Страница 73 из 93
Текст мне не очень понравился – был пространен и порой недостаточно убедительным. Однако шла война, и рассуждать о том, что мы обороняемся не тем оружием, было глупо. Вместе с Паустовским204 и другими писателями я присоединился к письму (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 416).
«Пастернак будто бы отказался подписать письмо Сартру и еще что-то брякнул. Но, может быть, это уже легенды», – 13 декабря записывает в дневник Александр Гладков (цит. по: М. Михеев. С. 371)205.
Здесь же (с. 2–3) двухподвальная статья Б. Платонова «Реальные герои и литературные схемы» – сдержанно-критическая (в полемике с Львом Славиным, Вс. Ивановым и другими) оценка романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым».
Из письма Евгении Гинзбург Василию Аксенову:
Я работаю сейчас так много, что даже свыше сил. Дело в том, что в результате отчетно-выборного собрания я оказалась секретарем нашей партийной организации. Обстановка так сложилась, что отказаться было нельзя. И вот сейчас, после двадцатилетнего перерыва, приходится заново привыкать, хоть и не к очень масштабной, но все же партийной работе. <…> Одним словом, энергично «фукцирую». Выбрали меня и делегатом на городскую партийную конференцию (В. Аксенов. «Ловите голубиную почту…». С. 55).
До широкого распространения в самиздате книги Евгении Гинзбург «Крутой маршрут» оставалось чуть более десяти лет.
25 ноября. В Переделкине умер Александр Петрович Довженко (род. в 1894).
Не позднее 26 ноября. В ЦДРИ открыта выставка Аристарха Лентулова.
Из дневника Сергея Дмитриева:
Не будь революции и «дикого поля» господства «социалистического реализма» с подавлением всего прочего в живописи, Лентулов мог бы, возможно, выработаться в крупного художника той русской празднично-декоративной и земной живописи первой половины XX в., которая так щедро расцветала в творчестве Грабаря, Юона, Кустодиева, Судейкина, Ларионова, Кончаловского, Рериха, Куприна, Петрова-Водкина, Гончарова206. Но все это направление было смято и растоптано. Картины рассеяны, художники забыты. В национальной галерее – Третьяковской – пустота, провал от передвижников до наших дней в лице Соколова-Скаля, А. Герасимова и прочих холстомазов (Отечественная история. 2000. № 2. С. 150).
26 ноября. Подписан к печати второй сборник «Литературная Москва»207. В его составе главы из романа «Последний из удэге» и «Записные книжки» А. Фадеева, роман «Поиски и надежды» В. Каверина, драма «Сонет Петрарки» Н. Погодина, «Деревенский дневник» Ефима Дороша, рассказы «Хазарский орнамент», и «Свет в окне» Ю. Нагибина, «Поездка на родину» Н. Жданова, «Рассказы о зверях и птицах» Бориса Ямпольского, «Рычаги» А. Яшина208 стихи Вл. Соколова, А. Суркова, Ю. Нейман, С. Маршака, С. Кирсанова, Н. Заболоцкого, Н. Тихонова, Я. Акима, С. Михалкова, М. Цветаевой, статьи «Реализм современной драмы» М. Щеглова209, «Поэзия Марины Цветаевой» И. Эренбурга, «Рабочий разговор» Л. Чуковской, «Заметки писателя» А. Крона210, некролог «М. А. Щеглов»211.
И, как вспоминала Раиса Орлова,
…в газетах появились разгромные статьи212.
Критики ругали стихи Марины Цветаевой и вступительную статью Ильи Эренбурга, рассказ Александра Яшина «Рычаги», статью Александра Крона «Заметки писателя» против идеологической цензуры. <…> Но время все же становилось иным. Проработчикам возражали. Не все «проработанные» спешили каяться (Р. Орлова, Л. Копелев, 1990. С. 42).
На экраны выходит фильм Марлена Хуциева и Феликса Миронера «Весна на Заречной улице».
