Страница 8 из 19
– Ты жалеешь этих людей и скрашиваешь им дни. Работа? И для тебя равно, что носить им книжки, что их расстреливать? – сказал он резко, отчаявшись достучаться до сознания солдата. Тот немного стушевался от внезапного напора и выглядел растерянно.
– Ну так это… книжки книжками. А расстрелы расстрелами.
Конмаэл упёрся в такое объяснение, как в замурованный выход из лабиринта. Продолжать разговор не хотелось.
– Я думаю, тебя ждут дела.
Кит Мэри искренне не понимал, чем мог вызвать гнев человека, запертого в камере. Он потеребил в руках принесённую книгу и, глупо улыбнувшись, просунул её через решётку и положил на пол. После чего молча развернулся и направился к выходу, но вдруг, будто что-то вспомнив, обернулся:
– Я принесу тебе свечу попозже. Чтобы удобнее читать.
Его тяжёлые удаляющиеся шаги отзывались необычайно мягким эхом. Дверь затворилась, на верхний уровень тюрьмы вернулась привычная тишина.
Конмаэл глубоко вдохнул, пытаясь остудить голову, и наклонился за книгой. Он поднёс её ближе к свету, чтобы прочесть название. «Подвиги прошедшего. Хаген-драконоборец и поход за север». Это ему ни о чём не говорило. Он бросил книгу на край стола и повалился на жёсткий матрас. Хотелось есть, о чём желудок напоминал громким бурчанием. Сейчас он был бы рад и той мешанине, что подавали в столовой. Можно даже кусок чёрствого хлеба. Чёрт возьми, да можно даже с плесенью!
Он лежал, стараясь не замечать вони, исходившей от старого матраса, и чувствовал себя в конце какого-то пути. То ли оттого, что это подземелье казалось тупиком, то ли от всего, что с ним происходило. Лучше ли быть сейчас здесь, чем мучиться от выполненного приказа? Пожалуй, лучше. Воспоминание о том, как он, закрыв глаза, ждал расстрела, навязчиво прорывало ходы в мыслях. Он с удивлением ощущал в себе готовность к такому итогу, отчасти потому, что это не требовало бы от него больше никаких решений. Но он жив, заперт в четырёх стенах вместе с последствиями своего поступка, и те жмутся хищными тенями по углам.
Наверное, пришёл новый день. Или так показалось? Какой-то молодой солдат, совсем ещё мальчишка, которого Конмаэл прежде не видел, принёс ему обед – хлеб, миску похлёбки и уже знакомую подтухшую воду. Солдат не разговаривал и не поднимал глаз на Конмаэла, только поставил еду и скорым шагом удалился.
Похлёбка отдавала помоями, куски чего-то напоминавшего мясо долго жевались, как резиновые, но голод скрыл все недостатки вкуса. После трапезы живот Конмаэла стянуло тупой болью, но он хотя бы не был пустым.
Спустя какое-то время по коридору в сторону нижних уровней снова прошёл Кит Мэри. На этот раз он не начал разговора, но на ходу бросил в камеру початую свечу и спички. От свечи снизу откололся небольшой кусок воска.
На нижние уровни тюрьмы один раз прошёл конвой, возвратившись с двумя закованными в цепи пленниками. Они шагали, даже не поворачивая головы, будто Конмаэла и его камеры не существовало.
Вскоре безделье одолело его. Он чиркнул спичкой, та, шипя, вспыхнула ярко, после огонь выровнялся, запахло серой. Он поджёг фитиль, и камера скудно озарилась мягким оранжевым светом. От сквозняка пламя заплясало, отбрасывая на стены причудливые тени, свечка трещала и коптила, но справлялась со своим предназначением. Конмаэл открыл книгу. На первом развороте была гравюра: мужчина, облачённый в древние доспехи, держал за хвост извивающегося дракона. Ящер выглядел комично изумлённым. А наверху, в облаках, открывался проход в другой мир, где столпились неясные силуэты с искажёнными лицами.
Книга предложила Конмаэлу подглядеть за тем, как люди послали своего героя Хагена на север – в древности считали, что за тем краем земли находится загробный мир. Там, как назло, поселился дракон, питающийся душами умерших, так что нужно немедля спасать то, что осталось от почивших друзей и родных. Конмаэл успел прочесть треть книги и уже поднялся с Хагеном на самую высокую гору, над которой царит ночь и в небе танцуют огни, расцвечивая тьму. Там ему открылся тот самый проход в мир отошедших душ. Хаген сел на камень и долго смотрел на этот лаз. Семь страниц он размышлял, нужно ли смертному переступать этот порог, сможет ли он вернуться обратно и не без причины ли там прописался дракон. Стоят ли души спасения? Как раз, когда Конмаэл утомился от страданий героя, дверь со стороны крепости отворилась.
