Страница 21 из 26
Малыш благодарно ткнулся лбом в коленку брата и убежал в свою комнату, где деловито занялся обновлением своего уже солидного автопарка: «Волга» к «Волгам», «Лада» к «Ладам» и знакомством старожилов с вновь прибывшими собратьями. Ваня, признавая в принципе превосходство различных «фольфагенов» и «тоот» к отечественному автопрому испытывал очевидный, хотя и странный пиетет.
Светлана вздохнула:
– Молодец, что не забыл. Он ждал. И тебя, и подарков. Ну, что? Давай в душ, ужинать, а там и расскажешь все. Григорий Петрович как?
– Нормально, мам.
– Иди. Я пойду ужин накрывать. Твое любимое.
– Я знаю. Котлеты и тушёная капуста! – улыбнулся Михаил.
– Учуял? Вот нюх у тебя, – обняла его счастливая Светлана.
– Как у собаки. А глаз, как у орла, – пошутил он, но мать посерьёзнела:
– Это ты мне потом объяснишь про глаз. Не болит?
– Уже нет.
– Иди, Аника-воин. Я вещи разберу. А коробки ты уж сам, но после ужина.
– Конечно. Спасибо.
– Позаюста! – неожиданно отозвался из своей комнаты Ваня и задорно рассмеялся, вместе с подхватившими его смех мамой и братом.
– Вот приучил! – засмеялся Михаил.
Пользуясь очередной, редкой для не только детей чертой характера Ивана, заключающейся в том, что тот интуитивно чувствовал момент, когда взрослым нужно остаться наедине и поговорить, и уходил заниматься своими делами-играми, взрослые уселись за стол. Перед этим Михаил положил на холодильник деньги, что не укрылось от матери.
– Мы, мам, получили один из призов. Десять штук. Вот, поделили поровну. Там тысяча долларов. – пояснил Михаил, принимаясь за котлеты и тушёную с мясом капусту.
– А как же дорога? – встревожилась мать.
– Все нормально, – промычал он с полным ртом, – И дорогу отбили, никаких долгов. Одна прибыль.
Мать поцеловала его в макушку и начала прятать деньги в портмоне, но тут же засуетилась:
– А тебе? У тебя есть?
– Все нормально, мам, есть еще, – махнул вилкой Михаил.
Мать села напротив него, радуясь его аппетиту, гордясь его фигурой, любуясь его волевым, мужским лицом. Так похож на отца, ее Петра…
– Расскажи мне, пожалуйста, все, – ласково попросила она, но тут же взяла себя в руки и строго показала на глаз сына, – Особенно про это.
– Мам… – замычал Михаил, но мать уже было не остановить.
– Из – за Анны? – прищурилась она, – Из – за Анны.
Михаил коротко поведал подробности схватки, отодвинул тарелку и взялся за чай с конфетами, закончив покаянно:
– Да сам не понял, как.
– И, главное, зачем? – перебила его мать.
– Угу. Вот именно.
– Это ладно. Вы, мужики, так созданы: биться за женщин. Только тебе-то пора бы понять. Если женщина с тобою быть не хочет, то бесполезно кого-то за это лупить. Вот если хочет, но по каким – то причинам не может – тогда дело другое. Хотя и тут кулаками вряд ли поможешь, – тоном учительницы резюмировала мать, – А с Анной так вообще все же ясно? Расстались. Вовремя, дров не успели наломать. Все поняли. Нет? Или я ошибаюсь? – она пытливо взглянула сыну в серые глаза.
Михаил покачал головой в соглашательском порыве:
– Да вот, мам, что-то сам в себе не разобрался.
– А тут ещё проигрыш, – в тон ему покивала головой мать, – Неужели тем же американцам? Тогда вопросов больше нет.
Михаил засмеялся:
– Вот ты рентген, мам!
Мать улыбнулась, но тон ее был серьезен:
– И как ребята? Не подвели?
– Да ладно! – возмутился Михаил, – Такую свалку устроили! Даже Гор сцепился.
– Егор? – мать терпеть не могла этих кличек – сокращений, которыми сын и его друзья называли друг друга и в обычной, некомпьютерной жизни и при каждом удобном случае употребляла настоящие имена.
– Да, Егор, – кивнул Михаил, – Мам, тут такое дело… Это еще не все, понимаешь?
