Страница 50 из 50
— Вы помните норвежскую сагу из папки Глеба? — Виктор говорил тихо, устало, поглядывал в лицо нечеловека из-под полуприкрытых век. — Помните? Я приводил ее в пример, когда мы с Толиком спорили о том, имеет ли наш мир право на существование — дескать, это наши боги и герои, и только уже поэтому мы должны сражаться за них... Но я неправильно трактовал ее, эту сагу. Она ведь не про нас. Про вас она. Это вы — боги-породители и герои-ублюдки (полулюди, полуупыри) — создали себе Утгарду здесь, на Земле. И рано или поздно она настанет, ваша Рагнаради, последняя битва, в которой погибнут все боги и все герои... Может быть, это будет сейчас, может быть — через тысячи лет, но это будет. Порукой тому ваша беспросветная спесь.
Нечеловек едва заметно шевельнулся. Сейчас он повернется, уйдет и начнется страшное... Но он не успел уйти. Потому что не выдержала Галочка, зашлась в пронзительном истерическом хохоте, задыхаясь, давясь слезами... Нечеловек глянул в ее сторону, морщась досадливо и гадливо, и вдруг замер, напрягся. И в ту же секунду Галочка смолкла, будто ей с маху заткнули рот.
Ничего не понимая, Виктор следил, как серая муть заволакивает пронзительные глаза нечеловека, как он медленно обмякает, клонится вперед, как лиловеет и наливается кровью его лицо. А стены вдруг заструились мутным жарким маревом, и странно изменился полнящий комнату свет...
Виктор еще успел заметить, как рухнул нечеловек — вперед, всем телом, плашмя — и тут же потерял его из виду, потому что тоже упал. Очень неудобно упал, как будто внезапно выдернули из-под него обнимающее тело кресло. Упал и больно ушибся о шершавый плотный песок.
А вокруг громоздились рыжие хребты глинистых насыпей, чадной вонью исходили тлеющие груды паленого мяса и обугленных костей, оставшиеся от собак, угодивших под струю огнемета, и в мутном небе оплывало раскаленной медью предвечернее солнце...
Они сбились в тесную кучку, опасливо глядя на зарывшегося лицом в пыльный песок неподвижного нечеловека, пытаясь понять и боясь поверить. Потом Толик тронул Галочку за плечо:
— Ты как? В норме?
Та кивнула.
— Я и была в норме. Просто мне нужно было, чтобы он на меня посмотрел...
— Зачем?
Галочка не ответила, она безуспешно пыталась поправить прическу. До Толика постепенно доходило:
— Подожди, Галя... Так ты что, гипнотизер?!
— Ну конечно... Потому я и нарколог...
— И ты его... Да?
— Да, — она вымучено улыбнулась, снова занялась волосами.
— И что ты ему приказала?
— Я не могла придумать ничего конкретного. Просто я очень захотела, чтобы он прервал работу Центра. И, кажется, получилось. Только я не понимаю, как я это смогла. И как смог он...
— Он?! — Толик смотрел на нее открыв рот и выпучив глаза, а потом вдруг захохотал — безудержно, радостно, до слез. — Галочка, милая моя, да ты просто не соображаешь, что натворила! Он! Ой, не могу...
Галочка нахмурилась:
— Не он? А кто? Породитель, который им управлял?
Толик внезапно оборвал смех, заговорил почти спокойно:
— Нет, Галина, ты просто прелесть. Он же сам говорил о всеобщем единении мышления. Ты не одного породителя загипнотизировала, понимаешь? Всех, сразу — вот! Всех, сколько их есть на свете, или где они там... Поэтому и подействовало так быстро. А благодарить за это они сами себя должны, идиоты. Поставили нас в равные с собой вероятностные условия, вот и получили. Почувствовали, наконец, на своей поганой шкуре, что это такое — невезение...
— Тут, все-таки, что-то не так, — Галочка в сомнении покусала губу. — Такой могучий разум, да еще коллективный, да еще и этот с ними, — она кивнула в сторону лежащего, дернула плечом. — Я же по сравнению с ними козявка. Как же я смогла?
Толик ласково щелкнул ее по носу, передразнил:
— Козявка! Эх, ты... Да ты же им ни малейшего шанса не оставила. Давно, как только родилась. Потому, что ты живешь раз в десять быстрее их. Потому, что их подсознание, рефлексы, реакция, восприятие окружающего, даже мысли — все на порядок медленнее, чем у тебя. А этот — кукла, манекен. Что он мог сам, без своих породителей? Да ни черта он не мог, вот. Так что, ты их — как щенков, одной левой. Ты гений, Галька!
— Что гений — это точно, — буркнул Антон. — Только вот упыри очухаются от этого вашего гипноза, и тогда... Боюсь, что тогда нам мало не покажется.
Он хотел еще что-то сказать, но Наташа вдруг дернула его за рукав, шепнула:
— Тихо! Смотрите...
Тяжело, неуклюже заворочался на скрипучем песке нечеловек, оперся на неловкие руки, приподнялся...
Нечеловек? Нет.
— Здравствуй, Странный, — тихонько сказала Наташа.