Страница 12 из 19
Поток сознания
Уильям Джеймс
Теперь рассмотрим сознание изнутри. Большая часть книг на эту тему начинается с описания ощущений как простейших явлений психики, а затем переходит к более сложным, создавая каждую высшую ступень из низшей. Но этот подход означает отказ от эмпирического метода исследования. Никто и никогда не испытывал просто ощущение само по себе. С той минуты, как мы появляемся на свет, сознание представляет собой множественность объектов и связей, и так называемые элементарные ощущения суть результаты дифференцирующего внимания, часто доведенного до высочайшей степени. Поразительно, какой урон может принести психологии с виду невинная, но неверная исходная предпосылка. В дальнейшем она приводит к дурным и даже непоправимым последствиям, поскольку пронизывает собой всю работу целиком. Представление о том, что психологическое исследование должно начинаться с изучения ощущений как простейших явлений психики – одно из таких предположений. Единственное, что психология может с самого начала допустить, – это факт самого мышления: его-то и следует, прежде всего, анализировать. Если ощущения действительно являются элементами мышления, то мы не окажемся в более трудном положении, чем если бы предположили их с самого начала.
Итак, мы как психологи, прежде всего признаем, что мышление некоторого вида протекает. Я употребляю слово «мышление» для всех форм сознания без различия. Если бы мы могли сказать по-английски «мыслится», как говорим «дождит» или «дует», то мы констатировали бы факт наипростейшим образом и с минимумом допущений. Поскольку так сказать мы не можем, скажем просто, что протекает мысль…
Мысль стремится к индивидуальной форме
Когда я говорю: каждая мысль – часть личного сознания, «личное сознание» – один из спорных терминов. Мы как будто бы знаем его смысл, пока никто не попросит нас дать определение, но точно его определить – одна из сложнейших философских задач…
В этой комнате – в этой аудитории – существует множество мыслей, ваших и моих; одни из них связаны между собой, другие – нет. Мысли столь же мало существуют сами по себе и не зависят от других, сколь и принадлежат друг другу. Они ни то и ни другое: ни одна из них не изолирована, но каждая относится к некоторым другим и только к ним. Моя мысль связана с другими моими мыслями, а ваши мысли – с другими вашими мыслями. Если где-то в этой комнате и есть чистая мысль, то есть ничья, мы никак не можем этого установить, поскольку не имеем подобного опыта. Мы имеем дело лишь с теми состояниями сознания, которые обнаруживаются в личном сознании, уме, в конкретном «я» и «вы».
Каждый такой ум держит свои мысли про себя. Они ничего не отдают и ничем не обмениваются друг с другом. Ни одна мысль даже не приходит к прямому рассмотрению какой-то мысли в другом личном сознании, а не в своем. Абсолютная изолированность, непреодолимый плюрализм – вот основной принцип мышления. По-видимому, не мысль или эта мысль, или та мысль является первичным психическим фактом, а моя мысль, так как все мысли собственные. Ни совпадение во времени, ни близость в пространстве, ни сходство свойств или содержания не приводят к слиянию мыслей, разделенных стеной, т.е. принадлежащих разным умам. Разрывы между такими мыслями – самые абсолютные разрывы в природе. Этот факт признaют все, до тех пор, пока настаивают на существовании того, что принято называть «личным сознанием», не подразумевая ничего конкретного о его природе. На этих условиях саму личность, а не мысль можно считать непосредственной данностью. Всеобщим фактом сознания является не то, что «чувства и мысли существуют», а то, что «я думаю» и «я чувствую». Никакая психология, во всяком случае, не может ставить под сомнение существование собственно личностей. Худшее, что может сделать психология, – объясняя природу этих личностей, лишить их всякой ценности…
Мысль непрерывно меняется
