Страница 3 из 6
– Хорошо. Тогда отдыхайте, а мы посмотрим, насколько вы были искренни, – сказал Вениамин.
Владимира отвели в комнату, где он улёгся на твёрдое, но укрытое красным атласом ложе. Он стал вспоминать свою жизнь, пытаясь найти хоть что-то, что позволило бы ему претендовать на сектор покоя. Искал, но не находил.
Картина 2.
В большом зале отделения Небесного суда собрались присяжные, юристы, администраторы и другие служащие.
Перед собравшимися в зале выступал невысокий полноватый мужчина с залысинами.
– Господа! Предыдущая инспекторская проверка вашего отделения закончилась поражением. Инквизитор оказался самозванцем и был по заслугам отправлен в сектор раздумий. Но это не означает, что все нарушения, замеченные в вашем отделении, должны продолжаться. У инквизиции сложилось ощущение, что ваше отделение из отделения суда превратилось в место, где можно продолжать земную греховную жизнь. Я не ханжа и не отрицаю всех прелестей мира живых, но вы представьте, что там произойдёт, прознай тамошние юристы о таком безобразии. Начнётся волна самоубийств.
Ваше отделение как будто объявления вывешивает о существовании нашей инстанции, но информация в мире живых о нашем мире для живых людей смертельна. Многие не знают… недостаток образования… но как только догадки и верования переходят в информированную уверенность или даже в полную веру, следует смерть. ОН, понятие о котором даже мы не используем, ограничивает распространение информации самым радикальным образом.
После того, как НЕКТО искупил грехи, очень большая часть населения той местности отправилась в сектор покоя без суда и следствия, а второй храм Израиля был уничтожен.
Но бывает и хуже. Когда сумасшедшие святоши таки добиваются полной веры в наш мир, в их мир приходит чума. Европа, как некоторые ещё помнят, всего несколько столетий тому познала, что такое ЕГО гнев. И поскольку их грехи никто не искупил, работы в отделениях той местности было очень много.
Пожалейте заранее тех, кого вы потом будете судить. Не стариков… Старики чаще и без вашего суда направляются в сектор покоя. Пожалейте молодых, юных и тех, кто в самом расцвете лет.
Поэтому… – инспектор словно вырос и, казалось, глядел в глаза каждому, – МЫ эти безобразия прекратим. Вы умерли, господа! Умерли! вас оставили тут не для того, чтобы получать личное удовольствие, а для того, чтобы облегчать умершим понимание того, что они умерли. Суд должен не просто выносить приговоры, а объяснять на понятном умершему языке, за что ему выпала чаша сия. Облегчать смиренное следование своему пути в этом мире.
Мы должны облегчать путь к смирению перед неизбежным, а не использовать наше положение для неосуществленных ранее личных амбиций.
Мужчина сделал паузу.
– Никаких смертельных галочек я вводить не собираюсь. Но с сегодняшней полуночи за всеми служащими вашего отделения вводится видеоконтроль. Всё что видите вы, буду видеть я. Всё, что слышите вы, буду слышать я. Эта мера предусмотрена статьёй 56, пункт второй внутреннего кодекса, и требует предупреждения за двенадцать часов до введения. Что я сейчас и делаю.
Второй мерой для нарушителей закона и порядка будет специализация сроком до десяти лет в условиях сектора раздумий третьего уровня. Мы не определяем эту специализацию словом «ад». Мы не приветствуем этого понятия. Но предупреждаю: попавшим на неё ад, о котором писали на Земле, мог бы показаться раем – понятием, которое мы тоже не употребляем.
И чтобы показать, что открытость – это совсем неплохо, до сегодняшней полуночи вам будет открыта возможность узнать обо мне всё, что вы захотите, и вы сможете видеть и слышать мир моими глазами и ушами. По желанию, конечно. Я гарантирую, что ваше желание никак не скажется на моём к вам отношении и не будет иметь последствий.
Третьей мерой, чтобы прекратить случаи сговора адвокатов и прокуроров, которые имели место до сих пор, я периодически по ходу процессов буду подменять адвоката или прокурора. Так что договариваться об условных знаках до сегодняшней полуночи бессмысленно.
