Сокровища Анны Моредо

Телефон, к своему удивлению, Анна найти не смогла. Спустя минут двадцать на помощь к ней пришла соседка Луиза, как раз вернувшаяся с работы. Охая, она выслушала рассказ о странном недоброжелателе и сама позвонила в участок, чтобы Эстебан Линарес, как только сможет, приехал и узнал о том, что тут случилось, лично.

Ждать комиссара пришлось довольно долго, часа четыре, включившие в себя всю сиесту.

Прибывший, наконец, на место происшествия Линарес внимательно выслушал Анну и отнесся к ее истории весьма серьезно.

– Это прямые угрозы, – сделал он вывод. – Мы найдем этого мерзавца, кто бы он ни был. Подонок! Надеюсь, он ограничится украденным телефоном и гадостями, которые наговорил. Но то, что он ответит за это, донья Анна, я вам обещаю!

Эстебан Линарес возглавлял комиссариат национальной, дорожной и гражданской полиции региона уже более десятка лет и, по общему мнению, справлялся со своими обязанностями успешно. Хотя какие в городке, подобном Санта-Монике, могу быть проблемы? В основном, это заблудившиеся в горах туристы, мелкое пьяное хулиганство, да обеспечение порядка на дорогах. Для решения любого вопроса хватало сил единственного участка – шестерых полицейских под началом сержанта по имени Серхио Бунимара. Для случаев, выходящих из ряда вон, вызывались дополнительные силы из Севильи, но делать этого комиссар не любил, предпочитая во всем, что происходит в его родном городе, разбираться самостоятельно.

С чего начать поиск злодея комиссар пока не представлял. Туристов в Санта-Монике в данный момент находилось не менее сотни, и найти среди них именно того, кто угрожал Анне Моредо, было не так-то просто. К тому же снова проявил себя травивший собак душегуб. По какой-то причине теперь этот мерзавец переключился на птиц и рыб. Полтора десятка скворцов и соек отдали богу свои маленькие птичьи души на окраине города. А также в одном из окружающих город прудов подозрительным образом передохла вся форель. Мэр требовал немедленных действий – жители Санта-Моники обожали животных, и подобное преступление вызывало самое настоящее негодование.

Те, кто знал главу полиции хорошо, понимали, что он в затруднении. Хоть и нет ничего банальнее комиссара, пытающегося бросить курить, но в случае с Линаресом все обстояло именно так. Курил он с малолетства, будучи в свое время одним из наименее послушных шалопаев Санта-Моники. Затем закрепил эту дурную привычку в армии, где смолил каждый, да и последующая служба в полиции, с изматывающими ночными дежурствами, не способствовала избавлению от нее. Только возраст и накопленная вместе с ним мудрость, диктующая избавляться от всего, что не можешь контролировать, заставила комиссара отказаться от никотина. Это было нелегко. Трубку он продолжал носить с собой, и как раз по ней-то и можно было делать предположения о его душевном равновесии.

Если Линарес нервничал, рука его не покидала карман пиджака, стискивая там успокаивающую знакомыми контурами трубку. Если же он был близок к отчаянию (по работе почти никогда, другое дело дома – во время домашних скандалов, которые бывают у каждого) табачная трубка, пусть и не зажженная, занимала свое прошлое место – между прокуренными комиссарскими зубами.

Пока комиссар, тиская в кармане свой табачный амулет, думал, как подступиться к делу Моредо, судьба неожиданно облегчила выбор действий. Позвонил мэр Санта-Моники – Эмилио Мануэль Хорхе Ортега. Оба (и комиссар, и глава города) были знакомы друг с другом с самого детства. Как и многие в Санта-Монике они общались по-дружески, без церемоний.

– Эстебан… дружище… срочно… …ое участие! – булькая некачественной связью, попросил мэр. – Мне… заниматься самому… время… с… инвесторами! Пожалуйста… приезжай!

– Конечно, – ответил Линарес, обрадованный тем, что звонок не связан с отравлениями. – А что случилось, Эмилио?

Слава богу, связь на время стала нормальной:

– Появился человек, заявляющий, что имеет права на клад в доме Моредо!

– Вот как! – комиссар даже присвистнул. – И что же он? Давно в городе?

– Говорит… – трубка снова захрюкала так, что не было возможности разобрать ни слова.