– Пока нет, – снова встревожилась мать, превратившись во внимательную кошку, следящую за тем, как соседский грязный и тощий пес, выписывая якобы бессистемные круги по двору, приближается к ее глупому котенку. Чтобы шмякнуть того в игре увесисто лапой, а успеет-так и куснуть, а потом и весело улепетывать от зазевавшейся мамаши-кошки. И тут же, слыша ее шипение прямо за своим хвостом, с шумом протиснуться в дыру забора и оттуда радостно лаять в ее желтые, злые глаза. Только на этот раз такой номер уже не пройдет: кошка кинется раньше, на следующем вираже, когда пес не ждет. Молча, когтями – саблями в рыжий собачий бок…
В дверях кухни показался Ваня с машинкой в руке. Он спокойно протопал к столу и бесцеремонно стал забираться к брату на колени, всем своим видом показывая, что дальнейший разговор почему-то интересует и его. Сопротивляться было бесполезно, да и никогда не хотелось. Он помог Ване усесться и быстро рассказал о контракте.
Мать и брат молча слушали его. Потом мать охнула, а Ваня тревожно посмотрел на нее и своей светлой улыбкой мгновенно отогнал ненужные страхи. Впрочем, Светлана все равно была оглушена даже не самим контрактом или планируемым соревнованием, а суммой. При словосочетании «миллион долларов» российские рядовые граждане обычно на мгновение-секунду-минуту или же вовсе надолго умолкают. Прислушиваясь к волшебной игре слов. Затем, медленно – невзирая на наличие или отсутствие математических способностей – переводят доллары в рубли. С удовольствием. Растянутым, как те самые трикошки-синего, приемлемого цвета разбирали быстро и оставались ужасные, беспросветно-черные – в которых когда-то рассекали все мальчишки на физре в советской школе №… любой. А затем уже смакуют итоговые, всю жизнь остро желаемые, искомые, безнадежно – прекрасные миллион (ы!) рублей. Только уже в самом-самом конце они понимают, что тех вот самых миллион (ов) российских рублей из одного американского миллиона получается не так уж много. Как виделось, надеялось, хотелось. Но и не мало, если прикинуть. Как хочется, хотелось. Быстро, разом и сразу! Хотелось… И не моглось, естественно. И не смоглось, конечно. И не сможется никогда. Тает сладостный, зеленовато-хрустящий туман. Туман-обман… Ой, извините! О чем это вы? Или мы? Или только я? О чем мы говорили? Да – да, задумался, простите… Да так, ни о чем, если честно. Просто…
Светлана, правда, относилась к небольшой оставшейся прослойке – категории российских людей, относившейся к таким суммам спокойно, без пиетета, ввиду полной и незыблемой невозможности обладания таковыми. За исключением шансов криминальных, конечно. За долгую службу мужа она – в его лице – сталкивалась с несколькими такими возможностями. Особенно на Дальнем Востоке. Петр хоть и не служил на самой границе, но периодически к нему «подкатывали» с различными предложениями братки и авторитеты, бряцая ключами, клацая фиксами и отсвечивая наколками. Сулили, намекали, похохатывали. Даже иной раз внятно, с угрозами. Один раз даже Светлана, к своему стыду, оставшемуся с нею на всю жизнь, спросила что-то типа: «А почему бы и нет?» На что муж, играя желваками, тихо попросил ее позвонить приятельнице-жене таможенника. С которыми они почему-то давно не виделись…
Светлана звонить отказалась, но «наколочку» запомнила и разузнала по своим соседкам-товаркам. История была банальна и страшна: муж подруги пропал неделю назад, пока его труп не прибило к заброшенному грязному причалу. Прямо к борту такого же, только ржавого трупа-остова изжившего свой век сейнера, полузатопленного у пирса. В отличие от судна, заместитель начальника таможенного поста Синьковский был молод и «век» его мог бы длиться, сколько положено ему. Но и это еще было не все: исходя из нарочито-испуганного, а на самом деле возбужденно-восторженного – такой ужас! – бабьего шепота семью таможенника ещё и «поставили на счетчик» за долги мужа. И жена – тайком и срочно – забрала детей и улетела куда – то к чьим – то родителям на «большую землю». Петр вечером только хмуро кивнул тяжелой головой встревоженной жене, которая вместо того, чтобы повиниться набросилась на него же, припомнив как видела его несколько раз с такими вот, которые «могут все». В бордовых, пиджаках и длинных, «под гангстера» пальто. Еще раз увижу!