Страница 7 из 9
Есть аналогичное свидетельство и в работе вышеупомянутого историка Шабельского-Борка: «11 марта 1901 года, в столетнюю годовщину мученической кончины державного прапрадеда своего, блаженного памяти императора Павла Петровича, после заупокойной литургии в Петропавловском соборе у его гробницы, государь император Николай Александрович в сопровождении министра Императорского двора генерал-адъютанта барона Фредерикса и других лиц свиты изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли своего в бозе почивающего предка.
Умилительна была панихида.
Петропавловский собор был полон молящихся. Не только сверкало здесь шитье мундиров, присутствовали не только сановные лица. Тут были во множестве и мужицкие сермяги, и простые платки, а гробница императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах. Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и представительство почившего царя за потомков своих и весь народ русский. Воочию сбылось предсказание вещего Авеля, что народ будет чтить память царя-мученика и притекать к гробнице его, прося заступничества, прося о смягчении сердец неправедных и жестоких.
Государь император вскрыл ларец и несколько раз прочитал сказание Авеля Вещего о судьбе своей и России. Он уже знал терновую судьбу, недаром, что родился в день Иова Многострадального. Знал, как много ему придется вынести на “державных плечах, знал про близь грядущие кровавые дни, смуту и великие потрясения Государства Российского, сердце чуяло и тот проклятый черный год, когда он будет покинут, предан и оставлен почти всеми”. Но вставала в державной памяти его другая, отрадная картина. В убогой монашеской келии пред Богосветлым старцем Саровским сидит двоюродный державный прадед его, Александр Благословенный. Перед образами ярко горят лампады и бесчисленные свечи. Среди образов выделяется икона Божия Матери Умиления. Благодать Божия почивает на келье. Как тогда, легко и отрадно на душе благословенному царю… Тихо, как лесной ручеек, льется пророческая речь Серафима о грядущих судьбах русских:
– Будет некогда Царь, который меня прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечет за то, что встанут против этого царя и его самодержавия. Ангелы не успевать брать души, все восставшие погибнут.
Еще не был пока прославлен преподобный Серафим Саровский Синодом, уже велись подготовительные к тому работы, и горячее желание благочестивейшего государя было близко к осуществлению.
Настало Водосвятие 6 января 1905 года. Загремел салют с того берега. И – вдруг близко просвистела картечь, как топором срубило древко церковной хоругви над царской головой. Но крепкою рукою успевает протодиакон подхватить падающую хоругвь, и могучим голосом запел он: “Спаси, Господи, воля твоя…” Чудо Божие хранило государя для России. Оглянулся государь, ни один мускул не дрогнул на его лице, только в лучистых глазах отразилась бесконечная грусть. Быть может, вспомнились ему тогда предсказания Серафима и Авеля Вещего, вспомнился и акафист затворника Агапия, прочитанный ему, как будущему великомученику. А поодаль промелькнул на мгновение буддийский отшельник Теракуто. О том же крестном пути ему говорил в своей келии и великий подвижник старец Варнава Гефсиманский, предрекая небывалую еще славу царскому имени его».
Другой историк А. Д. Хмелевский в своей работе «Таинственное в жизни государя императора Николая II» об этом же эпизоде пишет так: «Императору Павлу Петровичу монах-прозорливец Авель сделал предсказание о судьбах Державы Российской, включительно до правнука его, каковым и является император Николай II. Это пророческое предсказание было вложено в конверт с наложением личной печати императора Павла I с его собственноручной надписью: «Вскрыть Потомку Нашему в столетний день моей кончины». Все государи знали об этом, но никто не дерзнул нарушить воли предка. 11 марта 1901 года, когда исполнилось 100 лет согласно завещанию, император Николай II с министром двора и лицами свиты прибыл в Гатчинский дворец и, после панихиды по императору Павлу, вскрыл пакет, откуда узнал свою тернистую судьбу. Об этом пишущий эти строки знал еще в 1905 году!..»
Все пророчества Вещего Авеля сбылись. И Николай II, конечно же, со всем доверием и вниманием отнесся к его словам касательно собственной судьбы и гибели в 1918 году.
