает к завтраку, который безнадежно пропущен. На калории намекает, мало ему. Да… Не голодовку же объявлять! Пусть первый вечер комом, но остальные должны быть простыми и здоровыми, если уж и следовать намекам родных и близких… Это у Горького «человек выше сытости» – так то на дне, я на плаву пока. Рука потянулась, обняла мобильный, выключенный накануне. Тут же квакнула эсэмэска. От Аньки… «Папа, что происходит? Здесь тебя все ищут!»
Кто еще?! Монахов, возмущенный, тут же оказался на ногах. Кто?! Черт возьми, здесь, на отдыхе?! Только этого не хватало! Был порыв позвонить, возмутиться, но разумнее незаметно подойти к пляжу и оценить ситуацию на месте, а, оценив найти уголок, где искать его никому в голову не придет. Правда, в таком уголке и перекусить вряд ли удастся, но до обеда можно и дотерпеть в крайнем случае.
Монахов вполне конспиративно окучивал взглядом пляж. Деток он заметил под теневыми решетками. Они сидели в шезлонгах, лицом к морю, и мило беседовали, причем в центре сидел Андрей, а по бокам девушки. Парню явно фортило в этом сезоне. Но более никаких знакомых лиц Монахов не узрел. Он тихо подошел, можно сказать подкрался, к детям, и, стоя за Анькиным шезлонгом, тихо спросил у дочери: «Ну и как понимать твои послания?» Аня вздрогнула от легкого испуга, но тут же сориентировалась и сказала, но не отцу, а Лорке:
– Ну что, проспорила, Лорштейн?
– Ладно, с меня причитается…
– Ты мне-то ответь, – еще раз спросил Монахов.
– Это, пап, мы тут поспорили, как тебя вытащить на пляж. Я говорю, что пошлю эсэмэску, которую ты прочитаешь и сразу же проснешься от возмущения. Сработало же!
– Сработало, радуйся… Я, между прочим, проснуться-то проснулся, а вот на пляж бы взял да не пошел бы…
– Ну а куда б ты делся, пап? Что тут еще делать? Сам сказал – тупо будешь лежать на пляже…
– Да… Действительно… Ну и на кой я вам тут нужен? Лежу себе и лежу – никого не трогаю.
Он присмотрел рядом свободный топчанчик, положил на него полотенце, присел и спросил, есть ли в пляжном баре кофе.
– Есть, – ответила Лора, – хотите, мы принесем…
– Хочу… И мороженое хочу… Вы пока несите, а мы с Андреем сплаваем. Пойдешь, пловец?
– Пойдемте, – охотно отозвался Андрей.