Страница 58 из 93
8 мая. В «Литературной газете» (с. 1) редакционная статья «Жизнь и литература», где сказано:
Удивительно, что в такое время находятся люди, которые <…> зовут нас назад, к середине и началу 20‐х годов, утверждая, что вот тогда-то было всё хорошо и даже чуть ли не идеально. В речах иных ораторов на собраниях писателей и работников искусств дело шло уже о том, чтобы развенчать Маяковского и Станиславского, пересмотреть наше отношение к осужденным общественностью произведениям Зощенко. Словно мы стали идеологически и эстетически неразборчивыми и уже не знаем, что хорошо, что плохо.
И, – говорится в дневниковой записи Сергея Дмитриева, – литературная газетенка пискнула свой вариант: «Нельзя недооценивать вред, причиненный культом личности, но нельзя и возводить этот культ до всеобъемлющей характеристики целого исторического этапа». А что же льзя для братьев-писателей? Что можно для советских граждан вообще? Можно следовать за литературной газетенкой и политикой партии, призывающих дружно к глубокой мудрости: «С одной стороны, нельзя не сознаться, но, с другой стороны137, нельзя не признаться». Что же удивляться растерянности писателей, неспособности их к созданию художественных произведений, отставанию общественных наук? По трафарету «с одной стороны» и с «другой стороны» существовать можно, творить нельзя.
Тем не менее, – как отмечает С. Дмитриев, – принципиально важно, что
в большой статье ни разу не помянуто о социалистическом реализме. Может быть, пришли к выводу о желательности не соваться, где надо и не надо с этим «голым королем»? Хотя бы на время похода за преодоление сектантства (Отечественная история. 2000. № 2. С. 142).
9 мая. Из дневника Нины Лашиной:
Сегодня опубликован в газетах новый закон о пенсиях, обеспечивающий каждого трудящегося по старости, по инвалидности и в случае потери кормильца. В этом же году вышел закон о сокращенном субботнем дне. Вернули четырехмесячный отпуск по родам. Все это замечательно! Немного обидно только то, что все такие законы уже давно существуют во всех капиталистических странах, а мы, люди социализма, которые давно должны были быть счастливей их во много раз, теперь, через 40 лет после революции, радуемся всему тому, что они давно имеют в своих буржуазно-капиталистических странах. Ну, да ничего! Русский народ все умеет простить и, не избалованный лаской, ценит малейшее внимание как что-то небывалое (Н. Лашина. С. 324).
10 мая. В СССР, начиная с 1 сентября, отменена плата за обучение в старших классах средней школы, в средних специальных и высших учебных заведениях.
На IX Международном кинофестивале в Каннах приз за лучшую режиссуру присужден Сергею Юткевичу, постановщику фильма «Отелло».
11 мая. Лев Гумилев освобожден из лагеря.
12 мая. В «Литературной газете» (с. 3) статья В. Лукашевича «„Малая проза“ большого сборника» – сдержанно-сочувственный отзыв о рассказах С. Антонова, В. Гроссмана, В. Шкловского и других в первом выпуске сборника «Литературная Москва».
Бюро секции прозы ССП СССР выдвигает идею создания кооперативного писательского издательства. В инициативную группу вошли Маргарита Алигер138, Алексей Арбузов, Александр Бек, С. М. Бонди, А. Г. Дементьев, Эммануил Казакевич, Валентин Овечкин и др. Председателями избраны Александр Твардовский и Вс. Иванов. Как вспоминает Тамара Иванова,
много раз возникали разговоры об организации издательства «Товарищество писателей». Всеволод <Иванов> был горячим поборником этой идеи.
Летом 56‐го года вновь заговорили об издательстве «Товарищества» (которое в созданном проекте носило название «Современник») и даже прочили Всеволода в председатели правления.
Всеволод охотно соглашался и даже наметил список произведений, которые следует опубликовать: первым в списке стоял роман Пастернака «Доктор Живаго». Нам было известно, что рукопись романа находится в «Новом мире», откуда – ни ответа ни привета (Б. Пастернак. Т. 11. С. 286).
О намерении на кооперативных началах организовать издательство «Современник» Эммануил Казакевич 10 сентября писал Льву Гумилевскому:
Я надеюсь – и у меня есть на это веские основания, – что такое издательство, управляемое самими писателями, будет создано и начнет функционировать (Э. Казакевич. Слушая время. С. 382)139.
Разговор о принципах, на которых должна строиться работа писательского издательства, продолжен и в письме Эммануила Казакевича Николаю Чуковскому от 24 февраля 1957 года:
Принципы:
1) Изд-во «Современник» создается для издания того, что не может быть охвачено Гослитом и Совписом.