– Что с твоим телефоном? Ладно, не отвечай, – глаза Эстебана Линареса зажглись охотничьим блеском. – Не отпускай его никуда, ни в коем случае! Сейчас я буду.

Комиссар завершил звонок.

– И оставлю от него мокрое место, – добавил он, сжав в воздухе кулак. – Как от гусеницы раздавленной автомобильной шиной. Так он сказал, донья Анна? Ну, пусть ему поможет дева Мария.

Спустя то небольшое время, которое необходимо, чтобы на максимальной разрешенной законом скорости добраться от дома Моредо до мэрии Санта-Моники, в кабинете Эмилио Ортеги разыгралась следующая сцена.

– Идите вы к черту, комиссар! – повышенным, но при этом растянутым и ленивым тоном отпустил в адрес Линареса реплику некий чрезвычайно уверенный в себе синьор. Примерно шестидесятилетнего, или чуть больше, возраста, с чрезвычайно нездоровым цветом лица. Одет он был в легкий светло-бежевый костюм, со старомодной широкополой шляпой в тон.

Гость вальяжно развалился в кресле для посетителей и мелкими глотками пил из высокого стеклянного стакана воду.

– Никуда я не поеду. С какой еще стати!

Синьор в бежевом представился, как Сильвио Саласар. Из вещей при нем был потертый по углам рыжий кожаный портфель. Приехал Сильвио, по его словам, из Мадрида утренним автобусом и, в ожидании, когда будет не слишком рано беспокоить мэра, прикорнул на лавочке в одном из затененных городских сквериков. А затем прямиком отправился в мэрию – заявить о своем праве на сокровища.

Эстебан Линарес, в чьей душе все еще кипело возмущение, вызванное нападением на донью Анну, верить на слово бесцеремонному хлыщу не собирался.

– Ну, вы же отрицаете, что говорили с Анной Моредо? – настаивал комиссар. – Так, давайте, проверим это на месте, в ее присутствии? Чего вы боитесь, раз это были не вы?

– Уверяю вас, ничего! Ваша сумасшедшая старуха может утверждать что угодно, – Саласар допил воду и поставил стакан рядом с графином. – Видимо ей напекло голову у дороги, возле которой она просидела весь день! С какой стати это значит, что теперь, по щелчку ваших пальцев, я должен…

– Откуда вы знаете, что она сидит у дороги? – попробовал зацепиться комиссар. – Это были вы! Вам просто стыдно признаться в таком наиподлейшем поступке…

– О боже! И это ваш комиссар? – гость закатил глаза, и вместе с креслом развернулся в сторону мэра. – Серьезно?

Ортега, сидящий за своим рабочим столом и почти не участвующий в разговоре, отреагировал пожатыми плечами: мол, что ж тут поделаешь?

Словно капризная театральная дива Сильвио издал страдальческий вздох и цокнул языком. После чего «с невероятным усилием» поднял с пола свой портфель и уложил его плашмя на колени. Щелкнув хромированным замком, Саласар вынул из портфеля прозрачную папку с как попало уложенными в нее газетными вырезками, наклеенными на листы бумаги.

– Нате, смотрите! – протянул он папку Линаресу. – Это статьи журналистов, больше десятка. Там все о вашей Анне, заграбаставшей мой клад. И о том, как она проводит все свои дни, там тоже есть. И о деталях аварии. А также там фотографии драгоценностей – которые меня к вам и привели. Я уже рассказывал.

– Расскажите, пожалуйста, еще раз, – попросил мэр Ортега, – для синьора комиссара, синьор Саласар.

Гость отложил портфель и достал из внутреннего кармана пиджака несколько черно-белых фотографий – довольно старых, пожелтевших, с загнутыми и оторванными уголками.

Обращаясь с полицейским, будто с пятилетним ребенком, одно фото гость сунул прямо комиссару под нос.

– Это колье моей бабки, – произнес он медленно, с расстановкой, – по линии матери. Точно такое же находится среди украшений, найденных в доме вашей чертовой Моредо.

Гость забрал у комиссара обратно свою папку, порылся в ней и вынул из нее вырезку со статьей, в которой была фотография сокровищ. Поставив ее рядом со снимком своей родственницей, он ядовито осведомился: