Страница 12 из 26
– Концерт начнётся минут через двадцать, – прозвучал смертным приговором где-то в стороне Сергея голос официанта, и Михаил, понимая, что не сможет вынести ожидаемых бардов, песенников, джазменов или кого бы то ни было, решил, как он сам выражался, промотать плёнку, а потому резко, как приказ, даже не глядя в сторону официанта, но тем не менее, ощущая его рядом, произнёс:
– Бутылку Jameson, пожалуйста. И лёд, – прибавил он малодушно, пытаясь, как ему казалось, придать оттенок лёгкого благородства тому, что на самом деле собирался проделать. Официант посмотрел на Сергея, но, не увидев в его взгляде порицания или хотя бы комментария, пошёл, как опять же любил про себя выражаться Михаил, «исполнять предначертанное». Вообще вся троица продолжала сидеть в молчании и уже дошла до той стадии, когда неловкость такого поведения преодолена совсем, и незнакомые на самом деле люди вдруг осознали все прелести такого поведения: по сути, никто из них по-настоящему не тянулся друг к другу, и, сумев отбросить ненужные условности, они могли спокойно каждый думать о своём или даже заниматься каким-то делом, как в случае с Инной, которая почти демонстративно достала телефон и углубилась в переписку. Михаил, закинув голову, рассматривал непритязательный потолок, когда официант принёс желанную бутылку, по счастью, двенадцатилетнего виски, три бокала и какую-то непонятную плошку со льдом. Жестом остановив официанта, он сам налил себе с ходу почти треть сосуда, обвёл ради приличия вопросительным взглядом присутствующих и, ожидаемо не встретив желания составить ему компанию – Сергей только сделал отрицательное движение глазами, впрочем в целом благодушное, а Инна даже не подняла взгляд от телефона – залпом влил в себя настроение, мотивацию и даже сумел чудом подцепить почти что радость от присутствия здесь и сейчас.
Реакция на заставила себя долго ждать. Вот уже контуры реальности мягко размылись, время потянулось медленно, скорее даже не спеша, еле слышно отбивая свой ритм окружающими звуками, которые теперь разделились на основные – те, что задают настроение и тон, и второстепенные, мушиным жужжанием отдающиеся на периферии сознания. Появилось ощущение детства – радостного возбуждения почти что от всего вокруг, когда ты вдруг отчётливо понимаешь себя центром этого места и вообще всего мироздания. Становится очевидно, что всё существует лишь для тебя и только в твоём сознании: люди, их лица, движения и эмоции подчинены одной цели – обратить на себя твоё внимание, заинтересовать и развлечь или, наоборот, напугать, лишь только затем, чтобы отчётливее осозналась ценность уже имеющихся доступных удовольствий. Михаила больше не интересовало, что будет завтра или даже через пять минут: перед ним, как в юности, была целая вечность, и он стоял у самого начала её, так стоило ли задумываться о почти нереальном своей дальностью будущем, когда вместо этого можно загребать эту жизнь жадными руками, пропускать через себя всё новые и новые ощущения и знать, что так будет всегда. Этот непрерывный поток наслаждений никогда не иссякнет, и вся жизнь будет нескончаемой чередой приятностей без забот и огорчений. Ты – центр вселенной, и для тебя открыты все дороги и пути, трудности которых не пугают, ведь что может испугать полного жизненных сил юного мужчину, только открывающего для себя мир. Пусть и кратковременный, но зато не слишком дорогой возврат в ощущения лучшей поры жизни, ценой в несколько тысяч за бутылку, да привычное похмелье с утра. В такие моменты он понимал, что думать о будущем есть почти преступление перед самим собой, потому что ты крадёшь у себя настоящее: тот единственный и неповторимый, безвозвратно уходящий миг, в котором находишься сейчас. Истинное наслаждение моментом, секундой, мгновением стоит того, чтобы забыть о мифическом завтра и отдаться этому потоку счастья, не знающего сомнений, границ и даже направлений, но вместо этого дающего тебе по-настоящему почувствовать жизнь, заново узнать и оценить её прелести, подаренные незаслуженно щедрой судьбой.
За минуту до этого Михаил был депрессивным одноклеточным, а сейчас, окинув взглядом окружающую действительность, осознал себя удобно устроившимся на мягком диване, в приличном месте, где наверняка неплохо готовят, а мерному чавканью гостей аккомпанирует живая, скорее всего джазовая, музыка. По левую руку от него сидел улыбающийся жизнерадостный Сергей, настолько простой, насколько же и мудрый, чтобы не замечать многочисленных чудачеств нового знакомого на протяжении всего вечера, а по правую руку располагалась и вовсе богиня привлекательности и сексуальности в одном отдельно взятом и, что особенно приятно, не помятом суровой московской действительностью лице. И какое кому дело, если один из них удачно сочетает окучивание крупного клиента с потехой над шутовскими выходками преждевременного алкоголика, а другая даже в самых страшных кошмарах не смогла бы представить себя в его объятиях. Да разве это важно, когда тебе-то при этом так хорошо. Зачем позволять уязвлённому самолюбию отравлять удовольствие в компании, да ещё и за счёт людей, которых, наверное, никогда больше и не увидишь. Казалось бы, очевидная мысль… но почему же нужно дать мозгу известную дозу, чтобы он начал в конце концов соображать, а не просто думать.
– Знаете, Сергей, мне как-то очень хорошо, – вдруг неожиданно сам для себя благодушно выговорил он, и то, что показалось бы ему недавно странным, сейчас стало естественным и даже уместным, потому что оба соседа по гостеприимному дивану вдруг невольно улыбнулись этой ничего, по сути, не значившей фразе, как бывает, взрослые улыбаются, когда ребёнок скажет какую-нибудь не слишком подходящую глупость, но его простота и искренность настолько подкупающи, что появляется ощущение, будто он поделился с тобой чем-то сокровенным и важным, приобщил тебя к какой-то ему одному известной тайне, попутно подарив частичку своего душевного тепла.
– Мы, кстати, были на ты. Если помнишь, за душещипательной беседой о моей сексуальной ориентации мы решили обойтись без официальностей. А, впрочем, решать тебе, или Вам, – счёл нужным закончить Сергей, которому почему-то всё больше начинало нравиться происходящее. «Уже одно то, что этот спивающийся карьерист мне нисколько не завидует, делает его приятным собеседником, а если присмотреться, то ему и вовсе, похоже, наплевать на всё и всех, включая, что особенно интересно, и самого себя. Это даже не буддизм, это что-то поинтереснее. Определённо, вечер складывается удачно», – подумал он и, движимый неожиданным порывом, разлил остатки виски Михаилу и себе.
– А мне вы не хотите предложить? – подняла глаза от телефона Инна. Она легко перенесла бы хоть сутки гробового молчания, но, будучи женщиной, не могла оказаться проигнорированной, раз уж вечер стал несколько оживляться. Её вдруг уязвило то, что двое мужчин предаются какой-то интересной беседе и совершенно не пытаются втянуть в разговор её. Это было и не то знакомое ей мужское общение, когда два каких-нибудь гипер-успешных клерка вели заумную беседу друг с другом с единственной целью произвести впечатление на неё: она любила в таком случае с виду отрешённо копаться в телефоне, на самом деле от души потешаясь их слабоватой актёрской игрой. Сначала лишь колкими, но скоро уже агрессивными выпадами в адрес соперника и непременным желанием поразить её как бы случайно выданной информацией о размере зарплаты, квартире в Москве, бывало даже и в центре – щедрый дар почившей в бозе бабушки, дорогой машине – непременно кредитной, но эта деталь также непременно опускалась, и ещё кучей достоинств, ограниченных лишь воображением собеседников. Как-то один даже умудрился в почти светскую беседу впихнуть информацию о толщине своего бицепса и длине члена: она по достоинству оценила его лингвистические способности, но к остальным параметрам осталась в тот вечер равнодушна.
Хорошо быть красивой и умной, а Инна именно полагала себя таковой, девушкой в городе, до отказа забитом деньгами и похотливыми мужчинами, которые в порыве тщеславия не умеют толком и получить причитающееся с женщины, больше озадачиваясь её оргазмом, поскольку наличие такового даст им повод именовать себя хорошими любовниками, но сейчас происходило что-то для неё непонятное. Она по опыту знала, что стоит ей в компании мужчин встать и, извинившись за необходимость срочно уехать к больной подруге или ещё куда подальше, как она непременно прочтёт в глазах всех присутствующих самцов, даже и наделённых уже на вечер самками, неприкрытое разочарование и почти обиду за то, что променяла их на кого-то ещё (понятно, что в байку про подругу верили только уж самые дубоголовые), а тут она отчётливо осознала, что стоит ей произвести данный выпад и в ответ она услышит лишь вздох облегчения, и эта новая реальность ей, мягко говоря, пришлась не по душе. Она впервые со времени чудесных школьных лет и первых разочарований почувствовала себя лишней на этом празднике жизни: скучном и неинтересном, который она бы с удовольствием сейчас же покинула, но перспектива увидеть радостные лица двух мужчин буквально придавила её к дивану. Ахиллесова пята победителей, так сказать, по праву рождения в том, что они совершенно не умеют проигрывать, даже когда победа не нужна совершенно или, более того, вредна. Вид поверженного противника со временем становится для них из привычки потребностью – сначала насущной, потом главной, и вот уже они почти разучиваются наслаждаться плодами побед, как наркоман со временем начинает принимать наркотики не ради удовольствия, а для возврата в привычное и единственно уже возможное состояние кайфа, забывая, что удовольствие, ставшее перманентным, перестаёт быть таковым.