Скриба

– Когда, вы говорите, должен прибыть прелат?

– Не знаю. В последнем письме он сообщал, что собирается отплыть из Франкфурта в конце года.

– Возможно, из-за плохой погоды они задержатся, – предположил Горгиас.

– Возможно, а возможно, он явится уже сегодня, и тогда мне несдобровать!

Горгиас еще сомневался, стоит ли поделиться своей мыслью, но в конце концов изложил ее графу.

– Что, вы говорите, нужно делать? – недоверчиво спросил тот.

– Я говорю, если посланник приедет раньше, чем будет готов документ, вы можете сказать, что оригинал сгорел в мастерской Корне. Так мы выиграем время.

– Все ясно. Скажите, а кроме предложения обмануть папского прелата, у вас нет никакой другой гениальной идеи?

– Я всего лишь пытался…

– Ради Бога, Горгиас, хватит без конца пытаться что-то сделать, лучше хотя бы раз в жизни сделайте что-нибудь хорошо!

Горгиас опустил голову, понимая, как глупо было предлагать Уилфреду обманывать прелата. Когда он опять взглянул на графа, лицо у того было задумчивое. Наконец он что-то пробормотал, но Горгиас не понял, и граф повторил снова, уже четче:

– Возможно, я был с вами слишком строг. Вы ведь не по собственной прихоти растратили столько времени впустую.

– Конечно нет, ваше сиятельство, – с удивлением произнес Горгиас.

– А эта ваша мысль… насчет пожара. Такое ведь действительно могло произойти…

– Конечно, – согласился Горгиас, немного успокоившись.

– Ну, хорошо. А как вы думаете, через три недели документ будет готов?

– Несомненно.

– Тогда закончим этот разговор, и сейчас же приступайте к работе. Надевайте капюшон.

Горгиас кивнул, опустился на колени, поцеловал морщинистые руки Уилфреда и неловко натянул капюшон. Ожидая прихода Генсерика, он почувствовал, что сердце впервые за долгое время перестало выпрыгивать из груди.

Хотя обратный путь тоже проходил вслепую, он показался Горгиасу короче. Сначала он объяснял это тем, что Генсерик шел быстрее, но по мере продвижения понял, что коадъютор выбрал другую дорогу, так как не было ни вони, ни лестниц, которые он хорошо запомнил. В какой-то миг он подумал, что Генсерик сменил маршрут из осторожности, поскольку в это время суток весь дом кишит слугами, но, когда коадъютор велел ему снять капюшон, он с удивлением обнаружил, что оказался в совершенно неизвестном месте.

Горгиас внимательно осмотрел маленькую круглую залу, в центре которой находился алтарь с потрескивавшим над ним факелом. В колеблющемся свете были видны каменные блоки стен и подгнивший деревянный потолок. Между балок можно было различить размытые изображения на темы Священного писания, слегка потемневшие от пламени свечей. По-видимому, это помещение было христианской криптой, хотя, судя по состоянию, его можно было принять за подземную тюрьму.

В одной из стен оказалась вторая дверь, запертая на задвижку.

– Что это за место? – Горгиас не скрывал своего удивления.

– Старинная часовня.

– Я вижу. Не спорю, тут очень интересно, но сейчас я должен заниматься совсем другим, – сказал он, теряя терпение.

– Всему свое время, Горгиас… Всему свое время. – И коадъютор изобразил подобие улыбки.

Затем он достал из сумки свечу, укрепил ее на краю каменного алтаря, зажег, направился к замеченной Горгиасом второй двери и отодвинул огромную задвижку.

– Проходите, прошу вас. – Горгиас колебался, и старик прошел вперед. – Или следуйте за мной, если вам это больше нравится.

Горгиасу пришлось подчиниться.

– Я присяду, с вашего позволения, – продолжил Генсерик. – От сырости кости болят. И вы садитесь, прошу вас.

Горгиас нехотя подошел. Застарелый запах мочи, исходивший от Генсерика, вызывал тошноту.

– Полагаю, вы задаетесь вопросом, почему я привел вас сюда.

– Именно так, – сказал Горгиас, с трудом сдерживая гнев.

Генсерик улыбнулся, но ответил не сразу.