Ведь о его несчастной судьбе пророчили уже многие. Будучи наследником, в 1891 году, во время его путешествия по Дальнему Востоку, в Японии отшельнику монах Теракуто так говорил ему: «..великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою… Ты принесешь жертву за весь свой народ, как искупитель за его безрассудства…». И говорил он также, что будет вскоре знак, подтверждающий его пророчество. Через несколько дней, 29 апреля, в Нагасаки, фанатик Тсуда Сацо бросился на наследника российского престола с мечом. Принц Георг, находившийся рядом с наследником, отразил удар бамбуковой тростью, меч нанес скользящую рану по голове. Радость спасения была велика, но слова накрепко врезались в память…
Потом еще и слова монаха Авеля…
А вот и пророчество преподобного Серафима Саровского. 20 июля 1903 года императорская чета прибыла в город Саров на церковные торжества. Елена Михайловна Мотовилова, вдова служки преподобного Серафима Саровского, передала государю запечатанный конверт, который тот просил передать после своей смерти государю российскому. О чем писал в нем святой старец, доподлинно не известно. Но государь по прочтении его был «сокрушен и даже горько плакал». В те же дни отправилась царская чета к блаженной Паше Саровской. По свидетельству очевидцев, она предсказала Николаю и Александре мученическую кончину и трагедию государства российского. Государыня кричала: «Не верю! Не может быть!»
Возможно, в этом знании и есть ключ к пониманию странного поведения последнего российского императора России в последние годы: он знал свое будущее и покорился ему заранее, сознательно шел навстречу своей судьбе…
Но вернемся к жизни вещего инока. Чужая воля гнала монаха своей дорогой. Всего лишь год прожил он в столичной Александро-Невской лавре, после чего «вечный странник» отправился в Москву, потом на Валаам, потом вновь в Москву.
Свидетелем этого времени является и генерал А. П. Ермолов, будущий герой Бородина и усмиритель мятежного Кавказа. Первая встреча с Авелем произошла у него еще в Костроме, но были и другие. О тех временах он так пишет: «…Проживал в Костроме некто Авель, который был одарен способностью верно предсказывать будущее. Однажды за столом у костромского губернатора Лумпа Авель во всеуслышание предсказал день и ночь кончины императрицы Екатерины II.
Причем с такой поразительной, как потом оказалось, точностью, что это было похоже на предсказание пророка. В другой раз Авель объявил, что намерен поговорить с Павлом Петровичем, но был посажен за сию дерзость в крепость…Авель предсказал день и час кончины нового императора Павла I. Все предсказанное Авелем буквально сбылось».
В Москве познакомился Авель с по тем временам известными «грамотеями» Матвеем Мудровым и Петром Страховым.
Заметим, кстати, что Матвей Яковлевич Мудров (1776–1831) был человеком очень набожным. Но в то же время знаменитым врачом своего времени, ординарным профессором паталогии и терапии Московского государственного университета. Именно по его проекту при Московском университете в 1820 году были открыты медицинский и клинический институты, директором которых он и был назначен. Пять раз его избирали деканом медицинского факультета. Умер он от холеры, будучи членом центральной комиссии по борьбе с этой страшной болезнью, сам заразившись. На его могильной плите на кладбище в Петербурге написано: «Под сим камнем погребено тело раба Божия Матвея Яковлевича Мудрова, старшего члена Медицинского Совета центральной холерной комиссии, доктора, профессора и директора Клинического института Московского университета, действительного статского советника и разных орденов кавалера, окончившего земное поприще свое после долговременного служения человечеству на христианском подвиге подавания помощи зараженным холерой в Петербурге и падшего от оной жертвой своего усердия». А прославился он, войдя в историю российской медицины, оригинальным трудом, в котором врач собрал истории болезней всех больных, которых он пользовал в течение 22 лет. Это собрание состояло из 40 томов небольшого формата, куда Матвей Яковлевич заносил по особой системе все научные сведения о больном, о лекарствах, прописанных ему, и пр.