Страница 33 из 93
13 декабря. Встреча руководителей Коммунистической партии и Советского государства с писателями в связи с предстоящим II Всесоюзным съездом советских писателей.
Конечно, я не обольщался относительно этой встречи, – 14 декабря записал в дневник Александр Твардовский, – и малой надежды не имел, что тут-то и свершается нечто решающее в нашем деле, но всё же испытал чувство вроде утраты какой-то хоть и слабой иллюзии, а вместе с тем и облегчения: мы сами по себе – и слава богу.
За столом Президиума сидели люди большого государственного дела и всемирной ответственности, люди эти не знатоки нашего дела, но они и не притворялись таковыми, они были скромны, внимательны, осторожны и сдержанны в репликах. Они ждали конкретных просьб, того, в чем они могли бы тотчас помочь. А тут бросились десятки охотников поораторствовать у них перед глазами в течение 10 минут, напомнить о себе, образованность показать, оправдаться в том, в чем их обвиняют у нас, щегольнуть, нанести кому-то рассчитанный удар или укол. <…>
Жаль Шолохова. Он выступал постыдно, каким-то отголоском проработок космополитов звучали его напоминания Эренбургу о том, что тот писал в 21 г. и издавал в Риге, что тот принижает русских людей и, наоборот, возвеличивает евреев70.
Ах, не тебе, не тебе, Михаил Александрович, говорить эти слова (А. Твардовский. Дневник. С. 162).
А вот как излагает этот инцидент сам Илья Эренбург:
Накануне открытия съезда в Центральный Комитет пригласили сотню писателей, в том числе и меня. Выступили многие писатели с самыми различными оценками современной литературы. Последним в списке был крупный писатель, неизменно причисляемый к классикам советской литературы. <…> Этот писатель нападал на мою «Оттепель», вынув из кармана листок, он прочел мои стихи, написанные весной 1921 года:
Стихи эти, слабые, как и другие. Написанные мной в то время, не содержали криминала, а вырванные из книжки строки прозвучали иначе, и оратор легко связал их с повестью «Оттепель». Однако главный сюрприз был впереди: писатель-классик, припомнив мой давний роман «В Проточном переулке», сказал, что в нем я изобразил дурными русских людей, а героем показал еврейского музыканта Юзика. <…> Поэт А. И. Безыменский потребовал слова. Н. С. Хрущев ответил, что совещание кончилось. <…> Я позвонил П. Н. Поспелову и сказал, что не хочу идти на съезд. Петр Николаевич ответил, что двум товарищам (классику и Безыменскому) указано на недопустимость их поведения, а мое отсутствие будет плохо истолковано (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 361, 362).
14 декабря. Откликом «Ждем решения коренных вопросов» в «Литературной газете» в борьбу против вредной статьи Владимира Померанцева включился и Валентин Катаев:
Откуда эти теорийки «искренности в литературе», от которых за версту разит давно уже похороненной идеалистической «теорией живого человека» недоброй памяти рапповских времен?
Хорошо, что подлинная партийная критика вовремя вскрыла гнилую сущность подобных выступлений, а общественность единодушно их осудила. Но сделаны ли из этого прискорбного происшествия надлежащие выводы? Мне думается, что не сделаны (с. 2).
До 15 декабря. В преддверии II съезда советских писателей Борис Зайцев по «Радио „Освобождение“»71 обратился к своим коллегам из СССР:
Мы с вами живем в разных мирах. У вас есть родина, есть великий народ… Зато у нас есть свобода. Вероятно, мы, зарубежные русские писатели, ведем скромное существование, но свобода наша ничем не скована… От всего сердца я желаю вам на этом съезде совершить хотя бы первый шаг к свободе, ибо без свободы ничего нельзя создать… И дай Бог тем из вас, кто отмечен талантом, обрести все необходимые условия для его развития72 (цит. по: А. Колчина. Иностранное радиовещание на территории СССР <…> // Оттепель. 2017. С. 324).
На это обращение в своей заключительной речи на съезде откликнулся Алексей Сурков:
Не молчат и враги нашей страны и нашей литературы. По случаю нашего съезда был вытащен из ящика с литературным мусором белоэмигрант Борис Зайцев, который прошамкал у белогвардейского микрофона слова ядовитой бессильной злобы заокеанских «защитников свободы» и по совместительству друзей фашизма Чан Кай-ши, Ли Сын Мана и прочей нечисти (Второй Всесоюзный съезд советских писателей. 15–26 декабря 1954 года: Стенографический отчет. С. 576).
