Страница 17 из 49
— Порочащие?
— Любые, Витя, любые. Сдается мне, этот овощ из тех, о ком народ сказал: в тихом омуте черти водятся. Чуяла моя печенка, что не все так просто с Калистратовым.
— И моя, шеф! Может, они бы и больше сказали, только их Крутиков выпер.
— Холера!
Кир так дернул рукой с браслетом, что изображение поплыло.
— Но я им сказал, когда мое дежурство, они снова будут.
— Молоток. Кстати, как там девушка?
— Знатная! Вы бы видели ее ножки, шеф! А все остальное! — словно блин, маслился Витя.
— То есть, из «гроба» ее уже выпустили?
— Из гроба, шеф? — Комаров перестал сиять.
— Ну, из реанимационной ванны.
— А, вы об Арсене.
Марцелев хмыкнул себе под нос.
— Ты там Леденцовой особо не увлекайся, она у нас проходит по делу. Или даже двум.
— Ясно, шеф! Арсену из ванны выпустили. Крутиков сказал, как только она окрепнет физически, ее переведут этажом ниже, к душелюбам и душеведам.
Витя понизил голос.
— По мне, он и сам не вполне нормален.
— Гениям можно. Что еще говорило наше светило?
Комаров хмыкнул.
— Говорил об амнезии и смещенной памяти.
— Может, замещенной?
— Ага. Это когда от аварии или сильного стресса настоящие воспоминания замещаются ложными. И что душевные раны лечатся долго.
— Ого!
— А как она все же попала в тот холл, шеф? — полюбопытствовал Комаров.
— А неизвестно. Эксперты на все сто убеждены, что Арсена там просто возникла. Потому дело и подкинули нам.
— Инквизитор звучит гордо!
— Комаров, разговорчики в строю!
Витя хмыкнул и отключился. Но спокойно доесть десерт и выгулять Херувима Марцелеву не дали. Мелодичным звонком возвестила о себе Майечка Гедройц, секретарша торговой сети «Леди Годзилла». Именно из их бутика таинственным образом пропал стильный сиреневый плащик: не исключено, тот самый, который Кирилл видел вчера на вешалке девицы Леденцовой.
Марцелев вздохнул и указательным пальцем надавил «принять». Директриса «Годзиллы» госпожа Лермонт была дамой упорной, даже упертой, и лучше уж ответить секретарше, чем рисковать нарваться на нее саму. Запасы иронии у Кира неиссякаемые, но иногда так хочется тишины и покоя… А после соседки поцапаться еще и с клиенткой будет уже чересчур.
Он оглянулся. Херувимчик благостно дрых, а Юлечка до сих пор пребывала в ванной.
Голографическое изображение секретарши сыщику улыбнулось, Майечка, несмотря на отсутствие результата в розыске плаща, Киру благоволила. И затараторила так, что он едва разбирал слова:
— У нас опять покража. То есть, пропажа. Гликерия Патриковна рвет и мечет. Ой, — Майя хихикнула, — по-моему, у нее на неровной почве климакс разыгрался.
— Что естественно — то не климакс, — заметил Кир веско. — Сейчас буду.
И отсоединился от хихикающей в ладошку секретарши.
Начиная поиски таинственным образом пропавшего из «Леди Годзиллы» сиреневого плащика, поинтересовался Кир странным названием бутика. И его немедленно и охотно посвятили в азы «черного» пиара и «партизанского» маркетинга. Достаточно допустить ошибку в названии, и тут же сбегутся ревнители русского языка исправлять и указывать, а заодно и ознакомятся с ассортиментом. И прикупят чего — нибудь. А уж сочетание несочетаемых вещей привлекает, как… варенье пчел. Тем более, когда из чудовища консультанты и дизайнеры обещают сделать леди. И делают. Директрису сети бутиков взять, например… Натуральная «Годзилла» под два метра ростом, с фигурой борца сумо, железной рукой правящая подданными… И при этом безупречный вкус и знание дела. Род свой Гликерия Патриковна вела от Томаса Лермонта из Элькердуна, чем страшно гордилась и охотно всем рассказывала. В очень прозрачных намеках на благородных предков проскальзывали также святой Патрик и поэт Лермонтов, успевший побезобразничать на Кавказе…
В свой первый визит сыскарь, утонув в мягком кожаном кресле, снизу вверх созерцал монументальную бабищу в пиджаке и юбке из шотландки. На лацкане поблескивал изумрудный клевер о четырех лепестках. Блузка была безупречно белой. А выю отягощали бусы из жадеита и яшмы. На особе чуть посубтильнее они смотрелись бы, как булыжники, а тут — в самый раз.