На всякий случай он затушил свечу и спрятал книгу под матрас.
С той стороны решётки возник майор Георгий Таубе и застыл, заведя руки за спину. Заключённый поднялся на ноги.
Какое-то время было тихо, они без особых эмоций смотрели друг другу в глаза.
– Отдохнул, выспался, подумал? – голос майора был спокоен. Конмаэл не ответил. – Прошло два дня. Из-за своего недуга ты пропустил три расстрела, включая тот, на котором ты принял неверное решение. Ты восполнишь пробелы позже и отработаешь каждый упущенный день. Если согласишься на это добровольно, сегодня же, таких будет лишь трое. Если нет – с каждым последующим днём число долгов будет возрастать. Когда твои друзья по отряду закончат обучение, а ты всё ещё будешь здесь, я приведу тебя силой. И либо ты в одиночку расстреляешь двадцать человек, либо это сделаю я. А потом я казню тебя, как предателя. Тебя похоронят в безымянной могиле, где-нибудь в лесу, и в глазах тех, кто тебя знал, ты останешься трусом и изменником. Я прослежу, чтобы их известили. Хватит убегать от происходящего, господин Форальберг. Я вернусь через час.
Майор ушёл.
Конмаэл пытался принять смысл услышанного. Нет, нельзя так, несправедливо.
«Я не хочу этого делать, не могу. Почему вы мне не верите?» – твердил он в пустоту, как капризный ребёнок, но его нежелание ничего не меняло. Пусть его навсегда оставят в этой камере, он не будет возражать. Пускай его расстреляют, в конце концов. Пусть этот час никогда не заканчивается.
Конмаэл принялся ходить кругами по камере. Внезапно она показалась ему уютной. Здесь все проблемы растворялись в безвременье. Здесь не было расстрелов, не было призраков убитых, не было ничего, кроме стен, кровати, свечи и книги. Скажи ему сейчас кто-нибудь, что он проведёт вот так остаток жизни – пускай хоть вечность – в четырёх стенах, со свечой и книгой, он стал бы самым счастливым человеком во всём мире.
Его мысли затеяли игру. Сперва это было похоже на шахматы – тактика, борьба аргументов, продуманные ходы в лабиринте сознания. Инстинкты диктовали ему одно: принять предложение майора, задавить в себе мораль и стать охотником, а не жертвой, заняв главенствующую позицию в пищевой цепи. Но душа, которая оказалась под угрозой истребления, требовала самопожертвования. Двадцати человек это не спасёт, но кого-то избавит от пуль, пущенных из его винтовки, а его самого – просто избавит. Постепенно борьба аргументов сходила на нет. Когда отведённый час почти истёк, игра превратилась в теннисную партию – стороны его сознания обменивались ударами, а мячом служило принятое решение. Оно просто металось туда-сюда, и когда Конмаэлу казалось, что он уже сделал выбор, первенство переходило к другой стороне. Он истоптал земляной пол камеры, тщетно пытаясь успокоиться, и от движения его тела всё ускорялось движение мыслей, в итоге слившихся в бессмысленный поток. Накал внутри нарастал, но он по-прежнему не знал, что делать. Он схватил миску с водой и с силой швырнул её в решётку – металлический звон разнёсся по всему коридору, брызги разлетелись в стороны. Опершись о стену обеими руками, Конмаэл бессильно опустил голову.
В такой позе его застал вернувшийся Георгий Таубе.
– Что ты решил?
Форальберг молчал. Не отрывая ладоней от стены, он повернулся к командующему и смерил его тяжёлым взглядом.
– Что ты решил?
Конмаэл всё смотрел на него и молчал, и не мог заставить себя открыть рот и произнести хоть что-нибудь.
– У нас в запасе есть ещё пара недель, господин Форальберг. Плюс день – плюс человек. До завтра.
Когда он вышел, Конмаэл упёрся в стену уже головой и крепко зажмурился. Теперь четверо. Каждая отсрочка облагается пошлиной, только вот счёт идёт на человеческие жизни. Что если постараться сбежать? Может быть, хоть расстреляют при попытке к бегству. Но как?