Молчать

Руслан лгал. В действительности он думал именно так: я ненавижу его родителей, за то что они живы, а мои — нет. Нехорошая мысль, которую он так боялся произнести, давно сидит в его кучерявой голове. Но это не так. Я никогда не искала причину, а тем более не обозначала виноватых. Это только моя боль. Мой хомут.

#флешбэк #двагоданазад

— Спички есть?

Выбежав из душного клуба, я и Руслан свернули в подворотню, дабы подышать сигаретами. Нам по пятнадцать. Ветер в голове. Отсутствие проблем. Полная свобода. Моя хмельная личность сгорает от переизбытка драйва и чувств, которые я испытываю к своему парню. Будущему парню. Сейчас мне хочется выглядеть «взрослой»: курящей, пьющей и тусующейся до утра в местных забегаловках. Руслан должен перестать видеть во мне младшую сестренку, перестать опекать и присматривать, — я хочу большего.

— Держи, — он протягивает мне зажигалку и облокачиваться рукой об стену. Теперь между нашими лицами ничтожное пространство. Фруктовый коктейль бьет в голову, но я не решаюсь проявить инициативу и поцеловать его.

Подкуриваю сигарету. Выдыхаю дым. Улыбаюсь.

— Что за взгляд? — спрашивает Руслан.

— Взгляд? Какой взгляд? — играю я.

— Этот. Такой хитрый, будто ты что-то задумала.

«Какой же он красивый», — признаюсь сама себе. Эти агатовые глаза, медные кудри, беспорядочно разбросанные по всей голове, мальчишеский взгляд — я готова влюбляться в него каждую минуту, каждое мгновение и с каждым разом все сильнее.

— Ты ведь такой умный, Рус. Может, сам прочитаешь мои мысли?

— Что за игры, Воронцова? Это подкат? Или ты пьяна, или…

— Или, — вставляю я и тянусь к его губам.

Всю романтику момента нарушает толпа ликующих подростков. Они делают селфи на фоне неоновых вывесок и висят на придорожном столбе, как на самом развлекательном аттракционе. Увидев нас, ребята предлагают составить им компанию и угощают выпивкой.

Мне жаль, что разговор с Русланом снова остался просто разговором, с тонкими нотками флирта. Но, несмотря на грусть, я с радостью принимаю предложение ребят и стараюсь вернуть прежнюю беспечность.

Мы знакомимся. Выпиваем. Выкрикиваем грязные ругательства и показываем средний палец проезжающим мимо машинам. Мы показываем средний палец этому миру, ибо сейчас он по колено. И снова выпиваем.

Так происходит до тех пор, пока я не почувствовала вибрацию в кармане. Звонила мама. Решив, что сейчас выслушаю массу негодования и упреков, я прячу телефон обратно в карман, но он не перестают трещать. Расслабится невозможно. Отхожу на небольшое расстояние, старательно возвращаю себе адекватность, прочищаю горло и принимаю вызов.

— Все в порядке, мам, — заучено проговариваю я. — Я у Руслана. Смотрим кино.

— Кира, где твой отец? — говорит обеспокоенным голосом, но вовсе не мама. Это наша соседка, я узнаю ее по дефекту речи — она картавит.

— Теть, Галь? Это вы?

— Да, милая. Как мне дозвониться до твоего отца? — тараторит она.

— Папа сейчас на вахте, в море, там не бывает связи. А что случилось? — хмельной туман постепенно рассеивается, я чувствую неладное. — Где мама?

В этот момент ко мне подходит разгоряченный Руслан. Кривыми жестами рук он призывает меня бросить трубку. Ему весело, он не чувствует моего напряжения.

— Теть, Галь, не молчите. Зачем вам мой отец?

— У меня плохая новость, Кирочка, — вздыхает соседка.

Все внутри мне сжимается от страха. Дыхание прерывается.

— У твоей мамы случился инфаркт. Ее увезли.

Пока я пытаюсь проанализировать ее слова, будто они были произнесены на незнакомом языке, пьяный Руслан пытается вырвать трубку из моих рук.

— Как? — хрипло спрашиваю я. — Куда увезли? В какаю больницу?

— В морг, девочка.

Меня парализует. Я не могу произнести ни слова, будто мне полоснули горло. Боль еще не коснулась сердца, но уже обдало дурной потерянностью.