29 ноября. Доцент В. И. Кулешов докладывает на закрытом партсобрании, что в стенгазете филфака МГУ
помещена статья об Ахматовой, в которой дана объективистская, политически неверная характеристика акмеизма (не сказано, что это направление было выражением империалистической идеологии). Назван Гумилев как вождь акмеизма («мастер стиха») и забыто (редактор сказал, что не знал об этом), что Гумилев был расстрелян Советской властью как белогвардеец за связь с кронштадтским мятежом.
Уже 1 декабря Отдел культуры ЦК информировал вышестоящие инстанции, особо подчеркнув, что
никто из преподавателей-коммунистов не нашел в себе смелости открыто выступить против этих уродливых пристрастий студентов-филологов, раскритиковать и высмеять их дурные вкусы (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 577).
Ноябрь. Математик Револьт Пименов пишет и распространяет в самиздате «Венгерские тезисы», посвященные подавлению советскими войсками восстания в Венгрии.
Осень. В Москве и Ленинграде гастроли Национального народного театра (Париж) под руководством Жана Вилара.
Журналы в ноябре
В «Знамени» (№ 11) повесть Павла Нилина «Жестокость» (окончание – № 12).
В «Новом мире» (№ 11) стихи Евгения Евтушенко («Октябрь», «Студенты», «Пионерский горн», «Давай поедем вниз по Волге…»).
Декабрь
1 декабря. В записке Отдела культуры ЦК КПСС «О некоторых вопросах современной литературы и о фактах неправильных настроений среди части писателей» дана оценка вызывающим споры партийным постановлениям 1946–1948 годов:
В постановлении о журналах «Звезда» и «Ленинград» есть неверные и нуждающиеся в уточнении оценки и характеристики, связанные с проявлением культа личности в методах руководства литературой и искусством в прошлые годы. В оценках отдельных произведений литературы, музыки и кино иногда допускались ненужная регламентация, административный тон, окрик и грубость в отношении авторов, имеющих ошибки в своем творчестве.
Однако основное содержание постановлений ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» и о репертуаре драматических театров совершенно правильно и в важнейших своих положениях сохраняет свое значение и сегодня (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 576).
И еще:
Что касается постановления ЦК о кинофильме «Большая жизнь», то ряд пунктов его ориентирует работников искусства не на отображение жизни, как она есть, со всеми ее трудностями и противоречиями, а на изображение, прежде всего, того, что должно быть (Там же. С. 577).
В той же записке:
Редактор журнала «Молодая гвардия» т. Макаров и редактор журнала «Знамя» т. Кожевников сообщили, что писателей почти невозможно побудить написать очерк о наших достижениях и успехах. Отклонение односторонне рассматривающих действительность произведений вызывает упреки в «консерватизме» и «зажиме критики», в приверженности к «старой линии» и т. д.
Газеты и журналы испытывают трудности в публикации очерков о положительном опыте и об успехах социалистического строительства» (Там же. С. 574–575).
И наконец:
Б. Пастернак сдал в журнал «Новый мир» и в Гослитиздат свой роман «Доктор Живаго», переправив его одновременно в итальянское издательство. Это произведение проникнуто ненавистью к советскому строю. Хотя роман Пастернака не был принят к печати, он имеет хождение в рукописи среди литераторов, а сам Пастернак пользуется в известных кругах и, в частности, среди студенческой молодежи славой непризнанного гения (Там же. С. 577).
204
Ошибка памяти: К. Паустовский подписал предыдущее письмо от 22 ноября.
205
Видимо, не только легенды. Ирина Емельянова вспоминает, как в Потаповский переулок, где жила Ольга Ивинская, «<…> явился неожиданный гость. <…> Это был В. Рудный, литератор, член редколлегии гонимого альманаха „Литературная Москва“» с просьбою уговорить Пастернака поставить свою подпись под текстом «<…> обращения советских писателей к писателям Венгрии, появившемся на другое утро в газетах».
Вместе с Ивинской Рудный отправился в Переделкино, но «увы, план не осуществился. <…> Когда требовалось, Б. Л., надо сказать, умел быть резким, „жестоким“, как говорила мама. И мне до сих пор очень интересно, как, какими словами он выпроводил делегата? Для него, в отличие от меня, здесь не было даже поводов для размышлений» (О. Ивинская, И. Емельянова. Годы с Пастернаком и без него. С. 266–267).
