Страница 42 из 83
По всему кабинету валялись и шарики смятых листов машинописи, одни туго скатанные, а другие - чуть примятые в руке, в момент отчаянного отрешения от какого-либо хуже написанного фрагмента повести. Это бумажное побоище не только служило доказательством напряженной работы писателя, но и давало картину необычайной борьбы, которая почти каждый день до обеда проходила в этом месте, творческих мук мужа, его неудач и побед - и ничего удивительного нет в том, что пани Басенька относилась к ним по-своему. Она старательно подбирала каждую помятую страницу, почти любовным жестом разглаживала ее, а потом одну на другую укладывала стопочкой на пюпитр. Она не могла примириться с мыслью, чтобы эти страницы были выброшены в корзину или в огонь. Она ожидала, что муж когда-нибудь захочет заглянуть в какую-нибудь из них, использовать хорошо написанную фразу, вернуть к жизни обрывок диалога. Иногда она с вниманием склонялась над смятой страничкой, любопытствуя, что на ней написано и отчего она не могла остаться в рукописи разбойничьей повести. После такого чтения она, как правило, еще старательней расправляла смятую страницу, пригорки ее грудей поднимались в тяжком вздохе, потому что то, что она находила в них, казалось ей лучше и интереснее того, что уцелело перед комканьем и пренебрежением. Пани Басенька считала, что, повествуя о перипетиях любви прекрасной Луизы и лесничего-стажера, на страницах, старательно вложенных в картонные папки, Любиньски шагал по хорошо утоптанным дорогам, а на отброшенных страничках он сворачивал на узкие стежки, продирался сквозь дикие чащобы, где то и дело подкарауливал читателя с огромной мотыгой в руках. По правде говоря, по мнению пани Басеньки, Непомуцен свои разбойничьи процедуры совершал исключительно на страничках смятых и отброшенных, которые не должны были оказаться в печати. Он мог быть смелым и жестоким, бывал беспощадным к заблуждениям и фальшивым выдумкам людей, он разбивал литературной мотыгой окаменевшие черепки традиционных форм. Но потом - неизвестно почему - он вдруг терял отвагу, отступал на утоптанную дорогу и, сминая страницы, тем самым старательно затирал следы своих разбойничьих начинаний. На отброшенных страничках Басенька открывала совершенно другого Непомуцена, такого, который импонировал ей, восхищал ее и в то же время пугал, - достойного сильнейшей женской любви и преданности. В действительности же он был совершенно другим, каким она его знала и любила, хоть и не так сильно/как могла бы полюбить того.
Существовали не только два Непомуцена, но и две разные прекрасные Луизы, два разных стажера, две непохожие друг на друга деревни, в которых жили герои - одни, со страничек в картонных папках, и другие, со страничек смятых и отброшенных. Принимая в первый класс маленького Дарека (восьмого внебрачного ребенка Поровой), прекрасная Луиза с восхищением смотрела на гордо выпрямленную фигурку мальчика и, как все в деревне, думала, что из всех одиннадцати внебрачных ребятишек Поровой этот единственный, может быть, вырастет порядочным и умным человеком, потому что уже с детства держится гордо, ходит с высоко поднятой головой. На отброшенных страничках Луиза отсылает маленького Дарека к врачу и издевательски оповещает жителей деревни, что у Поры кривой позвоночник. По каким дорогам шла мысль Непомуцена, если он отбросил эту вторую историю ради первой? Было ли для него очень важно утвердить читателей во мнении, что человек только сам влияет на свою судьбу, маленький Пора вырастет гордым и благородным человеком, несмотря на то, что он - восьмой внебрачный ребенок такой женщины, как Порова? Может быть, он хотел убаюкать подобными взглядами совесть людей, зная, что именно такая версия, а не та, со смятой странички, понравится читателям, как все, что одурманивает радостью и оптимизмом.
На отброшенных страничках прекрасная Луиза, учительница, не была невинной и нетронутой, когда познакомилась с молодым стажером, а побывала в постели одного деревенского врача. Настоящий Непомуцен, с которым Басенька ночь за ночью лежала в постели, так и не смог сказать ей, каким способом доктор унижает женщину, прежде чем в нее войти, даже вообще избегал разговоров на эту тему, отмахивался от вопросов жены. На смятых страничках деревенский врач преудивительным способом забавляется с молодой красивой учительницей, оставляя ее девушкой, приучая к изысканным любовным занятиям, и наконец совершает с ней анальное сношение. На страницах из картонной папки прекрасная Луиза никогда не встречала разнузданного доктора, чистой и невинной отдалась она в руки стажера.