— Прими мои соболезнования…

На мгновение я забыла обо всем, даже как дышать. Смотрела на асфальт, на стены арки, на мусорку и не помнила их названий. Потерялась. Потерялась и уже догадывалась, что это навсегда.

— Воронцова, что с твоим лицом? — смеется Руслан. — Ты приведение увидела?

Смех парня смешивался с протяжными гудками на том конце трубке. Я убрала телефон только тогда, когда из глаз хлынули бессознательные слезы. Боль еще не коснулась сердца. Еще нет.

— Кира, что с тобой? — говорит Руслан, заглядывая в мои мокрые глаза. — Перестань. Эй, ты чего?

#темпораморалес [3]

— Эй, ну ты чего, Кира? Открой дверь, — поступало из-за двери. — Виноват, знаю.

Когда ты пускаешь в себя сильнейшую боль, то больше не найдешь ей выхода. Ты выстроишь вечный храм, навешаешь замков, обмотаешься цепями и подселишь ее на долгие годы, а быть может — навсегда. Время не лечит. Нет. Есть только твердый факт и твое восприятие. Я из тех «инопланетян», которые держат в себе обиды, удары судьбы, потери, терпят боль с каменным лицом, в то время как внутри все рвется на куски. И каким бы чувственным не был мой Руслан, он никогда не коснется того жало, что застряло в моем сердце. Не прочувствует это внутреннее одиночество. Не вкусит ту кислоту, что ежесекундно капает на сердце.

— Извини меня. Я такой придурок.

Я еще долго смотрела в мутное от разводов ванное зеркало. Пыталась проглотить обиду. Включить режим бесчувственного камня, ибо в нем ощущала себя максимально комфортно. «Слезы тебе не к лицу, — повторяла про себя, когда-то сказанную отцом фразу. — Щербинка на зубах и солнечная улыбка — твое украшение».

Заставив себя улыбнуться, я почувствовала боль в челюсти. Несколько слезинок скатилось по щекам. Все выглядело настолько неестественно, что невольно отпугивало. «Ты ошибался, папа», — хотелось сказать, да больше некому.

Похороны — всегда печальная церемония. Когда ты потерял близкого, самого близкого, то считаешь, что хуже быть не может и тоже ошибаешься. Я смутно помню тот момент, когда на похоронах матери ко мне подбежала перепуганная тетя Галя и ошарашила очередной новостью. Сердце папы не выдержало. Он не доехал каких-то тридцать километров. С тех поря я называю свою соседку «Посланником смерти» и никогда не отвечаю на ее звонки.

— Кира, пожалуйста.

Время не лечит. Все придуманные «лекарства» в виде утешительных слов и других отвлечений — плацебо. Ты только закаляешься, становишься сильнее, даже черствея, но не выздоравливаешь. Единственный плот, на который я бесцеремонно уселась — это Руслан. Спасибо ему. Мне очень комфортно. И пусть что конструкция дала течь, я не перестану испытывать глубокую благодарность. Он спас меня.

— Ну что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Открыв дверь, я увидела растерянное лицо Терехина. Еще бы, ведь я продолжала по-идиотски улыбаться. Клянусь своей щербинкой, он не ожидал застать меня «счастливой». Пугающе счастливой.

— Если ты перестанешь гамать в танки по выходным, прекратишь вслух комментировать сериалы и научишься петь, как Элтон Джон, думаю, я смогу тебя простить.

Минута недоумения — любимое время Руслана.

— Дуреха, — выдохнул кудрявый и прижал меня к себе. Стало легче. Тепло. — Прости, я сказал глупость. Мне очень стыдно.

Вытерев влажный нос об его футболку, я хотела раствориться в нежных объятьях, но расслабиться так и не получилось. Старуха Изергиль снова подала голос:

— Что вы там щебечете?! У меня давление поднялось! Все так и ждете, когда я сдохну! Мне нужны таблетки! Сейчас же!

Закрыв глаза, я перебрала несколько матерных слов.

— Переезд, говоришь? Я согласна. На все согласна.

#шершеляфам

______________________________________________________

[1] Фо рилзис? — (на сленге Действительно ли? Правда ли?)

[2] Калич — тот, кто выдумывает себе болячки. Симулирует болезни.

[3] Темпора моралес — заклинание трансгрессии (телепортации), из к/фильмов о Гарри По