206
Описка. Имеется в виду Наталья Гончарова.
207
«<…> Спасибо за драгоценный подарок, – 17 января 1957 г. благодарит Л. Пантелеев Лидию Чуковскую. – Читаю второй выпуск „Литературной Москвы“ – как чистую воду пью. Читаю с каким-то трепетным (простите) ощущением, что являюсь свидетелем очень большого события. А ведь выход этих книг – действительно, событие. Обе они войдут в историю нашей литературы – или как предвестие нового подъема ее, или, в худшем (к сожалению, очень и очень возможном) случае, как короткий просвет, „светлый луч в темном царстве“» (Л. Пантелеев, Л. Чуковская. С. 86).
208
В. Каверин приводит в воспоминаниях слова Александра Яшина: «Два года тому назад я послал этот рассказ в „Новый мир“. Кривицкий вызвал меня и сказал: „Ты, – говорит, – возьми его и либо сожги, либо положи в письменный стол, запри на замок, а ключ спрячь куда-нибудь подальше“. Я спрашиваю: „почему?“ – а он отвечает: „Потому что тебе иначе 25 лет обеспечены“» (В. Каверин. Эпилог. С. 357).
Надо отметить, что само возникновение этого рассказа в творческой биографии А. Яшина, известного ранее по преимуществу своей сталинистской поэмой «Алена Фомина», стало для читателей большой неожиданностью. Появилась даже эпиграмма:
«Воистину, велик и значителен рассказ Яшина „Рычаги“, – 15 июня 1957 г., т. е. уже после „проработки“, записывает в дневник Сергей Дмитриев. – Значителен и велик не как явление художественно-литературное, а как явление самостоятельного движения мысли. Автор, вероятно, и не подозревает, какую страшную и всем известную правду, всеми замалчиваемую правду, он выговорил, выразил. С авторами так бывает» (Отечественная история. 2000. № 3. С. 155).
«Автор „Рычагов“ навсегда останется в русской литературе, те рычаги кое-что повернули», – сказано в письме, которое Александр Солженицын 11 июля 1968 г. написал в коридоре перед больничной палатой, где в этот день умирал Яшин («Пусть Наступающий не будет слишком злым!». С. 246). («За Андангой райские земли…»).
209
Принимая эту статью к печати, Эммануил Казакевич написал Марку Щеглову:
«При чтении я испытывал чувство восхищения, давно уже не испытанное мной над критическими статьями. Думаю, что в Вашем лице наша советская литература – может быть, впервые – приобретает выдающегося критика» (Э. Казакевич. Слушая время. С. 384).
210
«Самая умная статья в „Лит. Москве“ – Александра Крона: о театре. Острая, полная неотразимых силлогизмов», – записал в дневник Корней Чуковский (К. Чуковский. Дневник. С. 225).
211
Борис Пастернак, безуспешно предлагавший в «Литературную Москву» сначала отрывки из «Доктора Живаго», затем автобиографический очерк «Люди и положения» и стихи, отнесся к самой идее этого сборника – судя по июльскому письму Ольге Ивинской – без всякого энтузиазма: «<…> я теперь предпочитаю „казенные“ журналы и редакции этим новым „писательским“, „кооперативным“ начинаниям, так мало они себе позволяют, так ничем не отличаются от официальных. Это давно известная подмена якобы „свободного слова“ тем, что требуется, в виде вдвойне противного подлога» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 146).
212
«Определить отправной пункт разгрома трудно», – говорит Вениамин Каверин, со ссылкой на Николая Погодина утверждавший, что «кампанию начал А. Корнейчук», оскорбленный жестким разбором его пьесы «Крылья» в статье Марка Щеглова «Реализм современной драмы». Этот «литературный вельможа» был членом ЦК КПСС и «своим человеком в „высших сферах“ и, в частности, на даче Хрущева. Там-то и состоялся разговор, который слышал Н. Погодин. Помянув недавнее венгерское сопротивление, Корнейчук сравнил „Литературную Москву“ – ни много ни мало – с „кружком Петефи“. Как известно, так называлась группа венгерских литераторов, принявших самое деятельное участие в восстании 1956 года» (В. Каверин. Эпилог. С. 360, 361).