– Это связано с пожаром. Плохо дело, Горгиас. Слишком много погибших… и что еще хуже, слишком много потерь. Уилфред, наверное, уже говорил вам о намерениях мастера Корне?

– О том, что он хочет обвинить меня?

– Он не просто хочет вас обвинить. Возможно, мастер – человек грубый, жестокий и безрассудный, но он маниакально настойчив и всеми способами будет стараться, чтобы вы расплатились кровью, никакого иного искупления он не признаёт. Его жажда мщения недоступна вашему пониманию.

– Граф говорил мне совсем о другом, – сказал Горгиас, все больше волнуясь.

– О чем же он вам говорил? О том, что материальное возмещение смягчит его гнев? Или он удовлетворится тем, что получит, продав вас и вашу семью в рабство? Нет, друг мой, и еще раз нет. Корне не из такого теста. Возможно, я не столь утончен, как Уилфред, зато чую зверя по запаху. Слышали вы когда-нибудь о крысах из Майна?

Горгиас в удивлении покачал головой.

– Эти крысы объединяются в огромные семьи. Самая старая выбирает жертву, не важно, какого размера, трудно с ней справиться или нет, терпеливо ее выслеживает и в подходящий момент напускает весь клан, который разрывает ее на куски. Корне – именно такая крыса, и вы даже не представляете, насколько опасная.

Горгиас не мог вымолвить ни слова. Уилфред говорил ему о каролингских законах, штрафах в качестве компенсации и возможности того, что Корне предаст его суду, но ничего похожего на то, что он услышал от Генсерика.

– Но Корне должен понять, что я уже понес наказание… Кроме того, закон обязывает его…

– Корне должен понять? – Генсерик расхохотался. – Ради Бога, Горгиас, спуститесь с небес на землю! С каких это пор закон защищает беззащитных? Хотя кодекс рипуариев23 основан на справедливости, а реформы Карла Великого – на христианском милосердии, они не защитят вас от ярости Корне, будьте уверены.

Горгиас вновь ощутил приступ тошноты. Этот безумный старик так и будет сыпать дурацкими историями про крыс и ни на чем не основанными предсказаниями, а его ждет работа, которой конца не видно. Он резко встал, давая понять, что разговор окончен.

– Простите, но я не разделяю ваших опасений и, если вас не затруднит, хотел бы вернуться в скрипторий.

Генсерик покачал головой.

– Эх, Горгиас, Горгиас… Не хотите вы меня понять. Послушайте еще минутку и всю жизнь будете мне благодарны, – сказал он снисходительно. – Вы знаете, что Корне – сакс?

– Сакс? – удивленно повторил Горгиас. – Я думал, его детей крестили.

– Он крещеный сакс, но сакс, никуда от этого не денешься. Когда Карл Великий завоевал эти земли, он заставил саксов выбирать между обращением в христианскую веру и виселицей. Я присутствовал на многих таких обращениях, и, хотя они приходят ко мне на мессу и соблюдают великий пост, уверяю вас, в их венах по-прежнему струится яд греха.

В волнении Горгиас непроизвольно с силой ударил по стулу костяшками пальцев.

– Известно ли вам, что они до сих пор приносят жертвы? – добавил Генсерик. – Перерезают горло бычкам на перекрестках дорог, занимаются содомией, совершают самый страшный инцест – с собственными сестрами, и Корне – один из них. Уилфред знает об этом, но не знает об обычаях их предков. Согласно одному из них, faide, смерть ребенка может быть отомщена лишь убийством виновного в этой смерти. Таковы обычаи саксов.

– Но сколько же можно повторять, что в пожаре никто не виноват, это несчастный случай? – с раздражением вскричал Горгиас. – Уилфред может это подтвердить.

– Успокойтесь, Горгиас. Речь совсем не об этом и не о том, что действительно случилось тем утром. Важно только одно: Корне обвиняет вашу дочь. Она мертва, и вы скоро последуете за ней.

Горгиас посмотрел на Генсерика. Его обволакивающий взгляд, казалось, проникал внутрь.

– Значит, вы привели меня сюда для того, чтобы объявить о моей смерти?

– Чтобы помочь, Горгиас. Я привел вас сюда, чтобы помочь.

Спустя несколько секунд старик поднялся, сделал Горгиасу знак оставаться тут и направился из кельи в крипту.

23

Рипуарии – один из франкских народов.