Это, пожалуй, всё…
И вместо субъекта, нависающего над каждым, инспектор вновь превратился в невысокого полноватого мужчину с залысинами.
– Вопросы есть?
– Скажите, а то, что мы видели и слышали до сих пор, вы сможете видеть нашими глазами? – спросил плотный мужчина кавказской наружности.
– После сегодняшней полуночи я буду иметь на это право, но я не буду этим пользоваться. Я понимаю, что для качественной работы нужны нормальные люди, занятые не только воспоминаниями о том, что они видели и слышали вчера. Не беспокойтесь. Я собираюсь прекратить безобразия, а не превращать вашу жизнь в… Впрочем, это понятие мы не используем.
– А будет ли сохранён бар? Не заберут ли у оттуда музыкантов? И вообще, не собираетесь ли вы что-либо менять на бытовом уровне? – спросил другой мужчина, жилистый и со слегка ослабленным галстуком.
– Всё, что явно не противоречит законам, останется.
– А как к вам обращаться? Господин инспектор? – спросила худосочная блондинка лет тридцати пяти.
– Можно и «Господин инспектор». Можно и по имени отчеству. Меня зовут Иуда бен Менаше, или Иуда Менашевич. Но это начались вопросы о личности. В Небесном суде я давно. Но сначала за последнее деяние – убийство десяти человек – был две тысячи лет в секторе раздумий.
Позднее был освобождён, так как было учтено, что все убитые мной были с оружием в руках, убивали и были лишь малой частью от тысяч, разрушавших мой храм.
Поводом к пересмотру дела примерно две тысячи лет назад послужило искупление грехов добровольной смертью мученика, позднее возвращённого в мир.
Так как до смерти я был одним из Судей Израилевых, заседавших в Синедрионе, меня призвали в святую инквизицию. Именно поэтому никаких смертельных галочек я не приемлю. Сами слова «смертельная галочка», употреблявшиеся бывшим лжеинспектором, мне противны. Мы умерли, господа. Мы уже умерли. Но на длительную экскурсию в сектор раздумий юристы, служащие… да и присяжные вполне могут быть отправлены. Надо же знать, к чему ты приговариваешь человека?
И не волнуйтесь, я не наломаю дров по незнанию. Я взял себе помощника, немного знакомого с вашим отделением.
Пресвитер Преториус! Войдите.
В зал вошёл невысокий мужчина в белой хламиде.
– Прошу любить и жаловать, – сказал Иуда Менашевич, делая жест в сторону пресвитера.
Картина 3.
Господин прокурор, или просто Андрей, после состоявшегося общего нагоняя зашёл к Морфее. С Эвридикой он решил поговорить позднее. За последнее время между ним и Эвридикой выработался определённый язык, который просмотром их действий распознать было непросто. Это успеется. Сначала дело.
– Как тебе новый инспектор? – спросил он Морфею.
– Ты уверен, что нужно высказываться вслух по этому поводу?
– Да. Ты права. Но я, собственно, не за этим. Пока не полночь, хочу спросить, не знаешь ли ты, что там с моей бывшей женой произошло за прошедшее время?
– А я всё ждала, когда же ты поинтересуешься. Если бы не инспектор…
Морфея включила проектор. На экране Вероника гладила и жаловалась Никите на бьющий током утюг. Вероника была беременна, причём, похоже, на последних месяцах.
Никита сидел на диване и читал газету.
– Тебе обязательно ехать? У тебя прекрасный повод пропустить эту встречу. Ты беременна.
– Ну, мы каждые пять лет собираемся. Через пять лет я повезу туда показать сына. И не беспокойся. Поезд – не самолёт и не автобус. Что с ним может случиться? – Вероника догладила платье.
– Случиться может что угодно и тогда, когда этого не ожидаешь. Ну ладно, будем надеяться на лучшее.
– Счастливый отец, – сказал Андрей, глядя на экран.
– Отец? – насмешливо переспросила Морфея.
– Что ты хочешь сказать? Моя бывшая жена нагуляла ребёнка?
– Внимание на экран, – сказала Морфея.– Это запись девятимесячной давности…