15 декабря. В Большом Кремлевском дворце открывается II Всесоюзный съезд советских писателей.
Вступительное слово произнесла Ольга Форш, предложившая почтить вставанием память И. В. Сталина и «дорогих нам людей», которых уже «нет среди нас» (Там же. С. 3). Приветствие ЦК КПСС съезду писателей огласил секретарь ЦК П. Н. Поспелов. С докладом «О состоянии и задачах советской литературы» выступил Алексей Сурков, который, подчеркнув, что «мы будем бороться против тлетворного космополитизма – отвратительной идеологии поджигателей войны», в то же время заявил:
Никому из честных советских литераторов, совершивших ошибки космополитического порядка, критики они или писатели, не закрыта возможность, пересмотрев свои ошибочные позиции, плодотворно и дружно работать со всей семьей советских литераторов на благо нашей литературы (Там же. С. 32).
Серьезной критике в докладе подвергнуты повесть Ильи Эренбурга «Оттепель», роман Веры Пановой «Времена года» за то, что их авторы «встали на нетвердую почву абстрактного „душеустроительства“» (Там же. С. 27–28); статьи, появившиеся перед съездом в «Новом мире» и единодушно осужденные литературной общественностью, авторы которых пытались «атаковать основные позиции нашей литературы с нигилистической „платформы“»73 (Там же. С. 32); деятельность Сергея Михалкова, который «в последнее время опубликовал в печати, поставил на сцене целый ряд недоработанных, слабых произведений» (Там же. С. 33) и т. д.74
Из дневника Любови Шапориной:
Ахматова сказала мне, что у писателей существует теперь фонд для помощи возвращающимся товарищам (Л. Шапорина. С. 277).
16 декабря. Второй день съезда писателей.
С содокладами выступают Борис Полевой («Советская литература для детей и юношества») и Самед Вургун («О советской поэзии»). Доклад мандатной комиссии прочел Лев Никулин, заявивший, что 738 делегатов съезда представляют 3695 писателей, в том числе членов союза – 3142, кандидатов – 553.
В содокладе Константина Симонова «О современной художественной прозе» были осуждены как «повышенный интерес к одним теневым сторонам жизни», так и «ложное приукрашивание» (Второй Всесоюзный съезд советских писателей. С. 99). Конкретные претензии высказаны в связи с «Оттепелью» Ильи Эренбурга, «Временами года» Веры Пановой, романами Федора Панферова, «Кавалером Золотой Звезды» и «Светом над землей» Семена Бабаевского, «Матросами» Аркадия Первенцева, новыми произведениями Георгия Гулиа, Янки Брыля, Эммануила Казакевича, Георгия Шолохова-Синявского, Ефима Пермитина, В. Каверина. Критике подверглись «вульгаризаторские рассуждения» Ефима Добина и Александра Белика, «теория бесконфликтности», которую отстаивали Иван Рябов и Аркадий Эльяшевич.
70
Запись в дневнике Корнея Чуковского от 15 декабря: «Весь город говорит о столкновении Эренбурга и Шолохова, говорившего в черносотенном духе» (К. Чуковский. Дневник. С. 179).
71
Позже радиостанция изменила свое название на «Радио „Свобода“».
72
Свои пожелания делегатам съезда по «Радио „Освобождение“» направили также Джон Дос Пассос, Торнтон Уайлдер и Эптон Синклер.
73
Владимир Померанцев и Михаил Лифшиц не названы прямо, но именно они прежде всего имелись в виду.
74
«Только что вернулся со Съезда, – записывает в дневник Корней Чуковский 15 декабря. – Впечатление – ужасное. Это не литературный Съезд, но антилитературный съезд» (К. Чуковский. Дневник. С. 179).
Ср. с дневниковой записью Юрия Нагибина:
«И само действо съезда, от которого хочется отмыться. Ужасающая ложь почти тысячи человек, которые вовсе не сговаривались между собой. Благородная седина, устало-бурый лик, грудной голос и низкая (за такое секут публично) ложь Федина. А серебряно-седой, чуть гипертонизированный, ровно румяный Фадеев – и ложь, утратившая у него даже способность самообновления; страшный петрушка Шолохов, гангстер Симонов и бледно-потный уголовник Грибачев. Вот уж вспомнишь гоголевское: ни одного лица, кругом какие-то страшные свиные рыла» (Ю. Нагибин. С. 86–87).