Я не хочу сказать, что ни одно состояние сознания не имеет никакой длительности: даже если это и правда, это было бы трудно установить. Перемена, которую я имею в виду, происходит в ощутимые промежутки времени; и следствие, которое мне хотелось бы подчеркнуть, состоит в том, что ни одно состояние, миновав, не может повториться и быть совершенно тождественным тому, что имело место раньше…
Мы все различаем большие группы состояний нашего сознания. Вот мы смотрим, вот слушаем; вот рассуждаем, вот желаем; вот вспоминаем, вот ждем и надеемся; вот любим, вот ненавидим; и знаем сотню других вещей, каким поочередно предается наш ум. Но все это сложные состояния. Цель науки – сводить сложное к простому, и в науке психологии существует знаменитая «теория идей»: признавая огромную разницу между конкретными состояниями сознания, она стремится показать, как все это получается в результате вариаций в сочетании некоторых элементов сознания, которые всегда остаются теми же. Эти атомы или молекулы психики и есть те самые «простые идеи», как их называл Локк. Последователи Локка утверждали, что простыми идеями можно считать лишь ощущения в строгом смысле слова. Что это за идеи, сейчас не так важно. Достаточно того, что некоторые философы полагали, что под наплывающими и сменяющими друг друга проявлениями сознания они различают некие элементарные факты, остающиеся неизменными в этом потоке.
Точку зрения этих философов не особенно подвергали сомнению, поскольку, на первый взгляд, кажется, что наш обыденный опыт полностью ее подтверждает. Разве те ощущения, которые мы получаем от того же самого предмета, не всегда одни и те же? Разве одна и та же фортепианная клавиша, когда на нее нажимают с одинаковой силой, не издает один и тот же звук? Разве та же самая трава не рождает ощущение зеленого, а небо – синего, и разве не испытываем мы те же самые обонятельные ощущения, сколько бы мы ни подносили к носу один и тот же флакон одеколона? Предположить, что это не так, было бы какой-то софистикой, однако внимательный анализ показывает, что нет никаких доказательств того, что мы когда-либо дважды испытывали одни и те же телесные ощущения.
С чем мы дважды сталкиваемся, так это с самим предметом. Мы снова и снова слышим ту же самую ноту, видим тот же самый оттенок зеленого, вдыхаем запах тех же духов или переживаем тот же самый тип боли. Реальные сущности, конкретные и абстрактные, материальные и идеальные, в постоянное существование которых мы верим, как будто бы снова и снова возникают перед нашим мысленным взором и заставляют нас беспечно полагать, что наши «идеи» о них – одни и те же идеи. Далее мы увидим, что привыкли проявлять невнимание к ощущениям как субъективым фактам и просто их использовать в качестве моста, чтобы перейти к осознанию реальности, чье присутствие они обнаруживают. Когда я смотрю в окно, трава кажется мне одного и того же зеленого цвета в тени и на солнце, однако живописец написал бы одну ее часть темно-коричневой, другую – ярко-желтой, чтобы передать то реальное чувственное впечатление, которое она производит. Как правило, мы не принимаем в расчет того, как по-разному одни и те же вещи выглядят, звучат и пахнут с разных расстояний и при различных обстоятельствах. Одинаковость вещей – вот в чем нам важно удостовериться; любые подтверждающие ее ощущения будут, вероятно, рассматриваться как приблизительно одни и те же. Поэтому спонтанное утверждение о субъективном тождестве разных ощущений – плохое доказательство. Вся летопись Ощущений служит комментарием к нашей неспособности определить, являются ли два ощущения, полученные порознь, абсолютно одинаковыми. Нас больше волнует не абсолютное качество или количество данного ощущения, а его соотношение с другими ощущениями, которые мы можем испытывать в то же самое время. Когда все кругом чернo, ощущение менее черного заставит нас увидеть предмет белым. Гельмгольц рассчитал, что белый мрамор, написанный на полотне, изображающем архитектурное сооружение при лунном свете, будет, если посмотреть при дневном свете, от десяти до двадцати тысяч раз ярче, чем настоящий мрамор, освещенный луной.