Ласковым движением своих маленьких рук Басенька разгладила отброшенные странички. Она знала, что этой ночью ей не даст покоя мысль, что за человек на самом деле ее муж Непомуцен, каков на самом деле доктор Неглович и прекрасная Луиза, сельская учительница. Какова правда о маленьком Дариуше Поре - гордый он или страдает искривлением позвоночника? Узнать и углубить правду было делом нелегким - она понимала это и не спешила. Но она чувствовала, что когда-нибудь надо начать, скромно и даже несмело; вступить на дорогу познания так, чтобы не усложнить себе жизнь, не вызвать замешательства в мире гармонии, который она так любила. Она протерла мокрой тряпкой пол в кабинете мужа, вычистила меховой ковер на полу, расставила стулья. Потом она приготовила обед, в своей портняжной комнате обмерила талию, бедра и бюст завмагу Смугоневой, которой захотелось сшить себе новое красное платье, чтобы показаться моложе и красивее одному владельцу мастерской в Бартах, занимающемуся кладкой печей. А когда наступил вечер, вымытая и одетая в черную юбку и шерстяной желтый блейзер, который она сама связала на спицах, она пошла с визитом к доктору Негловичу, в его дом на полуострове.
Был теплый вечер, ржавый шар солнца уже касался верхушек лесных деревьев, над лугами возле лесничества Блесы и над трясинами за заливом поднимался туман. Собаки доктора поприветствовали ее, виляя хвостами, и проводили за дом, на террасу, где доктор неподвижно стоял и, куря сигарету, смотрел на озеро. О чем он думал в этот тихий вечер, перед приходом безлунной ночи? - спросила она себя и подумала, что, может быть, он, как и она, тоскует о непознанном. Она подошла к нему в молчании, даже без ничего не значащего приветствия, и встала рядом, стараясь смотреть в ту же сторону, куда смотрел он. Обе руки она положила на свои торчащие груди, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце. Она не выносила сигаретного дыма, но сейчас радовалась, что доктор занят курением, и даже с удовольствием втянула ноздрями струйку белого дыма. Доктор курил много - его волосы, свитера, рубашки всегда были пропитаны запахом сигарет. Ее это, однако, никогда не раздражало, потому что это одновременно был запах мужчины, которого она любила. Прижимаясь к Непомуцену, она всегда чувствовала запах заграничного одеколона - кедрового. Занимаясь с ним любовью, она внушала себе когда-то, что делает это среди ливанских кедров, такая смешная романтическая женская фантазия. Ее коробило дыхание мужчин, курящих сигареты, но, о диво, она подставляла лицо пропитанному никотином дыханию доктора и чувствовала возбуждение. А когда доктор снял в их доме свитер, потому что ему стало жарко, она взяла на минутку этот свитер в руки и прижалась к нему лицом, глубоко вдыхая аромат сигарет, смешанный с запахом пота - но пота мужчины, о котором она часто думала. Она реагировала на мужчину прежде всего ноздрями, может, потому, что ей нравилось заниматься любовью в темноте. Сначала она обнюхивала мужчину, а если его запах не нравился ей, она не соглашалась даже на малейшую ласку. Почему же один запах отпугивал ее, а другой притягивал и возбуждал? Если бы Турлей побрызгался кедровым одеколоном - мог бы он хоть чуточку ее заинтересовать? Она сомневалась в этом, с тех пор, как отдала себе отчет, что ее отталкивает дыхание мужчин, насыщенное никотином, но притягивает пахнущее сигаретами дыхание доктора. Еще девушкой, засыпая, она воображала себе, что в каком-то сумрачном помещении к ее телу прикасается множество мужчин, но ее тело поддается только прикосновениям того, от которого доносится запах сушеных слив; этот запах преследовал ее всю молодость, возбуждал, вызывал головокружение. Может быть, пот Непомуцена и пот доктора по запаху чуть напоминали ей сушеные сливы, и потому, чем бы ни была пропитана их одежда, они оставались для нее притягательными и близкими?