OUTSIDE

– Дим, тут такое дело, и не знаю, как начать.

– Уж как-нибудь, – последовала дежурная фраза, хотя собеседник тут же сжался от напряжения – Митя умел предчувствовать боль.

– Так получилось. Ты же всё равно на неё всерьёз не рассчитывал…

– В чём вообще дело? – впрочем, он прекрасно уже знал – в ком.

– Милка… Мы с ней… Пойми, отсюда ты не скоро выйдешь, да и она всё равно никогда не свяжется с уголовником. Нерушимые принципы, чистоплотность совести, отрезвляющий эффект морали, – он явно с трудом вспоминал заученные перед встречей корявые определения, надо полагать, рождённые по случаю разбушевавшимся интеллектом новой подруги.

– Я понял, – спокойно прервал Митя потуги хорошо выдрессированного мозга, – теперь можешь идти.

– Да… нет, я ведь не только для этого. Если какая помощь нужна…

– За меня отсидеть?

– Почему сразу так. Да и потом… Не думаю, чтобы имелась подобная законодательная практика, – снова поморщившись от напряжения, вздохнул облегчённо Максюша. – Раз ты не хочешь продолжать разговор, – нашёл он подходящий предлог, – я, наверное, лучше пойду. Дел, к тому же, очень много, а тут целых полдня на одну дорогу истратил.

– Ехать сюда два часа, – в этом явно не было смысла, но Митя отчего-то не хотел его сразу отпускать. Так сын весь путь на кладбище держится за гроб с телом отца: бессмысленная, тщетная попытка удержать давно оборвавшуюся нить, но какой любящий человек откажет себе в иллюзии. – Впрочем, для кого-то и это, надо полагать, изрядный подвиг.

– Зря ты так, – выдал Максик заранее подготовленный универсальный призыв к отступлению, тут же засобирался, показательно шаря глазами по столу, будто адвокат, стремящийся не забыть у клиента важные документы, – я ведь по-человечески хотел. Мог бы и вовсе не приходить.

– Испугался ты, милый друг, что, отмотав срок, первым делом раскрою и тебе череп. Вот где твоя человечность. Молодец, хвалю – мыслишь стратегически, хороший, надо думать, выйдет супруг, тем паче, что покладистый. Удобный, к тому же, родители ведь старые. Уже придумали, куда их на пенсию отправить? Свежий деревенский воздух да свой огород куда как полезнее на излёте честно прожитой жизни, так ведь? Зачем, собственно, всё это медобслуживание и прочие напасти большого города: наш девиз – профилактика, а не лечение. А чтобы и климат потеплее, то отправить сразу подальше, эдак в Воронежскую губернию: лесостепь, грибы-ягоды в избытке, дружественное местное население, близость крупного областного центра, драмтеатр, музыкальный ансамбль имени областной администрации – одни кругом плюсы.

– Мы так далеко не думали, – промямлил будущий семьянин.

– А стоило бы, – рявкнул Митя, – иначе разочаруется в тебе зазноба, найдёт себе другого – посообразительнее. Давай, не тушуйся, выложи ей на стол давно как бы назревшее предложение, заслужи благодарность. Надо быть решительнее, дорогой товарищ, время сейчас тяжёлое, квадратные метры в цене, надо, – он продолжал говорить, толком не понимая, что, лишь бы ещё на секунду удержать, не дать навеки покинуть его последнее реальное напоминание о давно уже нереальном чувстве, – ты мужчина, понимаешь, твоё дело – рубить сплеча, зарабатывая очки благополучия семейного очага. И чтобы никакой жалости, ни капли сомнения, ни грамма сожаления, ничего. Рви, круши, но действуй, а по части эволюции чистоплотной совести Мила непременно поможет. В этом смысле она хорошая баба, здравомыслящая, без лишних во всякий исторический период белых перчаток. Огонь, настоящая женщина – такая мразь, что дурно неподготовленному человеку может сделаться. Как выйду, обоих вас зарежу, а высерков в детский дом сдам, – чувствуя приближение рыданий, спешил заглушить их яростью. – Ни за что не пожалею, так отыграюсь.

– За что? – жалобно, будто связанная жертва перед убийцей, провыл Максюша.

