Корабли с Востока

– Не знал, – улыбается князь. – Мы их растим совсем иначе. Конечно, нет смысла такое делать с человеком. – Он чуть наклоняется вперед. – Люди подвластны страху и благодарности. Но с человеком, который живет как тигр и волк и благодарности не знает… что ж, можно использовать и этот способ. Тем более что ему затруднительно противостоять, даже понимая, что происходит.

Да, Иэясу-доно прав, думает монахиня. Тысячу раз прав. Выбрасывать такого человека – преступная глупость. Он еще молод – тот же Иэясу-доно на его месте не показал бы мне, сколько понял, но он умен: разгадал, к чему притча, осознал, что опасность настоящая, не отмел – по глупости или гордыне и не стал искать быстрый и острый ответ сейчас. Отложил на потом, на обдумывание. И не оскорбился – даже, кажется, забыл, что должен был. Впрочем, может быть, мне он показывает другую маску, не ту, что официальной комиссии. Но все-таки полагает, что разговаривает отчасти с господином регентом.

– В таких притчах каждый находит свое, – соглашается монахиня, – тем они и хороши. Интересно также смотреть, как они устроены. Эту вы наверняка знаете – про правителя, который пообещал за волшебную вещь «все, что пожелаешь», и, конечно, не сдержал слова. Тут начинают случаться страшные чудеса, царство может погибнуть, а может спастись… Мне всегда хотелось знать, почему во всех этих историях, где бы они ни записаны, правитель непременно отказывается дать обещанное. А недавно я поняла: если он поступит иначе, не будет истории. Четыре года назад, а потом еще раз, год назад, один молодой правитель пообещал неким людям, которые могли помочь ему в важных делах, отомстить, справиться с превосходящим врагом, взять под руку огромные земли – пообещал им все, что они пожелают. Оба запросили много, не оскорбительно много, но достаточно, чтобы начать сказку. Но они получили все, что просили, до капли. Один потом погиб в сражении, второй жив, их дома и семьи благополучны. И никто не рассказывает об этом историй – нечего рассказывать.

Мальчик на возвышении пожимает плечами. Конечно, ему не нравится эта притча. Пусть пьет – сам налил. Смешной мальчик думает, что непроницаем, что отгородился от внимательных глаз пестрой одежкой, страшными слухами, выходками, достойными покойного князя Оды. Смешной. Приехал в лагерь господина регента один и решил, что никто не заметит, что в этом было кое-что еще – кроме отваги, смертной решимости и точного расчета. Владыки любят брать с собой в смерть свиту. Ты не хотел брать никого, и у тебя почти получилось это спрятать.

– Почему же? – так же без выражения говорит мальчик. – Это тоже история, достопочтенная госпожа Кодзосю. Сказки о том, как не погибают царства, интересней прочих. Увы, чаще всего их пишут ханьцы, не касаясь таких низменных вещей, как действительность. Но я отступил от заданной темы. Какое «все» может быть нужно вам от меня?

Совершенно несмешной мальчик. Совершенно несмешной никакой не мальчик. Слова легко перевести: какое «все» может быть нужно даме Кодзосю, советнице, от Датэ Масамунэ, полумертвеца сейчас и с вероятностью мертвеца в ближайшем будущем? Это не я вам делаю предложение, а вы мне – так что говорите. Я выслушаю. Больше – не обещаю.

Большинство в его положении склонно хвататься за соломинку. Или за провисающую веревку. Человек, только что посвятивший ей хорошее китайское стихотворение, улыбается половиной рта и не торопится протягивать когтистую лапу.

Монахиня касается лбом пола. Распрямляется с шорохом.

– Я помогла бы вашей светлости в любом случае, но если вы пообещаете мне мое «все» и ваша судьба не исчерпается здесь и сейчас – вы станете получать от меня письма.

Не «вы будете знать все, что знаю я» – это слишком высокая цена даже за «все», но «вы будете знать то, что касается вас, и то, что я сочту нужным». Может быть, скромное предложение, но исходит оно от советницы регента и секретаря его жены…

– Если моя судьба не исчерпается здесь и сейчас… – Ему явно понравилось выражение, он катает его на языке.

– Вы будете защищать мою госпожу.

