Страница 4 из 83
- Ханечка могла быть примером расцветающей женственности, - задумчиво сказал доктор. - Да, она сама это сознавала. Хвалилась своей пробуждающейся женственностью, вела себя провокационно. Помню, как месяца за два перед смертью ни с того ни с сего она пришла на мою пристань, уселась на борту яхты. Она была в коротеньком платьице и села так, чтобы я мог видеть полосочку ее трусиков. Расстегнула блузочку, чтобы я мог видеть ее набухшие груди. Спросила, не хотел бы я немного поплавать с ней по озеру. Я велел ей идти домой. Если он ненавидит женственность, то прежде всего должен был возненавидеть ее.
- А какой была та, которую мы нашли сейчас? Потаскушкой. На свадьбе она поссорилась со своей двоюродной сестрой именно из-за того, что стала соблазнять ее молодого мужа. Обиделась на сестру и ушла со свадьбы. Наверное, она очень охотно пошла в лес с убийцей, не знала ведь, что идет за своей смертью. Что же касается старой Ястшембской, то она без конца рассказывает, как она еще совсем недавно таскалась со всеми, как к ней, к вдове, каждый приходил, чтобы получить удовольствие. Жалеет о тех временах и тех моментах, жалуется на свою старость, что теперь этого делать уже не может.
- Это правда, - согласился Неглович, вспомнив, о чем говорила Ястшембска Иоахиму возле доски объявлений.
- И еще есть между ними одно сходство, - продолжал Шледзик. - Все три были физически слабы. Убийца, доктор, никакой не атлет. Он выбирает жертвы, которые будут слабо обороняться. Не нападает на женщин сильных и рослых. Это какой-то замухрышка.
- Или старик, - заметил Неглович.
- Нет, доктор. Он издевался над жертвами, давил их коленями, ломал ребра, выламывал пальцы. Это проявление молодой мужской ненависти, задетой молодой мужской гордости. Убийца - это мужчина относительно молодой, но замухрышка. Доктор, умоляю вас, подумайте, кто в этой деревне так сильно ненавидит женщин!
Неглович спрятал лицо в ладонях. Его голос теперь звучал глухо и неотчетливо.
- Со дня убийства Ханечки я почти каждую ночь вставал с постели и с ружьем в руках прокрадывался на ту полянку, думая, что я его там встречу, когда он попробует напасть на новую жертву или попросту придет на место преступления, чтобы восстановить его в своей памяти и еще раз пережить наслаждение. Ведь именно так бывает с такими типами. Почти каждую ночь, капитан, я выходил с оружием в руках, чтобы его выследить и убить. Да, я признаю, что собирался его убить. Теперь я знаю, что он, видимо, меня заметил и начал со мной какую-то страшную игру. Следующую жертву он замучил еще ближе к моему дому, в яме, оставшейся после саженцев. Разве это не похоже на вызов мне? Разве вы не слышите, как он насмехается надо мной, как издевательски хохочет? Вторую девушку он задушил в конце ноября, наверное, именно в ту ночь, когда я не пошел в сторону полянки. А может, он сделал это, прежде чем я вышел из дому, или тогда, когда я уже вернулся? Может, он видел, как я, проходя мимо ямы, миную и останки убитой им девушки, и испытывал двойную радость: что он снова убил и что я об этом не знаю? Думаю, что он из-за этого растет в собственных глазах, его распирает гордость и чувство безнаказанности.
- В деревне знают, что вы ходите туда почти каждую ночь и хотите убить преступника? - тихим голосом спросил Шледзик.
- Не знаю, знают ли, что я туда хожу. Но что я решил его убить догадываются.
Наступило молчание, которое нарушил Шледзик:
- Это ведь не игра только между ним и вами, доктор. Третьей жертвой должна была стать старая Ястшембска, на которую он напал в самом оживленном месте в деревне, у дороги возле кладбища. Эта ужасная игра идет также между ним и людьми из деревни, которые пробуждают у него отвращение и ненависть, потому что поддаются своим страстям. Сплетники твердят, что раз в году тут все живут со всеми, как животные. Разве без всякой причины пан Порваш назвал Скиролавки "милым бардачком"? Это и игра между законом и беззаконием, между справедливостью и несправедливостью. Вы правы, что убийцу распирает гордость и чувство превосходства. В этой тройной или четверной игре он пока победитель и триумфатор. Поэтому, по моему мнению, он попробует совершить очередное преступление. Или еще ближе к вашему дому, или почти на глазах у всей деревни...
Шледзик глянул на часы, захлопнул красный блокнот и поблагодарил за ужин. После этого он попрощался с доктором и сел в машину, которая ждала его возле дома на полуострове.
О том,
что страшную вещь мог сделать только чужой человек,
скорее всего из-за границы
В Скиролавках даже те, кто целыми днями пил пиво на лавочке возле магазина, склонились перед величием смерти двух молодых девушек и перестали рассказывать глупые и неприличные историйки. Люди в деревне приглядывались друг к другу подозрительно, склонны были рассказывать друг о друге какие-то удивительные байки, будто бы почерпнутые из жизни обитателей Содома и Гоморры, хоть в Библии не было подробно изложено, что эти люди делали плохого. Подозрительность - похожая на старую попрошайку в лохмотьях, которая когда-то наведывалась в деревню - стучалась в каждую усадьбу, усаживалась по вечерам за столы, болтала и шептала, являлась людям даже в снах. Чего же эти люди не делали страшного, если к ним приглядеться получше, вспомнить прошлое, сплетней оживить воображение? Впрочем, и правдой, злой и горькой, можно было бы всех оделить поровну.
Тройка сыновей плотника Севрука когда-то пробовала свои юношеские способности с коровой на лугу за ольшинами, это видела жена Кондека. Лесоруб Ян Стасяк по пьянке велел своей старшей дочери Агате, когда ей было двенадцать лет, полностью обнажиться, потому что ему было интересно, как у нее растут груди и покрывается волосами лоно. Его жена не могла об этом людям рассказать как следует, потому что повторяла только свое "хрум-брум-брум", но и так, кто хотел знать, тот понял, что она имеет в виду. Молодой Галембка видел, как Шчепан Жарын своим дочерям несколько раз, к их радости, показывал змею в выпрямленном виде. Скупой Кондек свою старшую дочь, прежде чем она вышла замуж за сына Крыщака, время от времени по-мужски использовал, о чем она сказала своему тестю, Эрвину, когда тот за блузку, купленную ей в Бартах, на ней лежал. А почему, если уж по правде, не ценился старший сын Шульца, Франек? Почему он не получил от отца хозяйство, и было оно предназначено младшему брату, а Франек со злости не стал работать, только просиживал целыми днями на лавочке возле магазина? Что скрывалось за злобой, которую питал к нему Отто Шульц? Одна из дочерей Шульца, Ингеборг, только три недели прожила со своим мужем, железнодорожником из Барт, и тотчас же вернулась в родной дом, утверждая, что муж ее бьет и велит работать свыше всяких сил. А это не могло быть правдой, потому что люди знали его как человека очень тихого, а кроме того, у них не было никакого хозяйства, потому что он работал машинистом на железной дороге и ничего не требовал от жены, только чтобы она родила ему детей и прибирала в квартире. Три раза Инга возвращалась к своему мужу и три раза от него уходила. И это потому, что она больше жизни любила своего брата Франека. С ним она жила и с ним хотела жить. Она осталась с мужем только после того, как он согласился, что ее брат Франек будет их часто навещать и во время его поездок будет у них ночевать. И вот раз в неделю Франек Шульц ездил к своей сестре в Барты и, похоже, из-за этого не женился.