Освобождение Ирландии

– Аминь! – я подняла голову и, открыв глаза, убедилась, что никто по-прежнему не проявляет ко мне интереса. Лишь сидящий поодаль невысокий сухопарый офицер неопределенного возраста с умными проницательными глазами – тот самый, что разговаривал со мной недавно – быстро отвел свой полный участия взгляд в сторону, очевидно, не желая смущать меня. На мгновение мне показалось, что этого чужого мне человека коснулась рука Господа и сейчас Всевышний смотрит на меня его глазами, жалея, будто маленького ребенка. Но он тут же снова взглянул на меня и, наверное, почувствовав что-то, пересел ко мне поближе, так, что его глаза оказались напротив моих. Они, эти глаза, словно участливо вопрошали меня о чем-то… Добрые глаза и немного усталые, в которых холодная сталь смешивалась с теплой синевой…

– Простите меня, что доставила вам столько хлопот, – тихо произнесла я, отводя взгляд. – Мой отец – это все, что у меня было, и теперь я осталась совсем одна в этом мире. Месье офицер, кто я для вас – нуждающаяся в помощи жертва обстоятельств, случайно попавшаяся на пути, или военная добыча, постельная утеха для вас и ваших солдат? – тут я взглянула на него прямо и открыто.

– Не бойся, Жаклин, теперь ты под нашей, а точнее, под моей защитой, – уверенно глядя мне в глаза, также тихо ответил он. – Я понимаю твое положение и могу заверить, что никто из югороссов или русских солдат не причинит тебе никакого зла. Это обещаю тебе я, полковник Бережной.

– Спасибо, месье полковник, – тихо произнесла я, сглотнув застрявший в горле комок. – Я никогда не забуду все, что вы для меня сделали. Но даже если мне и удастся выбраться в Европу, то там я буду никем и ничем, без денег, родни или мужа. Мне останется только стать падшей женщиной, чтобы хоть так зарабатывать себе на жизнь.

– Т-с-с, Жаклин, – он приложил свою широкую ладонь к моим губам, – не говори, пожалуйста, таких слов. Лучше расскажи мне, что ты умеешь делать?

– Я с самых малых лет помогала своему отцу, – потупив взгляд, ответила я, – поэтому хорошо умею ездить на лошади и стрелять из револьверов, могу читать и писать по-французски, знаю арифметику и могу вести бухгалтерские книги. Довольно хорошо говорю по-английски, по-арабски и на фарси, немного по-итальянски и по-гречески.

– Однако, – задумчиво сказал полковник, – это немало. Не каждая девушка может похвастать таким набором умений, а ты уже собралась в падшие женщины. Скажи, ты не думала пойти учиться дальше и поступить в университет?

– Месье полковник, – горько усмехнулась я, – вы надо мной смеетесь? Для того чтобы учиться в Сорбонне, надо иметь много-много денег. К тому же туда очень неохотно принимают женщин. И вообще, учеба – скучнейшее занятие, которое совсем не по мне. Ну, а потом – кто возьмет на службу девушку без опыта и рекомендаций, когда вокруг столько желающих молодых людей. Лучше уж сразу попытаться поступить в Сен-Сир…

– Не ершись, Жаклин, – прервал он меня, – обязательно ты должна учиться в Сорбонне? Есть немало и других университетов. Есть среди них и такой, в котором тебя научат тому, чему не учат нигде. Если я дам тебе свою рекомендацию, то и учеба для тебя окажется совершенно бесплатной…

– И что я должна для этого сделать? – я презрительно сощурилась. – Я не стану ложиться с вами в постель за ваши милости, ясно вам?

– Ты меня с кем-то путаешь, Жаклин, – окаменев лицом, ответил он, чувствуя явную неловкость, – я не насилую женщин и не покупаю их расположения деньгами, услугами и побрякушками. Продажная любовь не становится менее продажной от того, что расчет осуществляется не в денежной, а в натуральной форме. Я от всей души предложил тебе безвозмездную помощь, как принято у нас, русских, а ты подозреваешь меня черт знает в чем.

Тут мое лицо залила краска стыда. Жизнь повернулась ко мне еще одной своей стороной. Оказывается, у этих русских, которых в Европе считали немногим лучше диких зверей, практикуется такое истинно христианское отношение к своему ближнему.