– Госпожу северного финансового ведомства? – тут удивления еще больше. Дама Кодзосю занимает высокое место в советах Присолнечной, решает многое, держит ниточки к большему, но госпожа О-Нэ… Госпожа О-Нэ, супруга великого господина регента, Кита-но-Мандокоро, северное финансовое ведомство в иерархии императорского двора, представительница мужа в государственных делах и сама по себе «большое имя». Какая защита может потребоваться ей, если муж доверяет ей полностью и в политике ставит выше самых важных вассалов и союзников, несмотря на то что драгоценного наследника ему родила другая?

Богомол качает головой, гладит рукоять короткого меча как животное, как кошку. Потом поднимает ладонь, не давая монахине начать говорить, объяснять…

– Простите, что не понял вас сразу, госпожа Кодзосю. Хорошо. Я согласен.

Встает, в четыре шага подходит к ней, приседает рядом.

– Вы ведете переписку обоих, не так ли?

Монахиня кивает. Умному человеку легко догадаться. Госпожа О-Нэ не предавала мужа и не предаст… обратного сказать с уверенностью нельзя. Ей понадобятся союзники, а еще ей очень понадобятся люди, про которых можно будет говорить, что она имеет на них влияние. И это должно быть правдой. Госпоже О-Нэ нужна прямая власть, не идущая от господина регента, – иначе в самом лучшем случае она не переживет мужа больше чем на день-другой. В худшем все произойдет гораздо раньше. И ей нужны якоря в будущем, среди людей, которые станут вассалами, союзниками… или даже врагами не-ее-сына.

– Великая госпожа помогла мне… – «уйти от мира» и неточность, и неправда, – …выйти в мир.

А иначе быть бы девочке из рода Кавагоэ чьей-то женой, чьей-то матерью. Хорошо, если женой достойного человека, хозяйкой замка, хорошо, если матерью выживших сыновей. Но, так или иначе, не летать в облаках цифр, не смотреть на страну сверху, не читать китайских книг и военных отчетов – и не писать их, не управлять землями, не участвовать в составлении законов, не служить посредницей, не предотвращать войны и не помогать строить успешные кампании. Не смотреть на двухсоттысячное войско, которому уже нет нужды грабить округу – потому что пять лет назад тебе в голову пришла хорошая мысль. Не благодарить богов и будд ежедневно за вмятину на указательном пальце, за привычку вбирать взглядом строку целиком, за умение держаться в седле, хруст в пояснице, за госпожу О-Нэ, некогда сказавшую – отпустите… Люди воинского рода служат не в надежде на будущую награду, а в благодарность за то, что было дано. Ей было.

– Вот как. – Князь кивает чему-то своему. – Да, это причина. Хотите, я тоже дам вам причину? Вам ведь нравятся стихи? Это как строить мост, как брать крепость, как собирать страну – как решать, какую страну… да? Ну вот. Я буду писать вам стихи – все то время, что нам по дороге.

Монахиня снова кланяется в пол, а потом смеется, соглашаясь.

Два стихотворения она унесет с собой из пузыря. Первое – китайское – будет читать всем. Второе просто запомнит – короткое, простенькое японское трехстрочие:

Монахиня никуда его не запишет, но подумает, что, если бы не встретила госпожу О-Нэ – давно и накрепко, – непременно взяла бы то, что ей предложили в тот день. Дело на долгую жизнь.

1600 год, осень

Фрейлина впереди полуоборачивается, блеснув широким шрамом на виске, белым на белом – содрало кожу шлемом где-то там за морем, под крепостью Ульсан, там, где ее взяли в плен. Удачное падение, удачный шрам – если бы не он, красота девочки была бы совершенной, многие увидели бы в ней соперницу и уж точно никто не позволил бы ей выйти замуж по любви. Впрочем, нет. Мэго-химэ, принцесса Любовь, позволила бы все равно. Она такая – жена Дракона, мать его детей. А фрейлина Ямаока, кореянка, военнопленная, очень хорошо помнит, кто бросил ее отряд на гибель, кто не пришел на помощь, кто не стал выкупать «девчонку», а кто сохранил ей все, кроме свободы, да и свободу потом вернул тоже. И оружие. И право выбирать. Она и выбрала – место за левым плечом принцессы, в жизни и в смерти.