Директриса истолковала взгляд Марцелева превратно.
— Вы извращенец, молодой человек?
Он растянул губы в холодной усмешке:
— Я — инквизитор!
Так они оценили друг друга и, можно сказать, подружились. Но сиреневый плащик продолжал висеть на совести Кирилла несмываемым пятном.
У «Леди Годзиллы» была целая сеть салонов и бутиков по Нижнему, а офис располагался в старинном купеческом особняке, отделенном от универмага березовой рощицей. Особняк был солидный, о двух этажах: цоколь из бутового камня и бревенчатая настройка из лиственницы — практически вечная. На таких лиственничных сваях построена Венеция. Окна обрамляли резные наличники, высокое крыльцо вело к солидной двери с солидной же вывеской сбоку: золотые буквы на темно-зеленом поле. Миновав холл и коридор, отделанные под старину, Кир поднялся по лестнице с резными перилами и вошел в приемную.
Секретарша Майечка с улыбкой приняла поцелуй в щечку, веточку фрезии и контрольную шоколадку и с намеком зыркнула на двери.
Кир шутливо перекрестился:
— Не поминайте лихом. Я пошел.
Директриса прохаживалась по просторному кабинету, как львица по клетке, только что хвостом себя по бокам не хлестала. Она бросила Марцелеву суровое «Здрасьте», позволила поцеловать руку и уселась за стол размером со стадион, указав Кириллу на хлипкое офисное креслице. Кир немедленно крутанулся в нем, вытянув вдоль стола длинные ноги.
— Вы, конечно, понимаете, что мы живем не при коммунизме, — начала директор «Годзиллы». Сыскарь кивнул. Директриса согласно склонила к полированной поверхности стола башню прически, и Кир все гадал, как долго эта башня уцелеет при подобных телотрясениях. Хотя… если взять побольше шпилек и лака для волос…
— Вот и хорошо. Тогда вы, конечно, понимаете, что наши работники вложили в комплект бездну творчества и труда и хотят достойной награды за свой труд.
Сыскарь снова кивнул. И потер ладонью рот и подбородок, чтобы скрыть так и лезущую усмешку.
— Если вы устали, — ледяным тоном заметила собеседница, неверно истолковывая жест, — то можем отложить наш разговор до завтра.
Марцелев скрещенными пальцами обхватил колено:
— Нет, что вы, продолжайте…
— Итак, достойной награды за свой труд. И морального удовлетворения. Как раз сейчас в городе находится с гастролями певец Дориан… э… — дама полистала календарь на столе и продолжила с придыханием, — Кристиан Грэй.
Кир задумался, не сводя с директрисы глаз: если этот артист так тебе нравится, что ж ты имя-то его запомнить не можешь?
— И на собрании нашего творческого трудового коллектива было решено назвать комплект белья в его честь и приурочить первые продажи к премьере. И что?
Марцелев выжидательно подался вперед: и что?
— Буквально накануне наша гордость исчезает! Она даже не была выставлена в торговый зал!
— Тогда кто-то из своих.
— Да как вы можете! — запунцовела дама. — Это исключено! Мы собирались, мы уже и коробку, и ленты… в тон.
— Место преступления я могу осмотреть?
Директрису словно остановили на скаку. Она долго, одышливо тянула в себя воздух, а потом нажала кнопку селектора:
— Майя, кофе.
— Иду, Гликерия Патриковна.
Секретарша процокала каблучками, направляя перед собой летучий поднос с сервизом. Кофе латте, тростниковый сахар, бело-розовый зефир, цветные мармеладки; упитанные мишки из шоколада… Подмигнула сыскарю.
— Пейте, — указала на поднос директриса. — Майя, вызовите Эмму Даниловну. Пусть покажет господину Марцелеву склад.
Воображение мигом нарисовало Кириллу сутулую особь в затрапезном халате и шлепках, с серым хвостиком стянутых резинкой волос, мышью, бледной молью скользящую по мрачным складским проходам. И ошиблось. Эмма Даниловна оказалась яркой, резкой красавицей с восточными чертами смуглого лица и копной вьющихся, густых смоляных волос. Подчеркнутые алой помадой полные губы, жгучие карие глаза с ресницами врастопырку, алый лак на ногтях ухоженных пальцев; черное платьице под Коко Шанель и умопомрачительный бюст. Сыскарь сглотнул и подумал, что эта дама ассоциируется у него с женой Сальвадора Дали. Так и хотелось засветить на большом рекламном дисплее над столом: «Гала — праздник каждый день!»