– Простите меня, месье полковник, – растерянно пробормотала я, – я вас совершенно неправильно поняла и… мне очень стыдно, правда… Но дело в том, что моих знаний, наверное, совершенно недостаточно для того, чтобы учиться в вашем университете.

– Знания, девочка, – мягко сказал он мне, – дело наживное, тем более что таких знаний ни у кого сейчас и нет. Сначала ты поучишься на подготовительных курсах для женщин, ну, а потом, если почувствуешь в себе силы и желание учиться, поступишь и в сам университет. Ты еще совсем молода и несколько лет учебы пролетят для тебя совершенно незаметно.

– Да, месье полковник, – с грустным вздохом произнесла я, – я была бы совсем не против учиться в этом самом вашем Константинополе. Но как я туда попаду, ведь до него тысяча километров пути, очень опасного пути, между прочим?

– В ближайшее время, – сказал мне полковник, – часть нашего корпуса направится на север на соединение с основными силами Кавказской армии, и ты тоже сможешь отправиться вместе с нами. Так что это проще всего. Не бойся, югороссы своих не бросают.

– С каких это пор, месье полковник, – не смогла удержаться я от колкости, – я для вас стала уже своей?

Он как-то странно посмотрел на меня и произнес:

– Один очень умный человек, кстати, тоже француз, как-то сказал: «Мы ответственны за тех, кого приручили», – и я изо всех сил стараюсь следовать этим словам.

– Еще раз простите меня, месье полковник, – покаянно произнесла я, впечатленная словами того умного человека, – Наверное, автор этих слов был очень добрым и мудрым? Мне хотелось бы встретиться с ним и поговорить.

Мой собеседник пожал плечами.

– Увы, это невозможно, – грустно улыбнулся он, – этого человека нет среди живущих. Но ты сможешь прочесть его книги и попытаться приобщиться к его мудрости и величию его мысли.

Я замолкла, думая над сказанным. Он тоже больше не беспокоил меня разговорами, обладая, видимо, чувством такта. Теперь, получив надежду на будущее, я снова была готова смело смотреть жизни в лицо…

Вскоре мы въехали в город. Я поймала себя на том, что с интересом разглядываю окрестности. Вроде бы обычный восточный город, но русское владычество уже наложило на него свой неуловимый отпечаток. Большой военный корабль на реке под флагом с косым синим крестом, армейские патрули в песочного цвета форме на улицах. Чем ближе к военному лагерю, тем чаще мелькающие то тут, то там женщины с открытыми лицами и мужчины во вполне европейской одежде.

В самой крепости чудеса продолжились. Месье полковник передал меня с рук на руки какой-то женщине средних лет, которая у этих людей была кем-то вроде домоправительницы. Женщина так же, с рук на руки передала меня двум служанкам, которые отвели меня в местный хамам, помогли смыть пот, пыль и грязь с моего усталого тела и переодели меня в чистую одежду, о которой стоит рассказать отдельно. Признаться, я с неприятным чувством ожидала, что меня сразу же оденут в какие-нибудь ужасные юбки, которые мешают ходить, и к которым я не привыкла, и которые ненавидела. Однако, похоже, никто не спешил делать из меня «настоящую женщину», и это приятно удивило. Вместо женской одежды мне принесли комплект такой же формы, какую носили югоросские солдаты из подразделения полковника Бережного.

Словом, то, что я увидела в зеркале после того, как надела все это, меня более чем удовлетворило. Я по-прежнему выглядела мальчиком, но мои кудри были вымыты каким-то чудно пахнущим веществом, после чего они стали послушнее и мягче, и я смогла их красиво причесать. На щеках розовел румянец…

«Интересно, а как я буду выглядеть, вернувшись в женское обличье?» – такая мысль первый раз появилась в моей голове. Однако, вспомнив эти лифы, сорочки, корсеты, завязки, застежки – все эти неизбежные неудобства, я тяжело вздохнула и, показав своему отражению язык, отошла от зеркала.

После сытного ужина, состоявшего из большой тарелки макарон с мясом и кружки крепкого чая, я упала на самую настоящую кровать и, накрывшись одеялом с головой, забылась крепким сном, без сновидений.