2) Без соревнования не может быть развития. «Современник» будет соревноваться с др. изд-вами в вопросах быстроты прохождения рукописей, оформления, снижения накладных расходов, распространения книги – для того чтобы добиться подъема всего литературного и издательского дела.
3) Как бы ни были демократичны принципы нашего издательства, и как бы слабо ни работал «Сов. писатель», и какие бы умные и одаренные люди ни входили в наше правление и т. д., – все равно и мы, «Современник», не можем существовать в качестве одного, единственного изд-ва соврем. л-ры, ибо и мы (в своем монопольном положении) не сможем развиваться без соревнования. Значит, речь идет не об «укреплении Совписа», и не о замене его нами, а о двух издательствах (Там же. С. 389–390).
Есть смелый проект, – 20 марта 1957 года заносит в дневник Владимир Лакшин, – устройства московского издательства писателей на кооперативных началах. Это издательство не должно зависеть от коммерческих соображений и от начальства – выпускать малыми тиражами, но максимально свободно то, что пишут (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 22–23).
Эти планы не были осуществлены, и издательство с названием «Современник» – на совсем других, разумеется, началах – было создано только в 1970 году.
13 мая. На своей даче в Переделкине застрелился Александр Фадеев.
Как 14 мая доложил ЦК КПСС председатель КГБ И. А. Серов,
при осмотре рабочего кабинета сотрудниками КГБ ФАДДЕВ140 лежал в постели раздетым с огнестрельной раной в области сердца. Здесь же на постели находился револьвер системы «Наган» с одной стреляной гильзой. На тумбочке141 возле кровати находилось письмо с адресом «В ЦК КПСС», которое при этом прилагаю (А. Фадеев. Письма и документы. С. 339).
Вот это письмо:
В ЦК КПСС.
Не вижу возможности дальше жить, т. к. искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы – в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, – физически истреблены142 или погибли благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте; все остальное, мало-мальски способное создавать истинные ценности, уме<р>ло, не достигнув 40–50 лет. Литература – это святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа, и с самых «высоких» трибун – таких, как Московская конференция или XX-й партсъезд, – раздался новый лозунг «Ату ее!» Тот путь, которым собираются «исправить» положение, вызывает возмущение: собрана группа невежд, за исключением немногих честных людей, находящихся в состоянии такой же затравленности и потому не могущих сказать правду, – и выводы, глубоко антиленинские, ибо исходят из бюрократических привычек, сопровождаются угрозой, той же «дубинкой».
С каким чувством свободы и открытости мира входило мое поколение в литературу при Ленине, какие силы необъятные были в душе и какие прекрасные произведения мы создавали и еще могли бы создать!
Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожали, идеологически пугали и называли это – «партийностью». И теперь, когда все можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность – при возмутительной доле самоуверенности – тех, кто должен был бы все это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в положении париев и – по возрасту своему – скоро умрут. И нет никакого уже стимула в душе, чтобы творить…
Созданный для большого творчества во имя коммунизма, с шестнадцати лет связанный с партией, с рабочими и крестьянами, одаренный богом талантом незаурядным, я был полон самых высоких мыслей и чувств, какие только может породить жизнь народа, соединенная с прекрасными идеями коммунизма.
Но меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плелся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел. И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспомнить всё то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических порок, которые обрушились на меня, – кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней глубоко коммунистического таланта моего. Литература – этот высший плод нового строя – унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения, даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды.
Жизнь моя как писателя теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни.
Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение уже 3-х лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять.
Прошу похоронить меня рядом с матерью моей.
Ал. Фадеев
13/V.56 (А. Фадеев. Письма и документы. С. 215–216).
137
Курсив С. Дмитриева.
138
В «Проекте о создании издательства московских писателей „Современник“», видимо, предшествовавшем этому решению, именно она значится председателем инициативной группы.
139
Недатированные «Проэкт <так!> о создании издательства московских писателей „Современник“», «Положение» о его работе и его «Устав», представленные тоже в проектах, находятся в фонде Зои Никитиной. И там же – черновик обращения в ЦК КПСС, заканчивающегося словами: «Мы просим Центральный Комитет утвердить издательство „Современник“» (РГАЛИ. Ф. 2533. Оп. 1. Д. № 467).
140
Так!
141
«Рядом на столике, возле широкой кровати, Фадеев поставил портрет Сталина», – добавляет Корнелий Зелинский (Минувшее, вып. 5. С. 103).
142
«Запомнился мне день самоубийства Фадеева, – свидетельствует Владимир Огнев. – Лев Субоцкий встретил меня во дворе Союза возбужденный:
– Вы слышали? Саша, Саша, какой молодец! Я всегда верил в него! Он сразу смыл с себя кровь… Теперь ему все простится» (В. Огнев. Амнистия таланту. С. 121).