– За всё. За поруганную мечту – или тебе, гнида, этого мало? Так я ещё добавлю. За крушение идеалов, последнюю ускользающую возможность вернуться в мир, где меня кто-то мог ждать. Или помнить. Или хотя бы не забыть. Я мог будто призрак материализоваться из ниоткуда, позвонить в дверь и надеяться, что застану её одну. Знать, что эта дешёвка давно превратилась в толстозадую визгливую стерву, умеющую лишь терроризировать мужа и пресмыкаться перед детьми, но всё равно надеяться. И, ещё до того, как увижу – поверить. Десять лет трепетного ожидания ты превратил в пустоту, лишив всякого смысла барахтаться дальше. Повторюсь, разве этого мало?

– Как посмотреть, Дим, – гнул обвиняемый прежнюю линию. – Она тебя никогда не рассматривала в качестве подходящего кандидата, а теперь это… трагическое стечение обстоятельств, – подняв глаза к потолку, он снова выдавал домашние заготовки, – перст судьбы, нарушивший закономерное развитие… – память дала сбой и закончить никак не удавалось.

– Сюжета? – пришёл на помощь истязатель.

– Да хрен его разберет, думаешь, я помню, – сам чуть не разрыдался от обиды Максик. – Говорил же, что со мной надо было ехать. В те очи глядя, уместно ль говорить о бл… – в стенах госучреждения он не решился закончить крамольное двустишие.

– Это что сейчас было?

– Стихосложение, – гордо поведал начинающий поэт, довольный случаю переменить, наконец, тему разговора, – беру у Асата уроки, решил поразить Милку в самое сердце.

– Которого у неё отродясь не было, – усмехнулся, хотя больше сочувственно, Митя. – И как успехи?

– Взял обязательство писать в день по два четверостишия, – засиял Максик, – чтобы на первую годовщину свадьбы – года через полтора, не меньше – хлопотливое дело – все эти приготовления, затем, ты прав, надо сначала предков отправить, съехаться, подарить ненаглядной томик рифмованных криков души в её честь.

– Признаться, неожиданно. Особливо для тебя, уж не обижайся. А коли вдохновения не будет или муза проснётся с утра не в настроении? Талантом, в конце концов, если бог не наделил, какое уж тогда сочинительство…

– Талант, чтобы ты был в курсе, как показывают многочисленные исследования авторитетных западных учёных, вообще понятие несуществующее. Одно название, да и только. Придумали ленивые, чтобы оправдывать своё нежелание действовать. Нету, мол, природного дару, так и хрен ли, спрашивается, задницу на британский флаг рвать. Кстати, оттуда как раз, по-моему, эти учёные. Забыл, но ничего, сохранил в «избранном» статью, подожди, – он засуетился, достал было мобильный, но тут же поспешил убрать назад, – извини, увлёкся совсем, тут же роуминг, а у меня тариф просто хищнический. Но факт сей доподлинно теперь установлен путём исследования коры головного мозга, испускаемых им нейтронов… или электронов, какая, по сути, разница – волн каких-то. Всё замерили и чуть только не через адронный коллайдер пропустили – ни-че-го. Одно сплошное недоумение. Так что, при наличии известной силы воли, – он говорил теперь, не запинаясь, явно воспроизводя из памяти собственные записи – какой вдумчивый сочинитель не ведёт дневника, – всякий результат достигается кропотливым ежедневным трудом, при содействии, не будем отрицать, стимулирующего порядка обстоятельств. В моём случае – известной Вам особы. Кстати, предлагаю тебе тоже книжку, книгу, – поправил себя опытный литератор, – в узилище написать. О быте там, жизненных перипетиях жизни за решёткой, силе духа, несгибаемого под тяжестью всесторонних неприятностей. О том, как, стиснув зубы, сносил все тяготы судьбы, и, заломивши назад руки, мечталось выйти из тюрьмы. Смотри, рифма пошла, – радостно поделился Максюша. – Если будет лень… времени не достанет, – вовремя поправился любимец муз, – опиши мне своими словами, а я уж художественным слогом оформлю. И посвящу тебе или в аннотации упомяну, тут не сомневайся, я порядочная творческая единица.

– Зубы и руки – не рифмуется, – глядя в пустоту, едва слышно ответил Митя.

– Не принципиально, – выпрямился на стуле честолюбивый сочинитель, предчувствуя хвастливую браваду, – части тела, то есть определения неразрывно связанные, а, следовательно, рифма здесь подразумевается, хотя как таковая и условна. Моё собственное, математически доказанное, нововведение в поэзию. Дело в том, что мои предшественники страдали очевидной близорукостью…